Извините... вдруг окликает её юноша, и от неожиданности Юкино хватает только на глупое «А?» в ответ. Мы с вами нигде не встречались?
Вряд ли, говорит она поневоле резким тоном.
Что с ним? Почему он так на неё смотрит? Неужели пытается заигрывать?
Ох, простите. Обознался, неловко извиняется юноша и сконфуженно опускает глаза.
Видя это, Юкино успокаивается.
Ничего страшного, говорит она, на этот раз мягко и с улыбкой. Он и правда принял её за кого-то другого. Только и всего.
Юкино отпивает ещё один глоток. Где-то вдалеке тихо ворчит гром, словно небеса тем самым подсказывают ей, что делать. Не отнимая банку ото рта, она украдкой смотрит на своего соседа.
Коротко подстриженные волосы. Умное лицо, и лёгкая упряминка во взгляде и сведённых бровях. На щеках слабый румянец наверное, он всё ещё стыдится их разговора. Слегка вздувшиеся мышцы на шее странным образом придают ему взрослый вид. Телосложение худощавое, одет в ослепительно белую сорочку и серый жилет... И тут Юкино замечает нечто, что заставляет её тихо вздохнуть.
«Вот оно что...» думает она. Так же как расплывается по воде акварель, в душе всеми красками расцветает озорное настроение.
Может, мы и встречались.
Юноша удивлённо вскидывает голову и смотрит на неё. Будто заполняя возникшую паузу, снова гремит гром.
«О, если б грома бог», тут же всплывает в памяти строчка из стихотворения. И с лёгкой улыбкой Юкино вполголоса произносит:
О, если б грома бог...
Она берёт зонт и сумку, встаёт с места. Смотрит на юношу сверху вниз и продолжает:
На миг здесь загремел
И небо всё покрыли б облака и хлынул дождь,
О, может быть, тогда
Тебя, любимый, он остановил.
Юкино заканчивает стихотворение уже на ходу. Открывает зонт и выходит из беседки. В ту же секунду купол зонта, превратившись в подключённый к небосводу динамик, доносит до её слуха музыку дождя. Она буквально спиной чувствует, что юноша ошеломлённо смотрит ей вслед, но не останавливается.
«Интересно, теперь-то он догадался?» беззвучно хихикая, думает она, переходит каменный мостик и направляется к выходу из сада. Сейчас ему, наверное, уже не разглядеть её за деревьями.
«Приятный сегодня был день», думает Юкино, но тут же вспоминает, что день только начался. Яркое чувство радости понемногу растворяется в серой мгле.
Это случилось на уроке классической литературы, когда Юкино училась в средней школе.
В качестве примеров старинной японской поэзии в учебнике было приведено по одному стихотворению из сборников «Манъёсю», «Кокинсю» и «Синкокинсю». Внимание тринадцатилетней Юкино, непонятно почему, захватило стихотворение из «Манъёсю»:
На полях, обращённых к востоку,
Мне видно, как блики сверкают
Восходящего солнца.
А назад оглянулся
Удаляется месяц за горы...
Она ещё не осознала смысл прочитанного, как чёрные буквы на странице учебника растаяли, и на их месте возникла пурпурная полоса зари над краем равнины. Затем сцена поменялась, как если бы Юкино обернулась назад, и перед ней появилась горная гряда на фоне ультрамаринового неба, в котором одиноким пятнышком, будто пририсованная, висела белая луна. Никогда прежде текст книги не влиял на неё так сильно и не вызывал к жизни столь яркую картину.
«Что со мной происходит?!» как громом поражённая, думала Юкино, когда послышался мягкий голос Хинако-сэнсэй, их учительницы:
Автор наверняка видел вот что...
Она подошла к доске с мелом в руке и увлечённо принялась рисовать. Вот появился крошечный силуэт человека верхом на лошади. Его окружило небо, в котором розовый, жёлтый, голубой и синий цвета плавно переходили один в другой. И в довершение маленькая белая луна. У Юкино по коже побежали мурашки: «Один в один то, что увидела я!»
После уроков она поведала об этом на занятии в художественном кружке, и развеселившаяся Хинако-сэнсэй сказала высоким детским голосом:
Да что ты говоришь! Потрясающе! Наверное, в нас с тобой одновременно вселился дух Хитомаро!
Ну вас, экстрасенсов, фыркнул кто-то из мальчишек.
Мы знали, что Хинако-сэнсэй с причудами. Ты тоже, Юкинон? поддразнивая, спросила одна из девочек.
Нет, конечно! Я просто хотела сказать, что очень удивилась! возразила Юкино, недовольно скривив губы.
Все, кто был рядом, замерли, не отрывая от неё взгляда, а мгновение спустя она почувствовала, как по кабинету пробежал лёгкий холодок враждебности.
«Ну вот, опять», с отчаянием подумала Юкино, но тут вмешалась Хинако-сэнсэй и уверенным тоном, как и положено учителю, сказала:
Душа человека не изменится и за тысячу лет. Старинная литература это чудо, правда?
Ну, может быть, загалдели в ответ ученики. Только она какая-то сложная.
Хинако-сэнсэй добродушно рассмеялась. В классную комнату вернулся мир. За окном висело низкое закатное солнце, и его лучи, как на картине, подсвечивали силуэты полноватой учительницы и одетых в школьную форму детей. У Юкино отлегло от сердца, и она подумала: «Чудо это вы, Хинако-сэнсэй». Она снова пришла на помощь и смогла найти нужные слова. Самое настоящее, живое, всамделишное чудо. Юкино всегда представляла, что между ней и миром пролегает пустое пространство, и сейчас там появилась и со щелчком заняла своё место ещё одна шестерёнка. За это, и за многое другое ей надо благодарить Хинако-сэнсэй.
Детские годы Юкино прошли в префектуре Эхимэ, она слыла самой красивой девочкой в округе, и в основном эта красота приносила ей одни несчастья.
То была причудливая, неземная красота. Куда бы ни шла Юкино, в её маленьком городке, затерянном между морем, горами, рисовыми полями, водоёмами и мандариновыми садами, она всегда привлекала к себе внимание. Каждый без исключения проходящий мимо провожал её ошарашенным взглядом, и каждый такой взгляд ранил её в самое сердце.
«Неужели у меня такое странное лицо?» всерьёз переживала она.
В младшей школе, где число учеников уменьшалось из года в год, её страдания только усилились. У неё была необыкновенно изящно вылепленная голова, белая кожа, тонкие, длинные и хрупкие с виду руки и ноги. Черты лица могли бы принадлежать искусно выточенной кукле, в огромных чёрных глазах прятался таинственный влажный блеск, а на длинных ресницах, придававших её взгляду глубину, казалось, мог бы удержаться карандаш. Своим робким, пугливым поведением она неведомым образом соблазняла и манила, тем самым выделяясь из толпы ещё больше. Так же как сияет белый парус на серой глади океана, Юкино, сама того нисколько не желая, излучала заметный всем и каждому ослепительный свет.
Там, где она появлялась, что-то менялось в воздухе. Мальчики почему-то не могли утихомириться, и это портило настроение девочкам. Стирала ли она что-то ластиком, накрывала ли на стол, пила ли молоко или неправильно решала задачу всё превращалось в зрелище потрясающей красоты, и учителя непроизвольно заговаривали с ней чаще, чем с другими, ещё больше изолируя её от окружающих. К тому же, вероятно из-за излишней скованности, у неё мало что ладилось, а с физкультурой и музыкой и вовсе было ужасно. Она не могла даже ровно пройти по гимнастическому бревну и не попадала в такт, стуча в кастаньеты. Подобные промахи сошли бы с рук любому другому ребёнку, но, когда их совершала Юкино, это только усиливало сложившееся о ней впечатление. И, будто получив законный повод изгнать чужака, дети, кто открыто, а кто тихим шёпотом, говорили: «Ну да, она же немножко чокнутая». Юкино жила, словно затаив дыхание, и старалась никому лишний раз не попадаться на глаза.
Поэтому, с тех пор как она перешла в средние классы и познакомилась с Хинако-сэнсэй, она не могла ей не завидовать. Учительнице было около двадцати пяти лет, она преподавала родной язык, и у неё было всё, чего так не доставало Юкино. И лишённое резких черт, добродушное широкое лицо, и округлая, пышная фигура учительницу так и хотелось обнять, и располагавший к непринуждённому общению тихий нрав. А ещё ощущение домашней простоты, из-за чего все привыкли звать её не по фамилии, Огава-сэнсэй, а по имени.
Юкино считала, что Хинако-сэнсэй идеально вписывается в этот мир.
«Мой облик отдаляет меня от людей, а вот её внешность настоящее благословение судьбы», думала она и часто жалела, что не родилась такой же. Доходило до смешного: ночами Юкино на полном серьёзе представляла, как утром просыпается и видит себя похожей на Хинако-сэнсэй.
А позже она с удивлением заметила, что даже её разрыв с миром благодаря учительнице самым естественным образом становится меньше. Всякий раз, когда из-за присутствия Юкино обстановка накалялась, Хинако-сэнсэй умело сбивала пламя. Когда все взгляды готовы были сойтись на Юкино, Хинако-сэнсэй, сознательно или по наитию, с мягким укором произносила несколько слов и отвлекала от неё внимание. Более того, тем самым она понемногу учила всех в классе, как следует обращаться с особенностями Юкино.
Все три года средней школы она мысленно просила, чтобы Хинако-сэнсэй стала её классным руководителем, но мечта так и не сбылась. Вместо этого Юкино записалась в художественный кружок, где Хинако-сэнсэй была куратором, и проведённое там время, безо всякого преувеличения, стало для неё спасением. Едва ли не впервые в жизни школа перестала приносить ей одну лишь боль. И пусть она по-прежнему выделялась, и даже скучный, бесформенный школьный сарафан, который носили все ученицы, сидел на Юкино как сшитое специально на заказ платье, кружок подарил ей радость общения с друзьями её возраста. И всё это заслуга Хинако-сэнсэй.
Она страдала от безнадёжной любви к учительнице или от какого-то очень близкого к любви чувства, вызывающего на глазах слезы, и не переставала ею восхищаться.
Когда Юкино перешла в старшие классы, её красота пришла в несколько большее соответствие миру. Кофейного цвета блейзер и пурпурный бант на шее уже не скрывали округлившуюся грудь, плиссированная юбка из клетчатой шотландки заканчивалась заметно выше худых коленок, и, конечно же, в таком наряде она выглядела вызывающе прелестной, как девушки-идолы, то и дело мелькавшие по телевизору. Но оттого, что на Юкино теперь могли примерить подобную роль, красоте наконец-то нашлось назначение. На всём пути от дома до новой школы на велосипеде, потом на поезде, затем снова на велосипеде она была известна как «та обалденная девчонка», но её красота из ненормальной превратилась во всего лишь необычную. На место встала ещё одна шестерёнка. Юкино стало ещё чуточку легче дышать.
Знаешь, Юкинон, за то время, что мы не виделись, ты почти превратилась в человека.
Так сказала её подруга по внеклассным занятиям, когда спустя два года они вновь собрались в родной средней школе. Хинако-сэнсэй переводили на другую работу, и на выходных художественный кружок устроил ей проводы, пригласив в том числе выпускников прошлых лет. В тот день с утра лил дождь, внутри старого здания даже при включённых обогревателях изо рта шёл пар, но это не мешало тридцати с лишним ученикам оживлённо болтать и потягивать приятно холодящую горло колу.
Что-о?! А раньше, скажешь, я им не была? как можно более шутливым тоном спросила Юкино.
Не-а. Скорее существом с другой планеты.
Ответ прозвучал серьёзно, но те ребята, кто ходил в кружок сейчас, приняли его за продолжение шутки и засмеялись.
Чего ржёте, это ж чистая правда, с непоколебимой уверенностью в голосе одёрнул их другой выпускник.
Не человек? Да ладно... с подозрением сказал один из мальчиков помладше, поглядывая на зардевшуюся Юкино, но неловкого ощущения, как это бывало прежде, у неё не возникло.
Сидевшая рядом с ней Хинако-сэнсэй прищурилась, как от яркого света, и сказала:
А ведь верно. Юкино-сан, у тебя такой посвежевший вид, будто ты только что из бассейна.
«Как же хорошо она всё понимает», с умилением подумала Юкино.
Между тем на улице вечерело. За усеянными каплями дождя окнами сгустился сумрак, и стёкла стали зеркалами, в которых отражался освещённый бледным светом люминесцентных ламп кабинет. Школьники, разбившись на группки, постепенно разошлись по домам, остались лишь человек пять выпускников и Хинако-сэнсэй.
«Она и правда отсюда уходит», только сейчас осознала Юкино, глядя на коробки с подарками от учеников, лежащие на столе за спиной учительницы. В день, когда состоялась выпускная церемония, Хинако-сэнсэй сказала своим подопечными из художественного кружка: «Если что случится приходите в любое время, не стесняйтесь». Юкино до сих пор берегла в сердце эти слова, считая их особым, обращённым лично к ней посланием. На самом деле, уже став старшеклассницей, она много раз придумывала повод заглянуть в свою прежнюю школу.
«Меня переводят не так далеко отсюда, так что мы всё равно сможем видеться», сказала Хинако-сэнсэй, но Юкино знала, что перемены неизбежны. Она украдкой посмотрела на учительницу, смеющуюся вместе с учениками. Может, дело было в освещении, но выглядела она бледной и уставшей. Тревожный знак.
«Это сейчас я поумерила пыл, а в средней школе просто хвостом за ней ходила», вспомнила Юкино. И на большой перемене, и после уроков, и после занятий в кружке на выходных. Выискивала её, как птенец маму-наседку. Если бы она позволила, то и до дому бы провожала.
«Как же я понимаю тех парней из старшей школы, которые втайне таскались за мной. До боли знакомое чувство», думала Юкино, глядя, как тяжелеют и сползают по стеклу дождевые капли. Это поистине невыносимо, когда твои чувства к кому-то усиливаются день ото дня без надежды на взаимность.
Есть такое стихотворение, называется «Слова дождя». Юкино очнулась от своих размышлений и увидела, как учительница нежно ей улыбнулась. Затем Хинако-сэнсэй медленно обвела взглядом своих учеников. Одно из моих любимых. Всегда его вспоминаю, когда идёт дождь. Вот послушайте, сказала она, опустила глаза и продекламировала наизусть:
Я ощущаю лёгкую прохладу,
Ведь нагоняет моросящий дождь повсюду
Меня, бредущего наедине с собою.
Со лба и рук сходить не хочет влага,
Я замечаю, что вокруг давно стемнело.
Приют нашёлся, где бы мне остановиться,
Теперь смогу дождаться я рассвета.
Слова одно за другим соскальзывали с полных губ учительницы. Юкино заслушалась и даже не заметила, что сидит, глупо разинув рот. Стихотворение продолжалось, и при строчке «Дождь всё идёт бесшумными шагами» перед глазами у неё возник незнакомый город, поливаемый нескончаемым мелким дождём. Но обожаемый ею голос Хинако-сэнсэй почему-то звучал предвестником грядущих неспокойных времён, доводя Юкино до дрожи.
Не знал я, да и спрашивать не стал бы,
Как этот день прошёл и что случилось,
О тишине, о зное в час полудня,
Но дождь о том бормочет еле слышно,
На тысячи ладов меняя голос.
Пока в ушах звучат его рассказы,
Наступит миг, усну я, как обычно.
Раздаётся писк будильника.
Она вслепую нашаривает мобильный телефон и выключает сигнал. Не веря, что уже утро, приоткрывает глаза, и голову пронзает боль. Такое ощущение, будто кровеносные сосуды до сих пор заполнены выпитым прошлым вечером алкоголем. И всё же пора просыпаться. Она выбирается из постели, встаёт, но от боли в животе и головокружения чуть не падает.
«Нужно подкрепиться», думает она, подбирает с пола плитку шоколада, садится на кровать, попутно срывая фольгу, и жадно откусывает два куска. На часах 6:04. Только сейчас Юкино замечает, что на улице дождь.
Но дождь о том бормочет еле слышно... Не знал я, да и спрашивать не стал бы, как этот день прошёл...
«Да уж, думает Юкино. И так каждый день. Один за другим».
Она выходит из квартиры и спускается вниз на громыхающем старом лифте. На третьем этаже в кабину входит мужчина средних лет, одетый в деловой костюм, произносит: «Доброе утро!», но, судя по напряжению в голосе, оно вовсе не такое. Юкино кое-как выдавливает улыбку и отвечает на приветствие. Доброе так доброе. Мужчина беззастенчиво пялится на её отражение в окошке, и она, даже отвернувшись, отчётливо чувствует на себе его взгляд. Ерунда, ему не к чему придраться. На ней тёмно-коричневый облегающий жакет поверх карминовой блузки с оборками на груди, чёрные брюки клёш и туфли-лодочки на пятисантиметровом каблуке. Аккуратная стрижка каре, чёрные волосы, необходимый минимум тонального крема и тщательно нанесённая неяркая помада на губах. Кому и должно быть стыдно, так это ему за поношенный костюм, остатки щетины на подбородке и всклокоченные после сна волосы. А у неё и ногти отполированы, и ноги под чулками побриты. Она уже не тот беспомощный, отчаявшийся ребёнок, который не знает, что ему делать со своей внешностью. У неё всё под контролем.