В осеннем лесу, на развилке дорог,
Стоял я, задумавшись, у поворота;
Пути было два, и мир был широк,
Однако я раздвоиться не мог,
И надо было решаться на что-то.
Я выбрал дорогу, что вправо вела
И, повернув, пропадала в чащобе.
Нехоженей, что ли, она была
И больше, казалось мне, заросла;
А впрочем, заросшими были обе.
И обе манили, радуя глаз
Сухой желтизною листвы сыпучей.
Другую оставил я про запас,
Хотя и догадывался в тот час,
Что вряд ли вернуться выпадет случай.
Какой психолог не спросил бы: что ты имеешь в виду? Почему ты сейчас это прочитала? Но Спаситель прикусил щеку и промолчал.
Такое вот стихотворение. Я теперь учу стихи. А потом иду и на ходу рассказываю, они мне составляют компанию. И прибавила, будто сделала признание: Я сегодня много ходила.
А сегодня был понедельник, в школе начались занятия. Спасителю, который относился к Элле почти как к дочери, сразу захотелось спросить: «А почему ты не пошла в школу? Думаешь, травля в сети продолжается? Ты получала что-то обидное на телефон во время каникул?» Но он сдержался и на этот раз.
Элла вытащила руки из карманов. В одной у нее был нож с открытым лезвием. Спаситель невольно дернулся: движение Эллы было резким, опасным.
Папин скаутский нож, сказала Элла.
Не просто нож, а настоящий «Опинель», отозвался Спаситель.
Элла протянула нож Спасителю, держа его за лезвие.
Посмотрите, что на рукоятке.
Юный скаут Камиль когда-то вырезал свою фамилию Кюипенс.
Отлично режет. Я им почистила яблоко.
И Элла рассказала, как провела день. Она вышла из дома очень рано, собираясь идти в школу. По-другому и быть не могло. Она же получила письмо с извинениями от своих обидчиц из параллельного класса. Джимми Дельон, который запустил фотографию в сеть, получил нагоняй. Целый день учителя посвятили информации о кибертравле и о личной ответственности каждого. В общем, по мнению взрослых, дело благополучно завершилось. А вот у Эллы, подходившей все ближе к школе, с каждым шагом сильнее колотилось сердце.
Вот здесь, сказала она и показала на горло. Я чувствую, когда у меня подступает. Начинает тошнить, по спине холодный пот, и ноги ватные.
В полуобморочном состоянии она повернула и пошла совсем в другую сторону и поняла это, когда увидела, что стоит на берегу Луары.
Я дошла до шлюза и пошла дальше все прямо, вдоль канала. За городом красиво. Я прошла сегодня километров десять, не меньше. Утром стучала зубами от холода, шла в тумане, поднимавшемся от земли. А потом его разогнало солнышко. Я дошла до небольшой деревеньки, купила в булочной венский багет и поделилась им с толстыми утками. Целая стая сидела на песке. А может, это были даже гуси.
Элла засмеялась, проговорила «га-га-га!» и прибавила: «Нильс Хольгерссон» она вспомнила историю мальчика, который улетел с дикими гусями и странствовал по всей Швеции на спине старого гусака. Она зажала отцовский нож коленями, поставив его лезвием вверх.
К полудню я опять проголодалась, шла через рынок, там жарили кур, и у меня слюнки так и потекли. А денег больше не было. И тогда я украла яблоко.
Она очистила его отцовским ножом, и это было самое вкусное яблоко на свете. Краденое.
Запретный плод, пробормотал Спаситель, думая, что Элла, поглощенная воспоминаниями, его не услышит.
Но она услышала и, соглашаясь, кивнула. В ней всегда были два человека: один погружался в воображаемые миры, а другой за ним наблюдал. Взгляд Эллы упал на нож, и она, словно разгадав его символический смысл, сложила лезвие и сказала:
Папа берег его для Эллиота.
Эллиот, маленький братик Эллы, умер в утробе матери, а через год на свет появилась заменившая его Элла.
На столе зазвонил телефон, и Спаситель недовольно «чипнул». Обычно он предоставлял автоответчику записать сообщение, но тут интуиция ему подсказала, что нужно взять трубку.
Алло! Мадам Кюипенс?.. Да, она у меня. Не волнуйтесь, пожалуйста Все хорошо Да, я ей скажу Договорились.
Элла мгновенно превратилась в испуганную маленькую девочку и, когда Спаситель снова уселся напротив нее, с беспокойством подняла на него большие темные глаза.
Домой из школы звонили, предположила она упавшим голосом.
Именно.
После второго урока из школы позвонили мадам Кюипенс.
Мама сердится?
Она пыталась с тобой связаться, она волнуется.
Я отключила телефон. Голос у Эллы тоже почти отключился. Зачем мама вмешивается в ее лечение? Я хотела что-то еще вам сказать, но теперь не помню, сказала Элла расстроенно.
Это было что-то важное. Ей хотелось вспомнить. А время шло, стрелки на часах двигались. Еще несколько минут, и Спаситель произнесет завершающую фразу: «Остановимся сегодня на этом».
Мне не нравится, когда мы молчим, нервно сказала она.
Молчание помогает яблоку созреть, а слово упасть.
Африканская пословица.
Вот! Я вспомнила, что хотела сказать! воскликнула Элла. Латинистка объявила, что будет конкурс рассказов!
Элла однажды призналась латинистке, что пишет роман, и даже дала прочитать начало. Мадам Нозьер была единственной учительницей, которая старалась помочь своим ученикам шагнуть за пределы школы и всегда отправляла кого-то из ребят на литературный конкурс журнала «Я читаю».
Обычно для конкурса пишут максимум восемь страниц на заданную тему, но в этом году все будет по-другому.
Мадам Нозьер не записала на конкурс класс Эллы, но сказала, что желающие могут участвовать индивидуально.
В каникулы я написала рассказ и отправила его. Председателем жюри будет Одри Малюри, я читала ее книжку, когда была маленькой.
Может, это знак свыше?
Рассказ победителя напечатают, прибавила Элла.
Ты подписалась Эллиотом Кюипенсом?
Да.
Для нее писатель существовал только в мужском роде.
* * *
На другой половине дома мальчик-второклассник разложил на большом столе в кухне карандаши и черновую тетрадь. Мадам Дюмейе, его учительница, задала на дом несколько примеров на умножение, но Лазарь думал о своем, машинально повторяя про себя «семью восемь, семью восемь», что заодно с «восемью девять» было главной пыткой второклассников. Кончиком карандаша Лазарь постукивал по клетке, где спала хомячиха мадам Гюставия. Но она продолжала спать, уткнувшись носом в опилки.
Отврат! объявил Лазарь, обругав то ли домашнее задание, то ли свою жизнь в целом.
И тут он услышал в коридоре шаги. Кто-то шаркал ботинками по полу.
Жово? окликнул он, узнав, как ему показалось, походку своего друга, старого легионера.
К шарканью прибавился хрип, и Лазарю стало страшно.
Здоровье у Жово было неважное, но так хрипло он не дышал. Лазарь судорожно сжал в руке линейку. Ему показалось, что сейчас войдет человек с седыми волосами и налитыми кровью глазами и скажет: «Не знаешь, кто я? Я твоя смерть!» Он напал на Лазаря в этой самой кухне в прошлом году. Но такого не могло повториться. Напавший на него Гюг Турвиль сидел в тюрьме. Лазарь встал со стула, не выпуская из рук линейки. В проеме двери появилась фигура спина сгорблена, руки болтаются, голова набок, рот оскален. Еле движется, волоча за собой одну ногу.
Гха-а-а.
Ты кто? спросил Лазарь дрогнувшим голосом.
Зомби, ответил Габен, мгновенно превратившись в долговязого медлительного подростка. А тебе нужно было вонзить линейку мне в лоб и повертеть как следует, чтобы сделать пюре из мозгов.
Их так убивают, да? удивился Лазарь.
Да. Еще можно стрелой из арбалета в затылок чпок! Или отверткой в глаз, если что-то мастеришь.
Лазарь постарался не показать отвращения.
Ты сейчас где?
В конце первого сезона.
Габен открыл для себя сериал «Ходячие мертвецы».
Можно я тоже буду смотреть? попросил Лазарь.
Давай! Только первый сезон я не буду пересматривать. Но ты и так все поймешь. В городе эпидемия зомби, осталось только несколько нормальных людей. Для них главное уберечься от укусов, иначе все они тоже станут зомби. Гха-а!
Габен снова превратился в ходячего мертвеца и протянул руки-крючья к Лазарю, собираясь его схватить.
Я тебя убью! Я тебя убью! грозил изрядно напуганный Лазарь, размахивая линейкой.
Хы-хы-хы, издевательски запыхтел Габен, я давно уже мертв
Скрип двери на веранду прервал игру. Вернулся Жово, побродив всласть по городу. Ссохшийся, желтый, кожа да кости, он и был живым мертвецом, но, в отличие от своих сотоварищей зомби, держался прямо и не имел склонности к поеданию соплеменников.
Я купил хлеба, сказал он и выложил на стол два багета.
Как ты думаешь, зомби существуют? спросил его тут же Лазарь.
Мать-перемать, а то как же? Своими глазами одного видел.
Жово, не раздеваясь, с тяжким вздохом опустился на стул. Силы у старика были на исходе, но глаза на худом костистом лице оставались синими и по-прежнему сияли детским простодушием.
Ты видел зомби? вскрикнул Лазарь, и от волнения голос у него зазвенел.
Где? осведомился Габен.
У меня был друган в легионе, негритос вроде твоего папаши, обратился Жово к Лазарю, которого, похоже, нисколько не задевали выражения старого легионера. Фамилия у него была Подсеки, хотя, может, это была не настоящая его фамилия. В легионе ты мог взять любую, какую хочешь.
И он был зомби? не утерпел и спросил Лазарь.
Но не так-то легко было сбить Жово, он продолжал рассказ с прежней обстоятельностью:
Подсеки родился на Гаити.
Вуду, тихонько шепнул Габен.
Именно, паренек. В тамошних местах есть такие ведуны, что наши по сравнению с ними просто мальчуганы из церковного хора. Один такой ведун ну, колдун жил неподалеку от фермы, что принадлежала семье моего другана. Подсеки говорил, что колдун готовил яд зомби. Страшную отраву, не смертельную, но такую, что хлопнешь, и в хлам.
Хлопнешь, и в хлам, повторил Лазарь. Ему приходилось сильно напрягаться, чтобы понять, что хочет сказать Жово.
Друган говорил, тебя как «ромом оглоушило». Лежишь, сердце остановилось, не дышишь, на вид труп трупом, но ты не труп. Когда Подсеки мне про это рассказывал, у меня прямо поджилки затряслись. Вот он лежит, двинуться не может, язык застыл, но слышит, как вокруг толкуют: «Что ж, раз умер, надо похоронить». И тогда они быстренько закопали Подсеки, потому как там жара жуткая и покойники мигом разлагаются.
Но он же живой! вскрикнул Лазарь.
Да ты не бойся, успокоил его Жово, ночью пришел к нему колдун, достал из-под земли и дал ему эту штуку, как она называется Ты, случайно, не помнишь? обратился он к Габену как к главному мозговому центру в их компании.
Антидот? спросил Габен.
Точно. Он дал ему проглотить антидот, и Подсеки воскрес, но стал зомби. Потому что яд воздействует на мозг. И ты уже не такой, каким был прежде. И Подсеки снова стал желторотым.
Желторотым?
Простодырым, если хочешь, уточнил Жово, сочтя, что завершил свою историю без начала и конца. Так. А кто у нас сегодня картошку чистит?
С тех пор как Жово поселился у Сент-Ивов, они чуть ли не каждый день угощались на ужин картошкой.
В этот вечер во время ужина они уплетали картошку с салом и чесноком Спаситель искоса поглядывал на Габена, но ни словом не обмолвился о «прощальном письме». Объяснение состоялось позже, в 21 час на чердаке, где поселился Габен.
Что за дурацкое письмо ты отправил директору школы?
Ага, дурацкое, сразу согласился Габен.
Сегодня в школу опять не ходил?
Завтра пойду.
Спаситель готов был произнести филиппику против поколения апатичных слюнтяев. Но! Габен и Жан-Жак Лучиани были разными людьми с разными проблемами, которые не стоило смешивать в одну кучу. Он оглядел большую чердачную комнату. Хоть он и купил недавно Габену в ИКЕА нормальную кровать и стеллаж «Билли» для книг и учебников, чердак все равно оставался складом старого хлама: тут тебе и хромые кресла, и сломанный телевизор, и продавленный матрас. И еще клетка Спасёна, хомячка Габена. Спаситель, чувствуя, что вот-вот начнет чихать из-за своей аллергии на пыль, сказал:
Надо все отсюда выкинуть!
Конечно, папа.
Вечером Спаситель улегся в кровать с очередной книгой по психологии, под названием «Тирания выбора». Просматривая первую главу, он неожиданно вспомнил слова мадам Лучиани: у Жан-Жака был слишком большой выбор, и никаких гарантий, что он не ошибется.
Большой выбор и никаких гарантий, пробормотал Спаситель. Интересно.
До того интересно, что уже через минуту он спал, уронив на грудь открытую книгу.
Зато не спалось на чердаке Габену. Он вытащил из-под подушки письмо с неровными строчками и еще раз пробежал его.
Дорогой Габен, чувствую себя хорошо. Сестра обо мне заботится. Дом удобный, в центре Аркашона. Последние дни дождливо.
Письмо, написанное с большим старанием человеком под лекарствами, чей почерк иной раз очень трудно разобрать.
Не беспокойся, я аккуратно пью таблетки и нашла себе психолога. Это не месье Сент-Ив, но двух Спасителей не бывает, а моя дама очень милая. Я думаю о тебе, хочу, чтобы ты был счастлив.
Мадам Пупар сознательно устраняла себя из жизни сына, но Габен читал между строк, он чувствовал, как тяжело у нее на сердце. «Стоп, сказал он сам себе. Я не буду об этом думать». Сейчас самое время посмотреть серию «Ходячих мертвецов». Зомби это же так забавно: трупного цвета кожа с пятнами крови расползается лоскутами; над черными шатающимися зубами видны остатки губ; мясо болтается клочьями, на грудной клетке можно играть, как на ксилофоне. Счастье, да и только!
Габен лежал на боку, экран в пятнадцати сантиметрах от глаз, зомби квакали у него в ушах. Недосып предыдущих ночей понемногу брал свое. Oh, my God, is this real, am I dreaming? «Черт! Я сплю, что ли?» подумал Габен. Над ним склонился зомби, он искал место на шее или на руке, куда бы впиться черными зубами с кровоточащими деснами. Габен вскочил рывком и потерял наушники. What the fuck? Сон приснился, или это была галлюцинация? Габен замер и задержал дыхание, ловя малейший звук. Он слышал чей-то голос, так ему показалось. Но до него донеслось только легкое поскрипывание хомячок катался на колесе.
Ну тебя, Спасён!
Габен посветил вокруг экраном телефона. Боялся, что увидит рядом того, кого на свете нет.
Его мама больна шизофренией. Он прочитал на сайте «Доктиссимо», что эта болезнь наследственная.
* * *
Мадам Дюмейе всегда говорила, что нет хуже дня, чем первый после зимних каникул, потому как дети приходят усталые от праздников, гаджетов и сладостей. Но, скорее всего, мадам Дюмейе грустила 5 января потому, что в этот день восемь лет тому назад ее муж, долго боровшийся с тяжелой болезнью, ушел из жизни.
Зимой темнота никак не хочет уступить место дневному свету, а на школьный двор то и дело набрасывается порывами ветер. Мадам Дюмейе зажгла в классе неоновые лампы под потолком и превратила его в светлый островок в неласковом сумраке.
Рассаживайтесь поскорее, я приготовила вам что-то новенькое.
Мадам Дюмейе, без пяти минут пенсионерка, не уставала следить за педагогическими новшествами. На этот раз идею ей подсказала молодая коллега, работавшая в детском саду.
У нас с вами будут дебаты, объявила учительница.
И нас будут снимать для телика?
Поднимай руку, Нур, прежде чем надумаешь сказать глупость!
Мадам Дюмейе объяснила, что ученики смогут по очереди высказываться на определенную тему и все их мнения будут с уважением выслушаны.
Мы будем особенно внимательны к мнениям младших.
Класс мадам Дюмейе в этом году был двухступенчатым: она вела десять приготовишек и пятнадцать второклассников.
Жанна подняла руку:
А какая будет тема?
Сейчас скажу. И бесстрашная учительница объявила: Сегодня мы с вами подумаем, что такое любовь. Даю вам несколько минут на размышление, и, когда вы поймете, что готовы сказать что-то интересное Ты уже готов, Матис? Ты уверен?
Мальчуган, поднявший руку, решительно сообщил:
Любовь это полюбить кого-то, родить ребенка и разойтись.
Вот как? Спасибо, Матис. Кто-нибудь еще хо
Поднялись сразу три руки. Мадам Дюмейе не рассчитывала на столь бурный успех.
Любовь это когда каждый день чмок-чмок, сказал один из малышей.
Старшие громко расхохотались, а малыши хихикнули, прикрыв рот ладошками.