Caius Uiridus! Salve, salve!
Salve, clarissimus Calidus, ответил Вайрд, и они в знак приветствия хлопнули друг друга ладонями правой руки.
Я должен возжечь пламя Митре, сказал Калидий, потому что он послал тебя как раз вовремя. Страшное горе обрушилось на нас, старый вояка.
Вайрд ответил язвительно:
Просто удивительно, с чего бы Митре так любить меня. Да что у вас стряслось, легат?
Калидий сделал Пациусу знак уйти, а на ничтожество вроде меня даже не обратил внимания.
Гунны похитили римлянку и ее ребенка, они держат их в заложниках и выдвинули мне просто непомерные требования.
Лицо Вайрда исказила гримаса.
Какой бы выкуп ты ни заплатил, ты, конечно же, не ждешь, что заложников вернут.
Поистине, у меня не было ни малейшей надежды на это пока я не услышал, что ты у ворот, старый товарищ.
Акх, товарищ действительно старый. Я здесь только для того, чтобы продать несколько медвежьих шкур и
Тебе нет нужды ходить и торговаться с каждым купцом в Базилии. Я сам куплю все, что ты принес, и за любую цену, которую ты попросишь. Я хочу, Виридус, чтобы ты выследил этих гуннов и спас женщину с ребенком.
Калидий, теперь я уже не убиваю гуннов, только медведей. Риска меньше: вряд ли оставшиеся родственники медведя начнут охоту на меня, преследуя годами повсюду.
Легат произнес резким тоном:
Ты не всегда говорил так. И ты не всегда откликался на простонародное обращение caius. Его следующие слова заставили меня обернуться и посмотреть на Вайрда с удивлением, недоумением и даже благоговением. Виридус, когда мы разгромили Аттилу в битве на Каталаунских полях, тогда к тебе обращались почтительно, как к декуриону иностранного войска, и ты был с antesignani, сражался в самой гуще битвы. Пятнадцать лет тому назад ты не слишком брезговал убивать гуннов. Увы, ты уже не тот, что прежде!
Да как ты смеешь меня упрекать, самоуверенный центурион! резко бросил ему в ответ Вайрд. Я просто больше не схожу со своего пути для того, чтобы убивать врагов. На твоем месте, Калидий, я бы не слишком беспокоился о жертвах похищения. Лучше задумайся о слабости гарнизона, который находится здесь под твоим командованием. Если даже эти падальщики-гунны сумели безнаказанно напасть на римлян, то они, пожалуй, заслуживают всей пшеницы и вина, что хранятся на ваших складах. Ну а всех твоих нерадивых легионеров отныне следует кормить скромной едой: только ячменем и уксусом бесчестья.
Легат уныло покачал головой:
Ты зря упрекаешь моих храбрых воинов, во всем виновата своевольная женщина. Его лицо скривилось. Женщину эту зовут Плацидияне слишком подходящее имя для нее. У ее шестилетнего сынамальчика назвали Калидий, в мою честь, есть пони. На этом пони не ездили всю зиму, и его надо было подковать. Лучшая кузница расположена в дальнем пригороде Базилии, но маленький Калидий захотел непременно посмотреть, что будут делать с его лошадкой. Ну а Плацидия, хотя она снова беременна и ей скоро рожать (лично я считаю, что просто неприлично появляться на людях в таком положении), настояла на том, чтобы сопровождать сына. Только представь, они с мальчиком ушли из дома без всякой охраны, прихватив только домашних рабов: четверо несли lectica, и один вел пони. Плацидия, как я уже упоминал, женщина своевольная Так вот, никакого вооруженного эскорта у них не было, и
Прости меня, Калидий, прервал его Вайрд, зевая, мы с моим учеником страшно устали и мечтаем о хорошей бане. Что, неужели все эти мелочи действительно так необходимы? Нельзя ли покороче?
Quin taces! Ты можешь быть многоречивым, насколько я знаю. А мелочи важны, потому что гунны, должно быть, скрывались в пригороде Базилии, дожидаясь как раз такой возможности. Их банда напала на маленький караван, эти разбойники убили четверых носильщиков и сами унесли lectica. Оставшийся в живых раб вернулся сюда с пони. И с ужасным известием.
Ты, разумеется, его убил?
Это было бы слишком милосердно. Он заточен в pistrinumтой яме, которую рабы называют «адом для живых», вращает мельничный жернов и мелет зерно. Его пожизненное заключение окажется не слишком долгим, учитывая непосильный труд в удушающей жаре и пыли. Так вот, я не закончил свой рассказ. Два дня спустя сюда под белым флагом пришел гунн, который немного говорил на латыни. Вполне достаточно, чтобы рассказать мне, что Плацидия и маленький Калидий были взяты в плен живыми и живы до сих пор. Гунны не убьют их, сказал он, если я позволю ему невредимым вернуться обратно и приехать сюда еще разпривезти требования, которые его товарищи приготовят для меня. Ну, я, разумеется, пообещал, и тот же самый подлый гунн вернулся через два дня с длинным списком непомерных требований. Я не буду перечислять их всесклады с продовольствием, лошади и седла, оружие, достаточно сказать, что на такое просто невозможно согласиться. Я пытался выиграть время, объяснив гунну, что мне нужно хорошенько все обдумать и решить, стоят ли заложники такой цены. В общем, я сказал, что дам ему ответ через три дня. А это значит, что проклятый желтый гоблин вернется завтра. Теперь ты можешь понять, почему я пребываю в таком мрачном состоянии духа, и почему я так обрадовался, когда услышал о твоем появлении, и почему
Нет, честно говоря, я не совсем понимаю, перебил его Вайрд. Прости меня, Калидий, за то, что разбережу твои старые раны. Но я помню, что, когда твой сын Юниус пал в битве на Каталаунских полях, ты приказал всем остальным не оплакивать его. Смерть одного воина, сказал ты, не такая уж потеря для армии. А это как-никак был твой родной сын. Почему же теперь из-за какой-то безрассудной женщины и ее злополучного мальчишки, даже если его и назвали в твою честь
Виридус, вообще-то, у меня есть еще один сын, младший брат Юниуса. Он служит здесь под моим командованием.
Знаю. Помощник центуриона Фабиус. Славный парень.
Так вот, эта безрассудная Плацидияего жена и моя невестка. А ее маленький сынишка и тот ребенок, которого она носит под сердцем, мои единственные внуки. Если только они живы нет, они должны быть живы, потому что они последние в нашем роду.
Теперь понимаю, пробормотал Вайрд, который сразу сделался таким же мрачным, как и легат. Фабиус, должно быть, сразу же бросился на их поиски, навстречу собственной смерти.
Он бы так и сделал. Но я хитростью запер сына в караульном помещении, прежде чем он узнал, что его жену и сына похитили. Поняв, что его обманули, Фабиус взбесился и зол теперь на меня не меньше, чем на гуннов.
Не хочу показаться бессердечным, но я хорошо знаю, что мужчина может пережить потерю женывозможно, со временем даже забыть ее, по крайней мере такую, как Плацидия, полагаю, вполне можно забыть. Фабиус молод, есть много других женщин, в том числе и более спокойных и рассудительных. Ну а дети О, этот товар проще всего произвести на свет. Твой род не вымрет, Калидий, утешил его Вайрд.
Легат вздохнул:
Точно так же и я говорил сыну. И я рад от всей души, что между нами были железные прутья. Нет, Виридус, уж не знаю, по какой причине, но Фабиус буквально одурманен этой женщиной: он обожает маленького Калидия, он страстно мечтает о втором ребенке. Только представь, бедняга поклялся, что если они погибнут, то он при первой же возможности бросится на меч. И Фабиус сделает этоон сын своего отца. Я должен любой ценой освободить заложников.
Ты имеешь в виду, я должен, сердито сказал Вайрд. Но почему ты веришь гунну, когда он говорит, что пленники до сих пор живы?
Каждый раз он привозит доказательство. Легат снова вздохнул, порылся в кармане плаща и извлек два каких-то маленьких предмета и вручил их Вайрду. Каждый раз один из пальцев Плацидии.
Я отвернулся, поскольку меня отчаянно замутило. Пока Вайрд изучал доказательства, легат продолжил:
И всякий раз, когда гунн приезжал, я лично отрезал два пальца у злосчастного раба, заключенного в pistrinum. Если переговоры почему-либо затянутся, ему придется толкать жернов локтями.
Это указательные пальцы, пробормотал Вайрд. Вот этот гунн привез первым, да? А вот этот уже во второй раз. Этот палец еще недавно был живым. Отлично, я согласен. Женщина, по крайней мере два дня тому назад, была жива. Калидий, пусть этого раба притащат сюдаи немедленно, пока ты не отрезал ему язык.
Легат громко позвал Пациуса. Signifer тут же появился в проеме дальней двери и сразу же снова исчез, когда получил приказ.
Есть у гуннов одна особенность, сказал Вайрд, пока мы ждали, они удивительно нетерпеливы. Их банда, может, и сидела в засаде на окраине города, надеясь схватить кого-нибудь. Но они не стали бы ждать слишком долго, если бы не знали наверняка, что их добычей окажутся близкие родственники самого легата, которых они смогут сделать заложниками в борьбе против мягкосердечного clarissimus Калидия. Уж поверь мне, кто-то обо всем предупредил их заранее. И по-моему, это весьма подозрительно, что один из пяти рабов, сопровождавших Плацидию и мальчика, столь волшебным образом сбежал, оставшись невредимым.
Благодарение Митре, выдохнул легат, что я еще не убил его.
Когда Пациус вернулся, за ним следовали два стражника, которые волокли раба. Крепкий и светлокожий, он выглядел испуганным и дрожал. Из одежды только набедренная повязка да грязные окровавленные тряпицы, которыми были перевязаны обе его руки. Когда этого человека, поддерживая, поставили перед нами, руки легата задергались, словно он с трудом сдерживался, чтобы не схватить раба за горло.
Однако Вайрд очень спокойно обратился к рабу на старом наречии:
Tetzte, ik kann alls, что означает: «Негодяй, я все знаю». А затем добавил: Тебе остается только подтвердить, и я обещаю, тебя освободят из pistrinum.
Когда Вайрд перевел это на латынь, легат издал было слабый возглас протеста, но старый охотник жестом заставил его замолчать и продолжил:
С другой стороны, tetzte, если ты не признаешься, то я устрою тебе такую жизнь, что ты будешь мечтать о том, чтобы попасть обратно в яму.
Kunnáith, niu? прохрипел раб. Неужели ты знаешь?
Да, самодовольно произнес Вайрд, словно и вправду все знал. Он продолжил переводить свои слова и слова раба на латынь, чтобы понял легат. Я знаю, как ты впервые встретил гунна, скрывавшегося в пригороде Базилии. Это было в тот день, когда ты предварительно посетил кузницу. Я знаю, как ты условился с заговорщиками-гуннами, чтобы они ждали, когда госпожа Плацидия с сыном отправятся в кузницу. Знаю, как ты заверил женщину, что никакой опасности нет, и убедил ее не брать с собой стражников в качестве эскорта. Знаю, как ты трусливо стоял в стороне, пока твои товарищи-рабы пытались голыми руками отбиться от гуннов и погибли при этом.
Да, fráuja, пробормотал tetzte. Несмотря на то что в саду было холодно, он внезапно вспотел. Ты действительно все знаешь.
Кроме двух вещей, ответил Вайрд. Во-первых, скажи мне, почему ты это сделал?
Эти негодяи пообещали взять меня с собой, позволить свободно бродить с ними по лесам, освободить от рабства. Но, едва получив, что хотели, гунны рассмеялись и велели мне идти прочьи радоваться, что они сохранили мне жизнь. Мне ничего не оставалось, как вернуться сюда и притвориться, что я тоже жертва. Он искоса бросил испуганный взгляд на легата, который молчал, хотя в душе его все кипело от ярости. Я и был жертвой, разве нет?
Вайрд на это только фыркнул и сказал:
А еще я хочу знать, где они прячут женщину и мальчика?
Meins fráuja, клянусь: не имею ни малейшего представления.
Тогда скажи, где их лагерь, их логово, где они скрываются? Это не может быть далеко отсюда, если гунны провели столько времени, прячась в окрестностях. И если им пришлось тащить туда тяжелые носилки.
Meins fráuja, я правда не знаю. Если бы гунны взяли меня с собой, как обещали, тогда другое дело. Но я не знаю.
Только глупый tetzte вроде тебя мог поверить их обещаниям. Но ты ведь разговаривал с гуннами. Неужели они никогда не упоминали о каком-нибудь месте, знаке или направлении?
Раб нахмурился и вспотел от усилия вспомнить, но в конце концов смог сказать только:
Они показывали как-то, но только общее направлениекуда-то в сторону Храу-Албос, ничего больше. Я клянусь, fráuja.
Я тебе верю, покладисто сказал Вайрд. Гунны гораздо хитрее и осторожней, чем ты, негодяй.
Ну а теперь вы выполните свое обещание? жалобно спросил раб.
Да, ответил Вайрд.
Услышав это, легат зарычал и чуть не схватил его за горло. Однако старик ловко увернулся, а затем одним плавным движением выхватил свой «змеиный меч» и вонзил его рабу в живот, чуть выше набедренной повязки, и яростно полоснул его. Кишки раба выпали, а глаза закатились, но он не издал ни звука и обмяк прямо на руках у державших его стражников. Пациус проследил, чтобы они покинули сад.
Легат прошипел сквозь зубы:
Во имя великой реки Стикс, Виридус, почему ты это сделал?
Я держу свое слово. Я же пообещал освободить его из pistrinum.
Я бы сделал то же самое, только гораздо медленней. В любом случае это животное не сказало нам ничего полезного.
Nihil, угрюмо согласился Вайрд. Теперь я подожду появления здесь гунна и последую за ним, когда тот уйдет. Скажи ему, Калидий, что ты согласен со всеми их требованиями и чтобы он поторопился обратно, сообщить об этом своей банде.
Отлично. А что ты собираешься предпринять потом?
Во имя тяжелых медных ног фурий, откуда мне знать? Я должен хорошенько все обдумать.
И заранее подготовиться. Воины, лошади, оружиея дам тебе все, что понадобится.
Ну, это не под силу не только тебе, но и самому императору. Что мне нужно, так это способность Альбериха быть невидимым и неизменное везение Ариона. Как и гунны, я должен похитить заложников тайком. Но я не могу после этого нестись по лесу со слабой женщиной, которая вот-вот родит, а кроме того, еще и искалечена. И пешком, и верхом нас, без всяких сомнений, схватят.
Легат подумал и произнес:
Это прозвучит так же бессердечно, как и твои предыдущие слова, Виридус. Но не мог бы ты спасти по крайней мере мальчика, моего внука Калидия?
Акх, это, конечно, уже более выполнимое предприятие, да, тут шансы на успех выше. Ты говорил, ему шесть лет? Значит, он способен идти вместе со мной. И все-таки будет непросто украсть даже маленького мальчика из лагеря, где полно охраны.
Наступила долгая пауза.
Затем заговорил я, впервые сделав это без разрешения. Очень неуверенно, тихим голосом я произнес всего одно слово:
Подмена.
Оба мужчины повернулись и уставились на меня в изумлении, словно не понимая, кто я такой и откуда взялся. Однако их недоумение и возмущение тем, что я вообще набрался наглости заговорить, сменилось возбуждением, когда я пояснил свою мысль:
Калидия надо подменить одним из харизматиков.
Оба мигом перестали глазеть на меня и уставились друг на друга.
Во имя Митры, остроумная идея, сказал легат Вайрду и затем, уже в лучшем настроении, даже весело, насколько это было возможно в данной ситуации, спросил его: Кто из вас двоих, ты сказал, ученик?
Во имя Митры, Юпитера и Гаута, мальчишка и впрямь схватывает все на лету, с гордостью произнес Вайрд. Быстро он научился от меня ненависти к людям. Гуннов, несомненно, надо обмануть, подсунув им харизматика. Ты едва ли согласишься пожертвовать кем-нибудь из обычных детей, Калидий.
Легат, не удостоив его ответом, обратился ко мне:
Я сам не видел стада каплунов этого торгаша. Там есть хоть один мальчик, кто бы мог подойти?
Я ответил:
Двое или трое, думаю, подходящего возраста, clarissimus. Но ты сам должен решить, есть ли там кто-то достаточно похожий на твоего внука. Сириец повел их всех в бани, но они, возможно, уже вернулись в барак к этому времени.
Легат сказал:
Нет, бьюсь об заклад, что они все еще совершают омовение. И добавил, уже зло: Ты, очевидно, не знаком с римскими банями, парень, если ты вообще когда-нибудь бывал хоть в какой-нибудь бане.
Вайрд громко фыркнул:
Не слишком-то вежливо, Калидий, насмехаться над тем, кто оказал тебе любезность. Торн чрезвычайно чистоплотный мальчик. Как и я, он просто мечтает вымыться с тех пор, как мы сюда прибыли.
Мои извинения, Торн, сказал легат. Я тоже с удовольствием вымоюсь сегодня еще раз, после того как побывал рядом с этим чудовищно вонючим рабом. Давайте-ка сходим в бани все втроем. Signifer Пациус узнает, куда именно отправился сириец.
Я обратил внимание на то, что Калидий, произнося «Торн», очень четко и твердо выговаривает «т». На самом деле руна, обозначающая первую букву моего имени, читается как нечто среднее между «т» и «ф» и в устах готов может звучать как «Форн». Впоследствии я узнал, что урожденные римляне, уж не знаю почему, просто не способны произнести этот звук, несмотря на то что огромное количество слов пришло в их язык из греческого или готского, где он встречается довольно часто. Каждый урожденный римлянин всегда обращался ко мне как к Торну, и мое имя было не единственным, которое они произносили на свой лад. Римляне традиционно называли обоих своих бывших императоров Феодосиев Теодосиями. И когда, в свое время, Западной империей стал править Феодорих, то он стал известен всем своим подданным, рожденным в Риме, как Теодорих.