Виридус? спросил молодой человек, уставившись на него в изумлении: возможно, он никогда раньше не видел Вайрда чистым. Salve, caius Виридус. Что ты здесь делаешь?
Мы с моим учеником Торном готовим вылазку против тех гуннов, которые захватили твоих жену и ребенка. Очень может быть, что это настоящее безрассудство и мы погибнем. Но твой отец полагает, что ты, возможно, захочешь умереть вместе с нами.
Захочу ли я? выдохнул Фабиус, и его бледное лицо немного порозовело. Да я запрещаю вам идти без меня!
Но учти, приказы буду отдавать я. И тебе придется беспрекословно выполнять каждый
Ни слова больше, декурион Виридус! рявкнул Фабиус. Я помощник центуриона одиннадцатого легиона! Неожиданным движением, от которого дернулись цепи и чуть не попадали его надзиратели, он выхватил из-под мышки свой щегольской, изогнутый подобно конской гриве плюмаж, воткнул его в щель на верхушке шлема и нахлобучил тот себе на голову. Я готов отправиться немедленно.
Иисусе! пробормотал себе под нос Вайрд. Истинный римский воин. Он с ядовитым сарказмом обратился к молодому человеку: Я так понимаю, ты собираешься отправиться при полном параде. Не послать ли нам вперед герольда? Ступай, дурачок, и подготовь к завтрашнему дню подходящий наряд для леса. Я позову тебя, когда настанет время.
Четверо воинов увели Фабиуса прочь, но теперь он сопротивлялся и кричал:
Что именно ты собираешься делать, Виридус?.. Как мы будем атаковать?.. Сколько возьмем с собой людей? И так далее, масса вопросов, ни на один из которых ни Вайрд, ни легат так и не ответили. Наконец крики Фабиуса затихли вдали.
Иисусе! снова буркнул Вайрд. У иудеев есть мудрая поговорка: что-то насчет того, что Бог заставил Адама жениться на Еве, поскольку хотел его наказать.
Поскольку Калидий молчал, я снова набрался смелости и попросил разрешения взять немного остатков со стола, чтобы накормить моего орла. Легат только растерянно пробормотал: «Для орла?» но милостиво разрешил мне удалиться. Поэтому я не знаю, о чем они с Вайрдом беседовали до самой поздней ночи.
7
Когда я, вернувшись в барак, начал кормить своего орла остатками окорока, все оставшиеся харизматики собрались посмотреть на это, сами щебеча, словно птицы. Они снова были одеты в свои лохмотья и тряпки, на них опять были кандалы, и они щебетали на франкском диалекте старого наречия, которое казалось мне слишком трудным для восприятия, однако, как я полагал, эти создания вряд ли могли сказать что-нибудь, достойное того, чтобы это выслушивать.
Смуглый Бар Нар Натквин, который никогда не оставлял без присмотра свой живой товар, тоже стоял рядом и бросал сердитые взгляды на меня и мою птицу. Когда орел наелся и смотреть стало не на что, мальчики затеяли игру в грязном дворе бараканасколько вообще можно было играть в ножных кандалах. Сириец остался стоять, прислонившись к дверному косяку, мрачно глядя на меня и брюзгливо жалуясь на Калидия, который забрал у него маленького Бекгу, не заплатив.
Удивительная несправедливость, ведь этот маленький красавчик принес бы десять золотых nomisma в Константинополе, сказал он, обиженно засопев. И что же я получил за него? Ashtaret! Ни одного нуммуса. Это значит, что я стал беднее на пять золотых солидусов, которых он мне стоил. И потом, это ничтожество Калидий имел наглость заявить, что даже не собирается использовать похищенного у меня харизматика для того, для чего он был создан.
Я сказал:
Не могу представить, чтобы твои жалкие щенки вообще приносили хоть какую-то пользу. По-моему, ты сильно преувеличиваешь ценность своего товара.
Ах, ты, должно быть, христианин, сказал Натквин насмешливо, словно это было чем-то достойным презрения. И вдобавок ты еще молод, а потому пока что считаешь истинными все ханжеские христианские запреты. Но ты вырастешь, станешь мудрее и узнаешь то, к чему со временем приходят всемужчины, женщины и евнухи.
И что же это?
Поверь мне, тебе придется испытать в жизни немало боли, беспокойства, страданий и разочарованийсловом, всего того, что человеческое тело доставляет своему хозяину. Таким образом, ты придешь к пониманию, что только дурак станет сопротивляться или сдерживаться, если есть возможность получить приятные ощущения. С этими словами сириец ушел.
Я занялся тем, что стал распаковывать наши с Вайрдом узлы и доставать разные вещи, чтобы проветрить их и развесить на колышках, вбитых в стену. Я как раз повесил туда одну из моих вещей и принялся размышлять, глядя на нее, когда Вайрд вернулся, держа кое-что в руках. Он тоже взглянул на необычный наряд, который я достал, и, подняв свои кустистые брови, поинтересовался:
Зачем это тебе понадобилось платье горожанки?
Мне тут пришла в голову одна мысль, ответил я. Ты часто намекал, что я могу сойти за женщину. Я все думаю, когда мы проберемся в лагерь к гуннам, не могу ли я изобразить госпожу Плацидию. По крайней мере, хоть на какое-то время.
Вайрд сухо произнес:
Сомневаюсь, что ты сможешь убедительно изобразить женщину на сносях. И также сомневаюсь, что ты согласишься отрубить ради спасения этой госпожи несколько своих пальцев.
Я и забыл про эту деталь, пробормотал я.
Вот глупый мальчишка. Да мы возблагодарим половину здешних богов, если сами спасемся от гуннов. Помни о том, что наше предприятие и так очень рискованное, и не мечтай больше ни о каких геройствах. Ну а уж если мы сумеем спасти малыша Калидия, пожертвовав только жалким харизматиком, то нам придется возблагодарить всех оставшихся богов. А теперь взгляни, что я принес.
Он бросил на одну из кроватей кожаную сумку, содержимое которой мелодично звякнуло.
Никогда еще я так быстро не продавал свои меха и не получал за них столько денег. Калидий купил их, даже не посмотрев. Он также заплатил неплохое вознаграждение за рога горного козла. Я бы отпраздновал столь удачную сделку, да боюсь, что мы вряд ли выживем, чтобы потратить деньги.
Он бросил на кровать и все остальные вещи, которые держал.
Легат делает нам еще кое-какие подарки, которые мы можем оставить у себя, опять же если останемся в живых. Гладиускороткий меч для тебя и боевую секиру для меня; они в прекрасных ножнах, подбитых шерстью, которая предохранит лезвия даже от ржавчины. И еще тут для каждого из нас (поскольку нам придется, возможно, пролежать без воды в засаде долгое время) по оловянной фляге, обернутой в кожу, чтобы вода оставалась холодной, и просмоленной внутри: в ней даже затхлая вода становится приятной на вкус.
Я сказал:
У меня никогда не было таких прекрасных вещей.
А еще, благодаря любезности легата, у тебя будет своя лошадь.
Лошадь? Моя собственная? Не может быть!
Представь себе. Гунн приезжает верхом, поэтому мы последуем за ним тоже на лошадях. Вообще-то, лучше бы нам сделать это пешком, но ведь придется поспешить на обратном пути, если он вообще будет. Ты когда-нибудь раньше ездил верхом?
На старой вьючной кобыле в аббатстве.
Этого вполне достаточно. В завтрашней поездке не понадобится хорошей посадки или искусного управления. Медленный шаг туда и безумный галоп обратно. Харизматик Бекга поедет позади тебя а потом, будем надеяться, его место займет малыш Калидий.
А не расскажешь подробней, что именно ты задумал, fráuja?
Вайрд почесал бороду:
В старые времена жил один архитектор по имени Дейнократ. Он хотел построить храм Дианы, в котором при помощи магнесийских камней была бы подвешена в воздухе статуя этой богини. Но Дейнократ умер, не успев воплотить в жизнь свой замысел и никому толком не объяснив, как именно он собирался все проделать.
Это означает, что ты мне тоже ничего не расскажешь?
Или же что мой план почти невозможно воплотить. Или же что у меня его вовсе нет. Выбирай, как тебе больше нравится. Достаточно того, что мы будем прятаться на краю города, в конюшне у кузнеца, пока гунн не отбудет восвояси. Я приказал легату задерживать гонца разговорамиесли только он сумеет совладать с собой и не задушит эту тварь, пока как следует не стемнеет. Затем мы последуем за ним в Храу-Албос, куда бы он ни направлялся. Ну а пока что все ставни и двери в Базилии по-прежнему крепко закрыты. Это означает, что я не могу сейчас отправиться, хоть мне и очень хочется, в таверну к старому Диласу выпить хорошего, крепкого, неразбавленного вина. С другой стороны, это и к лучшему, без сомнения. Нам понадобятся завтра свежие головы.
Почти весь следующий день мы провели в конюшне, потому что нам и нашим лошадям ни в коем случае нельзя было попадаться на глаза гунну, когда он прибудет, чтобы тот ничего не заподозрил. Поэтому по всей Базилии стояла такая тишина, словно все жители затаили дыхание; на улицах, аллеях и подъездных дорогах не было ни людей, ни лошадей, ни собак, ни даже свиней и цыплят, которые обычно прогуливались повсюду.
Мы с Вайрдом и Фабиусом говорили очень мало и общались шепотом. Малыш Бекга молчал, я вообще не слышал еще от него ни одного слова.
Фабиус в основном жаловался: мол, уж больно нас мало, и почему Вайрд не привлек больше крепких опытных воинов?
Во имя Митры, ворчал помощник центуриона, мне даже не позволили взять носильщика щита. Нас только двое мужчин, да вдобавок еще мальчик, евнух и прирученный орел.
Повторяю, сказал Вайрд, мы будем действовать не силой, а хитростью. Чем меньше нас, тем лучше. Если ты полагаешь, что тебе не оказывают должного уважения, то можешь считать Торна своим личным оруженосцем.
Затем Фабиус начал жаловаться на долгое ожидание:
Я хочу, чтобы это все наконец завершилось и мои Плацидия с Калидием и неродившимся ребенком вернулись домой. Eheu, мне пришлось смириться с тем, что каждый гунн в этом лагере, должно быть, к этому времени уже изнасиловал мою дорогую жену. Но я приму ее обратно и буду о ней нежно заботиться, несмотря ни на что.
Вайрд покачал головой:
Вот об этом, Фабиус, тебе как раз не стоит волноваться. Уверен, твоя жена все еще чиста, никто ее не обесчестил. И не потому, что гунны почтительны, а потому, что они суеверны. Эти разбойники готовы насиловать всех, от овцы до сенатора, но они ни за что не станут иметь дело с женщиной, которая беременна или испорчена месячными кровями. Они считают такую женщину нечистой и полагают, что это повредит им.
Вот и хорошо, облегченно вздохнул помощник центуриона. Это лучшие новости, которые я услышал с того момента, как боги послали нам это испытание.
Однако я заметил, что Вайрд ничего не сказал об отрезанных пальцах его жены: похоже, Фабиус до сих пор не знал, что ее искалечили. И уж разумеется, Вайрд умолчал о том, что он собирается спасать только его сына.
Я коротал время, восхищаясь прекрасной лошадью, которая теперь была моей. Это был крепкий молодой жеребец, вороной, с белой звездочкой на лбу, настороженными глазами и прекрасной осанкой. Ну а поскольку звали этого красавца Велокс, я надеялся, что скачет он очень быстро. Насколько я мог судить, у коня моего имелся только один физический недостаток: довольно большое углубление слева внизу на шее. Когда я сказал об этом помощнику центуриона, Фабиус на время позабыл о своих горестях и заметил снисходительно:
Невежда Торн! Да такая отметина у лошади очень высоко ценится. Она называется «отпечаток пальца пророка». Какого пророка, я не знаю, но у наших лошадей обычно прекрасная родословная, да и вообще это считается хорошей приметой. В любом случае все наши здешние лошади особой породынепревзойденные арабские скакуны. Говорят, что родословная этих лошадей уходит во времена База, великого праправнука Ноя.
Я испытал сильный трепет оттого, что получил лошадь с такой древней родословной, и только собрался сказать об этом, как Вайрд сделал нам знак замолчать. Мы присоединились к нему: он стоял согнувшись и подглядывал в щель плетня. Вскоре мы смогли расслышать в отдалении все приближающийся цокот копыт: лошадь медленно вышагивала по грязной дороге. И вот она показалась вдали: очень лохматая лошадка, значительно меньше наших трех.
Этот конь из породы грязных жмудов, пробормотал Фабиус, но Вайрд снова сделал ему знак молчать.
Меня гораздо больше интересовал всадник, потому что это был первый гунн, которого я увидел. Он был весьма похож на свою лошадь: крайне низкорослый (даже ниже меня) и отвратительно уродливый. Грязная желтая кожа, длинные лохматые сальные черные волосы, глаза-щелочки, никакой бороды, только какие-то всклокоченные усы. Несмотря на свою крайнюю непривлекательность, в седле гунн держался великолепно: он словно был рожден для этого, ибо его ноги были такими кривыми, что плотно обхватывали бочонкообразное туловище лошади. Гунн был одет в такие же лохмотья, в какие раньше малыш Бекга, а его лошадь была покрыта зимней шерстью и очень костлява. У гунна имелся точно такой же лук, как и у Вайрда, но он не был натянут, и кочевник держал его высоко, чтобы виден был обрывок грязно-белой ткани, привязанный к его концу.
Фабиус стоял рядом со мной, я чувствовал, как он дрожал, пока гунн не скрылся из виду. Харизматик Бекга, которому, судя по всему, никто еще не сказал, что этот или какой-нибудь другой гунн, возможно, станет его новым хозяином, с любопытством посматривал сквозь плетень. Когда всадник отъехал так далеко, что уже не мог ничего расслышать, Вайрд произнес:
Я незаметно двинусь за ним и удостоверюсь, что гунн все-таки вошел в гарнизон и что легат принял егословом, что нет обмана. Теперь полдень, кузнецу приказано накормить нас. Так что, Торн, ступай и скажи, что его жена может начать готовить. Когда я вернусь, мы все поедими поедим как следует, потому что один Митра знает, когда нам теперь представится случай перекусить.
Я немедленно отправился к кузнецу и сказал, чтобы его жена приготовила достаточно провизии. Она уже вовсю хлопотала на кухне. Женщина принесла нам большое количество тушеной рыбы, уложенной на большие круглые подносы из хлеба, которые послужили и тарелками и едой одновременно, как раз когда Вайрд вернулся обратно. Он сообщил, что посланец и легат не только не поубивали друг друга, но даже воздержались от нападения, а также что Калидий, как они и условились, очевидно, собирается затянуть переговоры и задержать гунна насколько сможет.
Но вы все равно ешьте быстрей, велел он нам. В любом случае маленький дьявол может заподозрить что-нибудь неладное и броситься обратно в лес. Надеюсь, что этого не произойдет, тогда мы сможем спокойно пообедать, пока не наедимся до отвала.
А еще Вайрд потихоньку сказал мне, так чтобы Фабиус не слышал:
Я полагаю, что заложники до сих пор живы. Во всяком случае, злодей привез еще один палец госпожи Плацидии, и, насколько я мог разглядеть из укрытия, он, кажется, только что отрезан.
Очевидно, в гарнизоне не произошло ничего непредвиденного, такого, что встревожило бы приехавшего гунна или вызвало бы у него подозрение. Легат, должно быть, продолжал потчевать его вином и яствами, долго и подробно обсуждая детали соглашениясколько, чего, когда и где хотят получить в обмен на пленников гунны, потому что день тянулся медленно и был полон тревожного ожидания.
Возбужденный Фабиус постоянно бранился и метался по конюшне, спокойный Бекга просто сидел и невозмутимо ждал. Я коротал время, пытаясь подружиться со своим новым конем, Велоксом. Кузнец посоветовал мне взять для этого немного душевника. Я растер в руках эту душистую лекарственную траву и затем натер ею морду, шею, грудь и ноги Велокса. Конь явно обрадовался такому вниманию. А Вайрд все никак не мог успокоиться: он потребовал от жены кузнеца принести нам еще еды и заставил всех до отвала набить брюхо.
И вот наконец Вайрд снова прислушался к тому, что происходило снаружи, после чего резко оборвал нашу возню, яростно замахав руками. Мы опять сгрудились во дворе возле плетня, чтобы посмотреть в щели. То ли гунн спешил, то ли лошадь набралась сил после долгого отдыха, а может, и то и другое, но теперь он проехал мимо нас в сгущающихся сумерках легкой рысью. Лошадь и всадник, направляющиеся в обратную сторону, еще не успели миновать двор, когда Фабиус прошипел:
Давайте поспешим! Пока он не скрылся из виду!
Я как раз и хочу, чтобы он скрылся из виду! негромко огрызнулся Вайрд. У гуннов глаза даже в заднем проходе. В любом случае его следы будут свежими и достаточно отчетливыми. На этих дорогах последние дни не было большого движения.
Таким образом, нам пришлось еще немного подождать, пока наконец Вайрд не приказал седлать лошадей. Я посадил своего juika-bloth на плечо, затем подвел Велокса под уздцы к колоде. С этой возвышенности я неуклюже вскарабкался в седло, затем склонился, чтобы поднять Бекгу на подушку, прикрепленную позади меня. Мое седло, уздечка и поводья не были, разумеется, украшены медальонами, подвесками и инкрустацией, как у помощника центуриона Фабиуса, но это была настоящая боевая упряжь. Седло кожаное, для прочности отделанное бронзовыми пластинами, а специальные выступающие части помогали всаднику держаться в нем. Я не слишком удивился, увидев, что Фабиус вскочил на свою лошадь гораздо быстрей меня, запрыгнув в седло прямо с земли, и нимало не изумился, когда старый Вайрд проделал это так же легко.