Девчонок было немного, их разделили на две группы: одна половина сразу уехала на курсы связисток, вторая, в которой была и Мария, еще учились до конца февраля. В марте уехали в Томск на курсы санинструкторов.
Глава 22
Осенью Валя продолжила учебу в институте. Когда зашла попрощаться с профессором, он встал ей навстречу, дружелюбно протянул руку.
Закончите институт, возвращайтесь к нам. Я вас буду иметь ввиду.
Спасибо, поблагодарила Валя.
Она шла и думала: «Надо где-то искать работу по вечерам. Все-таки нас четверо. Сергей работает мастером в цехе, велики ли сейчас 1200 рублей, если ведро картошки стоит 300 рублей. Хорошо еще, что Вера Васильевна категорически отказалась от платы за Мишутку. Мягкая, спокойная, тактичная. Валя почувствовала прилив тепла к ней. Есть у ленинградцев присущая только им интеллигентность». Как-то Валя предложила ей: оставайтесь с нами навсегда! «Что вы, Валечка? А мой Ленинград, дочь? Когда вернусь туда, я встану на колени и поцелую камни мостовой!» Валя еще никогда не встречала человека, который так любил бы свой город.
Она вошла в подъезд, достала из почтового ящика газету. Посмотрела четвертую страницу: «Требуется преподаватель хирургии, читала она, на вечерние курсы медсестер». «Вот это меня устроит» подумала она.
Через неделю, после занятий в институте, наскоро перекусив, Валя пришла на первый урок. Учащиеся сидят кто где, некоторые на столах спиной к ней, занимаются кто чем. Валя постучала карандашом по столу.
Товарищи, был звонок, прошу внимания!
А мы не хотим, чтобы вы у нас преподавали! повернулась к ней голубоглазая миловидная девушка с русой косой. Группа притихла. Озорные любопытные глаза словно спрашивали: «Ага, что ты на это скажешь?»
Почему? улыбаясь, спросила Валя. Необычное начало развеселило ее.
Мы считаем, что лезть на «живое» место нечестно! Нас устраивает Иван Тимофеевич, который преподавал до вас, и мы хотим продолжить учебу у него.
Это озадачило Валю.
А вы кто будете?
Староста группы, с достоинством ответила девушка.
Хорошо, я тоже считаю, что лезть на «живое» место, как вы сказали, подло. Я пришла по объявлению в газете на свободное место. Обещаю вам, что выясню этот вопрос. А сегодня урок мы проведем. Тема занятия шок.
Валя наизусть знала определение шока по Пирогову. Память у нее была блестящая. Она рассказывала без единой запиночки. Увлеклась сама и увлекла слушателей. В классе тишина. Вот они, эти нити внимательных сострадающих глаз, в ее руках. Серьезные мальчишеские лица, навернувшиеся слезы у девчат. Валя привела пример: гибель ребенка, попавшего под поезд. Неожиданно резко прозвенел звонок. Все продолжали сидеть, задумчивые, не шелохнувшись.
Было трудно. Жила Валя около вокзала, а институт в центре города. Чаше всего добиралась пешком: туда восемь километров и обратно. Наспех поест горячей картошки и бегом на работу. Хлебную карточку по-прежнему отдавала за пол-литра молока для ребенка. Вера Васильевна подсовывала из своего двухсотграммового пайка кусочек хлеба. Валя делала вид, что не замечает его, оставляла нетронутым. Та расстраивалась, вздыхала: «Мне было бы очень приятно поделиться с вами!»
Не люблю хлеб, я его раньше не ела, оправдывалась Валя. Целуя сына, думала с нежностью: «Сын крутолобый, упрямый человечек, совсем отвык от меня, упирается ручонками в грудь, сопротивляется ласкам, бежит скорее к бабушке», задевала за сердце ревность.
«Что ты? укоряла она себя, радоваться должна, что Вера Васильевна такая ласковая, заменила ему родную бабушку, вот он и привязался к ней», а сердце щемило: как бы совсем не разлюбил. «Надо побольше уделять ему внимания». Но когда? Утром она уходит в институт Мишутка еще спит. Вечером приходит с работы уже спит. А в воскресенье накопится столько дел, что передохнуть некогда! Ничего, стирку белья можно, например, сделать ночью, а днем поиграть, погулять с ним. Но через воскресенье она дежурит в «Скорой помощи».
Валя вспомнила вчерашнее дежурство и улыбнулась. Было около полуночи, бригада только что вернулась с вызова. В кабинет вошел громадный детина, ворочая безумными глазами, оперся на стол руками и, наклонившись к Вале, прохрипел: «Мне сказали, что у тебя моя голова?» Медсестру и санитарку как ветром сдуло испугались, выскочили. Валя осталась с ним одна. Поняла, что имеет дело с психически больным человеком. Ей бежать нельзя, его нужно доставить в психбольницу.
Да, голова ваша у меня, тихо ответила она, только не здесь, за ней надо ехать.
Поехали!
Сели в маленький автобус. Валя впереди, рядом с шофером, за ее спиной, почти вплотную, сидел возбужденный, агрессивно настроенный психически больной человек. Посадить с ним медсестру или санитарку не могла: больной мог убить.
Темная ночь. Моросит дождь. Перед ней стекло автомашины, густо усеянное мелкими капельками воды. Проплывают фонари с тусклым светом. Блестит черная грязная дорога. В середине пути Валя почувствовала, как большие руки больного обхватили шею, замкнув пальцы на горле. Она затаила дыхание, боясь пошевелиться. «Сейчас придушит, сдавит и сломает хрящи горла, мелькнуло в голове, шофер не успеет его оглушить ключом по голове» Валя тихонечко, тоненько запела от страха. Запоешь!
Э-э! Да у тебя тоже нет головы, сказал детина и убрал ладони с горла. То ли это был намек на то, что она рискованно посадила его позади себя, то ли он не нашел головы в своем больном сознании.
Во дворе психбольницы переполох: сбежал агрессивный опасный больной, и его искали. Обрадованные санитары бросились к Валиному пассажиру.
Гришенька, приехал, а мы бегаем, ищем тебя. Зачем ты убежал?
Голову! заревел он, багровея.
Сейчас, сейчас, она у нас, пойдем, миленький, сейчас отдадим!
Больной уперся в косяк двери длинными сильными руками. Санитары заломили их назад, втолкнули его в ярко освещенный коридор больницы.
Как же вы не побоялись посадить его позади себя? спросил шофер.
А куда бы я его посадила? Отвезти надо было! А струхнуть-то я струхнула, когда он замкнул ладони на моем горле!
Да ну?! удивился тот. Это когда? Я и не приметил!
А когда я запела, Валя лукаво, искоса посмотрела на него.
А я думал, вы от скуки запели, а вы от страха! рассмеялся шофер.
Глава 23
Почему нет Лени Болотова? спросила Валя.
Сохраняет положение покоя, серьезно ответила староста.
То есть? Не поняла!
Он из детдома, не хватило денег до зарплаты, нет ни гроша, он голодает, вот приходит с работы и ложится, чтоб сохранять силы.
Валя достала из сумочки пять рублей, подала старосте.
Отдайте ему.
Не возьмет, гордый! Мы уже предлагали ему, не берет!
Валя решила поговорить с ним сама. После занятий пошла в общежитие. Светлая морозная ночь. Накануне шел обильный снег засыпал город. Он словно нахохлился нависшими снежными шапками крыш, из-под которых тепло светились окна, маня уютом, запахом щей. Мерз нос. Валя прикрыла его варежкой, торопливо поскрипывала валенками. Мерзли коленки, старалась задевать ими друг об друга, чтобы не обморозить. Еще поворот, и перед ней встало двухэтажной здание общежития с тусклым светом в окнах. Поднялась по обледенелому крылечку, еле открыла примерзшую дверь. Вступила в облако морозного пара, ворвавшегося с ней. Шум, гам, крики, радио, где-то бренчит балалайка, где-то пиликает гармонь. За столиком небольшого росточка старушка в очках теребит сухую рыбешку. Жует хвост деснами, перекладывая его то на одну, то на другую сторону.
Вы не скажете, в какой комнате живет Леня Болотов? обратилась Валя.
В восьмой, вон, в конце коридора.
В небольшой узкой комнате жило десять человек. Справа попарно сдвинуты койки, неряшливо заправленные серыми шерстяными одеялами, смятыми, кое-как брошенными подушками. Слева длинный стол под зеленой узорной клеенкой, заваленный книгами, листами исписанной бумаги, посудой, хлебными крошками. В центре тарелка, до краев наполненная водой, с плавающей в ней кожурой вареной картошки и разбухшей, горелой коркой хлеба. На одной из коек сидел рыжий конопатый вихрастый паренек, обняв колени, уперся в них подбородком. У босых ног лежал открытый учебник. У стены, подложив руки под голову, лежал на спине Леня. Увидев Валю, соскочил, встал, в одних черных трусах и белой майке, прошлепал босиком к столу, взял табуретку, поставил рядом со своей койкой.
Садитесь, смотрел на нее непонимающими глазами. Взглянул на свои голые коленки, прыгнул под одеяло. «Зачем пришла? Девчонки наболтали!» догадался он.
Валя села, не раздеваясь. Открыла портфель, подала ему пять рублей. Спросила:
Хватит до зарплаты?
Он нахмурился и коротко бросил:
Не надо!
Я взаймы тебе предлагаю!
Не могу брать взаймы.
Почему?
Мне на два-три дня не хватает, если возьму, потом отдам долг, не хватит на шесть. Коли я не ем два-три дня, я могу работать, а шесть не знаю.
Ты понимаешь, у меня есть деньги, я буду давать тебе, когда не будет хватать, а ты через год окончишь курсы отдашь. Тебе не нужно будет учиться, ты сможешь больше зарабатывать.
Леня повеселел.
Понимаю, спасибо. Я правда вам обязательно отдам, хотя попытаюсь сдать в медицинский институт. Валя положила деньги на тумбочку.
Пошла, до свидания, Леня!
До свидания! он опять соскочил с кровати и проводил ее до двери. «Как же ему еще помочь? думала она дорогой. Надо узнать, из какого он детдома, чтобы оттуда ему высылали посылки, как это делают другие интернаты для своих питомцев. Может быть, директор не догадывается или вообще равнодушный. «С рук долой, из сердца вон». А пока суд да дело, надо сходить на завод, пусть поможет завком, премией, что ли, или безвозвратной ссудой. Это обязательно завтра нужно сделать!»
Еще на лестнице Валя услышала ребячий рев. По коридору металась, приложив руки к груди, расстроенная Вера Васильевна. Увидев Валю, бросилась к ней.
Я не могу, не могу, когда его бьют! говорила со слезами на глазах.
Налево, в Любиной комнате, ревел Вовка. Из Валиной комнаты слышался плач Миши.
Ты меня понял? Понял? гремел грозный голос Сергея.
Вовка первый ударил, Миша дал сдачи, немножко не рассчитал, но это и у взрослых бывает, ребенок, что он еще понимает?! семенила рядом с Валей Вера Васильевна. Открыли дверь.
Вот, полюбуйся, встретил ее Сергей, трахнул своим деревянным ружьем Вовку по голове и в кровь разбил ее.
Ну и что ж. Вовка тоже разбивал ему голову!
Ты считаешь, это в порядке вещей?
Не вижу трагедии, на то они и мальчишки
Чтоб разбивать друг другу головы? перебил он. Хороша теория! С таких лет будет разбивать головы, а дальше что? Когда взрослым станет? Совсем отрывать будет? Ты понимаешь, что ты говоришь? Даешь отчет своим словам? Вот, я ему сказал, повернулся он к сыну, если будешь драться, снова выпорю ремнем, как сегодня, и еще больнее! Понял?
Миша стоял в углу зареванный, всхлипывая всей грудью. Его били первый раз в жизни, глаза полны слез и страха.
И все-таки считаю, что ты не прав, Сергей. Человек должен уметь защищать себя, особенно мужчина! Вовка первый ударил
Первый, второй, раздраженно перебил Сергей, в драке не всегда разберешься, кто первый, кто второй. Я запрещаю драться вообще! Понял? сердито кричал он Мише.
А если он первый ударит? спросил Миша.
Вот видишь? Уже усвоил твою теорию! бросил Сергей, с упреком посмотрев на Валю. Во-первых, не вынуждай, чтобы тебя били: уступать надо, мирно играть. Во-вторых, ударил, значит, заслужил отойди! Сам драться не смей! Запомни это! Понял? Миша утвердительно кивнул головой.
Вале жаль Мишутку. Ей хотелось взять его на руки, приласкать, успокоить. Но понимала: делать этого нельзя! «Родители всегда правы», говорила ей мать. И спорила с мужем при Мише напрасно, в следующий раз надо разговаривать, прав или не прав Сергей, без сына, расстроенная и недовольная собой думала Валя. А на глаза от нежности и жалости к сыну навернулись слезы. Отвернулась, чтоб никто не видел.
На другой день, вечером, по дороге в институт, в трамвае Валя встретилась с Елизаветой Семеновной. Считая, что Сергей не прав, рассказала ей о своем конфликте с мужем.
Все-таки думаю, если тебя ударят, надо давать сдачи. Надо уметь постоять за себя, а не подставлять другую щеку! Толстовщина какая-то! Всё еще переживая, возмущалась Валя.
Вы в какой школе преподаете? вмешался в разговор стоящий рядом мужчина.
Я не учитель, я врач, ответила Валя.
А то я испугался, как бы мой сын не попал к вам на воспитание!
Елизавета Семеновна рассмеялась.
«Второй говорит так, как Сергей. Может быть, действительно я не права?» уже сомневалась Валя.
Глава 24
Пыля усталыми ногами в кирзачах, перед контрольно-пропускным пунктом остановилась колонна девчат. Молодой лейтенант, сопровождавший их из Томска, бросил на ходу «вольно» и вошел в здание.
Солдаты, ожидавшие отправки на фронт, стоявшие кучками, сидевшие на бревнах, вросших в землю, невесть когда и зачем положенных здесь, как по команде повернули головы, рассматривая девчат, повеселели, расшевелились. Помоложе стали подходить к колонне.
Вы откедова, красавицы? бочком подкатывался круглолицый, щекастый, глаза щелочками, боец.
Пропал немец! Подмога пришла! кричал длинный худой парень с торчащими, просвечивающими на солнце ушами, хватаясь руками за стриженную голову. Забыв, что отшагали трое суток по убитой пыльной дороге, девчата побойчее огрызались, блестя глазами.
Мария стояла усталая, безучастная. «Вот так же прибыл на фронт когда-то отец. Где он? Жив или нет?» Затосковало сердце. Позади шестимесячные курсы санинструкторов. Шесть часов в сутки медицинской теории и шесть часов боевой подготовки. Учили ползать по-пластунски, окапываться, бросать гранаты, стрелять. Всё еще болела ободранная нежная кожа коленей и локтей. Перед глазами встала бомбежка эшелона. Грохот взрывов, вздрагивающая, гудящая, фонтанирующая земля, противный запах тротила. Она сидела на корточках в канаве около насыпи, обхватив руками голову.
Ложись, дура! налетел откуда-то на нее лейтенант, придавил ее голову к земле. Ложись! кричал он снова где-то уже впереди, догоняя обезумевшую девчонку, сбив с ног, валился вместе с нею на жесткую, колючую, сухую траву. Самолеты, казалось, кружили над ее головой, стрекоча пулеметами. Около ее глаз взлетали полосками фонтанчики земли. Она сжалась, прильнула к твердой земле, не дышала. Сделав несколько заходов, самолеты скрылись. Стало на какой-то миг тихо, так тихо, что слышно было, как потрескивали горящие вагоны и кто-то стонал. А потом поднялся гвалт. Кого-то перевязывали трясущимися руками. Троих девчат убило. Одна из них была маленькая веселенькая татарочка Флора Валиулина. Мария на курсах сидела с ней за одним столом. На затылке пятно свежей крови в антрацитовых, коротко стриженых волосах. Открытые, невидящие глубокие колодцы глаз и губы, сложенные по-детски так, как будто она хотела заплакать.
Все три дня стояли перед Марией плачущие губы мертвой подруги. Тосковала, ныла душа, даже есть не хотелось. Шла машинально, не чувствуя усталости. Усталость только сейчас непомерной тяжестью навалилась на нее. Хотелось хотя бы есть. Ноги, плечи гудели, гудел каждый мускул. Как во сне видела вышедшего на крыльцо сопровождавшего их лейтенанта. Он выкрикивал фамилии девчат, и они отходили к ожидавшим их командирам.
Ильина Мария! услышала она свое имя. К комбату Колмыкову!
Она вздрогнула от неожиданности, подняла голову, отыскивая глазами, к кому она должна подойти. Увидела берущего ее документы молодого, тонкого в талии, улыбающегося офицера. «Совсем мальчишка», подумала она. Шагнула к нему навстречу, вытянулась.
Ладно, махнул он рукой, пошли!
Губа не дура! Смотри, какую кралю отхватил! услышала она справа чей-то восхищенный голос.
Ух, ты! сдвинул перед ней пилотку на затылок курносый толстогубый паренек. Ей было неприятно идти через толпу рассматривающих ее солдат. Реплики их злили ее. Она шла прямая, строгая, сердито прищурив глаза.
Наконец идущий рядом офицер открыл перед ней спасительную дверцу кабины.
Садитесь! коротко распорядился он, пропуская ее перед собой. С лязгом захлопнулась железная дверца. Лейтенант полез в кузов, плотно набитый бойцами. Прогремело несколько ударов по потолку кабины, потом показалась шапка, глаза свесившего голову офицера.
Поехали!
Вслед за ними тронулись еще три грузовика, груженные снарядами. Машина трещала, переваливаясь с боку на бок, взбрыкивала задом на колдобинах, словно норовистая лошадь, пытаясь вытряхнуть бойцов.