В аудитории на стенах развешены таблицы, в том числе показывающие выправление вывиха. Валя села перед ними. Ей больше понравился способ Коха, она несколько раз проделала его на своей руке и запомнила на всю жизнь.
Дежурство сравнительно спокойное. Врачи ушли домой. Чтобы отвлечь Валю от невеселых мыслей, счастливо улыбаясь, Марина говорила:
У меня есть жених на фронте, влюбленный, наверное, с пятого класса. Уже тогда лазил к нам в сад и часами ждал меня там. А когда у меня ломался протез, и я не могла идти в школу, он после занятий сразу бежал к нам и засиживался до позднего вечера у моей кровати. Всегда носил мой портфель. Нас дразнили: «жених и невеста». Он относился к этому совершенно спокойно. Пока не ушел в армию, был бессменным моим спутником и нежным другом! Сейчас часто пишет ласковые письма. Мечтает, если останется жив, жениться на мне. Я не разочаровываю его, сказала грустно. Пусть ему там, на фронте, будет теплее. А как потом, видно будет.
Разве вы его не любите?
В том-то и беда, что люблю, поэтому, скорее всего, и не пойду замуж.
Почему?
Какая из меня мать? Заплачет ребенок, я встать к нему не могу без протеза или костылей. Он никогда не видел мою культю, на него это может произвести страшное впечатление! Пройдут годы пройдет и любовь. Ничего нет вечного. Он пожалеет, что женился на калеке. Нет, пусть всю жизнь любит меня, как свою мечту, без разочарований! грустно закончила она.
Зазвонил телефон, Марина резко соскочила со стула, что-то треснуло. Словно красная краска, румянец залил ее лицо.
Кажется, сломался протез. Совсем новый! досадовала она. Только две недели как получила.
Валя сняла трубку, выслушала.
Хорошо, сейчас приду, поступил больной с острым аппендицитом.
Валечка, как же ты одна.
Ничего, Марина Алексеевна, аппендицит я уже оперировала и не один раз.
Аппендицит аппендициту рознь, другой раз опытный хирург залезет в живот, а вылезти не может. Как расположен. Я буду ассистировать.
Как же вы?
На табуретке, на колене. Принесите костыли, я сниму протез. Вот видите, какая же из меня жена?
Не надо, посидите рядом, туго будет помоетесь, поможете. Попробую прооперировать с сестрой.
Снимая маску с лица после операции, Валя, довольная, говорила:
Флегмонозный отросток, толстый, с мой палец. Стенки тонкие, я тихонечко выводила его в рану, отгородилась салфетками, на всякий случай. Осторожно перевязывала брыжейку. Очень боялась, что лопнет у меня в руках.
Молодчиночка! Вот, ты уже можешь называть себя хирургом. Первая самостоятельная операция. Сколько ты их сделала на трупах?
Двадцать четыре, но это все-таки совсем другое дело.
Конечно!
Мариночка, я сейчас вызову дежурную машину, пусть она отвезет вас домой. Если поступит больной, где я сама не справлюсь, вызову Ксению Павловну или профессора.
Да, пожалуй, так будет лучше, ответила задумчиво Марина.
Дежурство спокойное. Поступил больной с завода с оторванными пальцами. Валя обработала рану. Совсем поздно приняли больного с сотрясением мозга, он был в сознании. Уже в первом часу ночи сбросила туфли, как была в халате, легла на спину и тут же заснула.
Проснулась от того, что кто-то теребил ее за плечо.
Да проснитесь же вы, наконец, говорил женский голос, в отделении воры! Валя села.
А почему темно?
Перерезали провода, наверное, во всем корпусе нет света, телефоны не работают, тревожно шептала дежурный врач терапевтического отделения. Они были у нас, теперь поднялись к вам.
И что же вы хотите от меня? спросила Валя. Чтоб я пошла в темноте их искать? Поднимать шум не могу, у меня тяжелые больные после операций. Пока они сюда не придут, я отсюда не выйду. Валя пересела с кровати на стул, поджала ноги. Холодно. Ее знобило. На столе лежали два пирожка с повидлом, которые дали на ужин. Она их оставила сыну. Сейчас машинально нащупала и съела. Дверь ординаторской тихонечко открылась, и Валя увидела, что кто-то ползет по полу из коридора.
Кто это? спросила Валя вполголоса.
Это я, Татьяна, отвечала операционная санитарка, думала, вы еще не знаете, что у нас в отделении воры орудуют, приползла позвонить по телефону.
Не работает телефон, шепотом сказала Валя. Татьяна сидела на полу.
Тогда я поползла в гинекологию.
Сиди тут! Выйдешь в сад, а там кто-нибудь наверняка подстраховывает их «на стреме», вспомнила Валя, как это называется. Еще прихлопнут тебя.
Нет, я буду осторожной.
Татьяна, сиди здесь!
Не могу сидеть здесь, надо сообщить в милицию! она выползла на четвереньках, как большая белая кошка, осторожно прикрыв дверь.
Тихо, кажется, слышны удары сердца.
Почему во время войны растет уголовщина? шептала терапевт.
Может быть, заниматься ею некогда
Валя подошла к окну. Ночь темная, зубчатой массой темнел сад, далеко, сквозь черное кружево деревьев, горели окна гинекологического отделения. Казалось, прошла целая вечность, пока внизу загудела машина, захлопали дверцы, послышались голоса.
Вот здесь подождите, говорила Татьяна, открывая дверь ординаторской. Я сейчас принесу лампу из операционной.
Потом впереди шел милиционер с лампой в поднятой руке, позади него Валя, Татьяна и врач из терапии. Темными страшными провалами казались открытые двери палат. Тихо. В коридоре, положив на руки голову, за столом крепко спала сестра.
Спит, стерва, выругалась Татьяна.
Вот и хорошо, что спит, а то бы ее стукнули, сказала Валя, подошла, тихонько потрогала ее за плечо. Та вскочила, поправила косынку, оправдывалась:
Я не спала, только голову положила на руки, Валентина Михайловна.
Ладно, ладно, хорошо.
Дверь в комнату старшей сестры взломана. Несгораемый шкаф вскрыт. Здесь хранились документы, ценные вещи больных, карточки, наркотики. Шкаф пуст.
Воры проникли через дверь, выходящую в сад, строил свою версию милиционер, там же вывернули пробки, телефонные провода перерезали.
А я еще подумала, почему дверь в сад открыта? удивилась Татьяна. Но, видно, они уже ушли. Вот бы я нарвалась от страха померла!
После дежурства врачи не отдыхали, сразу включались в рабочий день.
Домой Валя шла медленно, устало. Темнело. Прозрачным ломтиком мандарина на сиреневом восходе уже плыла луна, а лучи заходящего солнца еще освещали верхушки деревьев, подрумянивали трубы завода. Жарко. Душно. Второй месяц ни одного дождя. Прошлой ночью затянуло небо, но к утру тучи куда-то ушли.
Напротив хлебного магазина Валя запнулась за что-то мягкое. Под ногой лежал бумажник. Она почему-то испугалась, не раскрывая его, вошла в магазин. Хлеба не было. Пустые полки, пустой зал.
Вот, сейчас нашла, говорила Валя, подавая бумажник продавцу, нахальной девице с кудряшками.
Что там? загорелись любопытством ее глаза.
Не знаю, не открывала. В бумажнике лежало двести восемьдесят рублей, восемь хлебных карточек: четыре рабочих, три детских и одна иждивенческая, пропуск на завод, в литейный цех на имя Ершова Александра Александровича. Первое августа. Карточки новые, хрустящие, на весь месяц. Валя записала имя, фамилию владельца.
Я позвоню ему, скажу, что бумажник у вас.
Без вас позвонят, можете не стараться, резко бросила девица с кудряшками. Валя недоверчиво посмотрела на нее и все-таки решила позвонить сама. «Вот, поди, горе какое у него», подумала Валя. Вспомнила, как ее семье было тяжело, когда у нее в детстве украли карточки и как она тогда безутешно плакала. Кажется, горше беды у нее не было.
На другой день, рано утром, Валя только что умылась, была еще в старом ситцевом голубеньком халате, в дверь постучали.
Войдите! крикнул Сергей. В комнату вошел коренастый рабочий с большой седой головой. Внеся с собой запах железа и гари. Охватил взглядом всех, остановился на Вале.
Пришел сказать вам спасибо, дочка, вы мне звонили?
Да, я.
Так я и подумал: голос был молодой, он достал из того самого бумажника сто рублей, вот вам вознаграждение!
Уберите деньги, обиделась Валя. Он растерянно смотрел на нее. Уберите деньги! уже мягче повторила она. Это ваш бумажник? Какое может быть вознаграждение? Я выполнила только свой долг, вернула то, что принадлежит вам.
Я ведь от всего сердца! Не хотел вас обидеть, хотел как лучше, да и жена сказала: «Вознаградить надо». Вон из какой беды вы нас вызволили.
Нет, нет, пожалуйста, уберите ваши деньги, уже мягче ответила Валя.
Тогда еще раз вам спасибо, кланяясь, попятился он к двери.
«У нас последняя пятерка осталась. Когда мы еще зарплату получим? Как бы эта сотня пригодилась!» подумала Валя.
Глава 20
В отделении душно. Платья врачи помещали в шкаф со стеклянными дверками, обычно затянутыми марлей. Сегодня ее сняли, видимо, постирать. Только Валя сбросила платье, как дверь ординаторской распахнулась на пороге стоял шеф. Валя ахнула, отступила в шкаф, прикрыв дверки. Стояла под стеклом, как на витрине, и смеялась вместе со всеми.
Не смущайтесь, представьте, что мы встретились на пляже, сказал профессор и повернулся к ней спиной.
Мария Николаевна, больной с желчнокаменной болезнью готов к операции?
Да, Вениамин Давыдович.
Идите в операционную, мойтесь! Я сейчас приду. Валентина Михайловна, оденетесь зайдите сразу ко мне.
Мне сегодня после дежурства Ромашова доложила, начал он сердито, как только Валя вошла в кабинет, что поступивший три дня тому назад после желудочного кровотечения больной в вашей палате всё еще не обследован? У вас пустая история болезни! Вы что, ждете нового кровотечения? А если он погибнет при этом? Что с ним? Какой у него гемоглобин? Может быть, необходимо перелить кровь? Он бледен! Это что за безответственность?! Вы в куклы сюда пришли играть?
Дальше Валя не слушала. Профессор был прекрасен в своем гневе: он бегал по кабинету, белыми крыльями развевались полы халата, седые волосы дыбом, глаза молнии мечут, змейкой извивается большой красивый рот! Она стояла, любуясь им. Он поднял голову ошарашенный остановился.
Гм, я ее ругаю, а она испытывает полнейшее удовольствие! в недоумении пожал он плечами.
Вас неточно информировали, улыбнулась Валя, вот, она достала из кармана листочки анализов, сегодня заканчивается обследование. Сейчас он пошел на рентгеноскопию пищевода и желудка. Гемоглобин приличный: шестьдесят четыре единицы. Для него всё сделано, только история болезни не оформлена. Вечером обязательно запишу.
Анализы должны быть в истории болезни, а не в кармане. Идите и запомните: оформлять нужно в первые сутки!
Валя снова дежурила. День суматошный. Поступали мелкие травмы: переломы, ранения. Ксения Павловна не могла помочь: оперировала до шести часов. Вечером, набегавшись, усталая Валя присела к столу. Врачи все разошлись, кроме Игоря Семеновича, который, согнув длинные ноги (они не помещались под столом), неудобно сидел боком, выгнув худую спину, работал над диссертацией. Вошла Ксения Павловна, сняла маску, вытерла платком потное лицо, тяжело опустилась на стул.
Давайте перекусим, есть хочу!
Зазвонил телефон. Валя взяла трубку, выслушала.
Сейчас иду. В приемник доставлен железнодорожной милицией бандит с огнестрельным ранением бедра. Кушайте, я схожу посмотрю.
На кушетке, навалившись спиной на стену, сидел здоровенный скуластый детина, из-под густых черных бровей смотрели маленькие злые глазки. Штанина оторвана, около самого паха наложен жгут. Раненый прозрачно бледен, казалось, в нем не осталось ни кровинки. Почувствовав за собой дыхание, Валя обернулась и по виду Ксении Павловны поняла, что это тот самый бандит, который зимой снял с нее шубку. Арестованный тоже узнал ее, вскрикнул.
Нет! рванулся он, развязавшийся жгут взвился змеей, свистнул фонтан крови. Бандит потерял сознание.
Валя снова затянула жгут. Руки, халат обильно смочило кровью.
В операционную его, спокойно приказала Ксения Павловна. А вы идите переоденьтесь, повернулась она к Вале.
Всю ночь в операционной ярко горел свет. Всю ночь три женщины в белых халатах хлопотали около обескровленного человека, находившегося на грани жизни и смерти. Только под утро улучшился пульс, можно было перевязать артерию и снять жгут. Еле держась на ногах от усталости, Валя подошла к огромному, во всю стену, окну в операционной. Выходило солнце, заполнив комнату розовым светом. Под сиреневым маревом восхода стоял измученный жаром поникший сад. Золотыми свечками светились веточки вершин, казались прозрачными. Тишина и покой разлились в воздухе, всё замерло, склоняясь перед восходом светила. «Если не будет в ближайшее время дождя, посохнут поля, будет еще голоднее», подумала Валя.
Теперь надо спасать ногу, услышала Валя озабоченный голос Ксении Павловны. Положите его в мою палату. Сама усадила раненого, спустив с кровати ногу, обложила ее грелками. Вы всё равно будете сидеть без дела около больного, обратилась она к милиционеру, охраняющему арестованного, у меня к вам просьба: следите, чтобы грелки не остывали. Как станут теплыми, позвоните сестре, чтобы она добавила горячей воды. Кнопочка у изголовья. Да смотрите, не сожгите!
Чего вы так стараетесь? Будет без ноги перестанет бегать! осклабился милиционер.
Ксения Павловна холодно посмотрела на него.
У каждого свои обязанности. Мой долг лечить человека. Кто бы он ни был.
Еще неделю она боролась за жизнь его ноги и спасла. Когда опасность миновала, бандита перевели в тюремную больницу.
Хороший человек обязательно остался бы без ноги, после перевязки бедренной артерии в паху коллатералей нет! зло прищурив глаза, говорила Елизавета Семеновна, а вот бандит остался с ногой!
Нужно сказать спасибо Ксении Павловне, выходила! одобрительно возразил профессор.
Конечно, поправится, еще раз с нее пальто снимет!
А если с вас? смеялась Валя.
Я его не спасала, с меня не за что снимать, иронически бросила она и вышла, ступая, как балерина, носками в разные стороны.
Глава 21
В конце августа Мария стояла перед списком поступивших в НИВИТ (Новосибирский институт военных инженеров транспорта) и глазам своим не верила, читая свою фамилию: Ильина М. М. «Какое счастье! Она будет учиться в институте!» Учиться очень хотелось. Самое страшное позади. Теперь она будет получать стипендию, трехразовое питание.
Она все-таки закончила десять классов. Директор школы Зима тогда договорился в завкоме хромзавода, и ей один раз в день в заводской столовой бесплатно давали обед. Она улыбнулась, вспомнив доброго тщедушного, суетливого старика-повара. Их, оставшихся без отца и матери школьников, питалось здесь человек десять, все младше ее. Им наливали пустые щи, давали пшенную или овсяную кашу. От щей шел такой вкусный дух, а горячую кашу повар от всего сердца накладывал такие полные тарелки, что с краев каша падала на клеенку стола. Ребята подхватывали шлепки чернильными грязными пальцами, обжигаясь, съедали всё, до капельки.
Два раза в месяц классный руководитель, Лидия Федоровна, приносила Марии по сто рублей. Для ее гордой и независимой натуры это было почти унизительно, но другого выхода не было, и она, краснея до слез, брала это щедрое подаяние. Скрашивало и трогало то, что учителя от всей души старались помочь. Она это понимала и была глубоко благодарна им.
Первые лекции в просторных светлых аудиториях! Грудь переполняла радость и гордость! Счастьем светились зеленые глаза Марии. Но шестого сентября весь курс был построен во дворе. Комсорг института коротко обратился к собравшимся:
Товарищи! Кто хочет защищать Родину, шаг вперед!
Весь строй шагнул вперед, остались стоять только три человека.
А вы что? удивленно спросил комсорг.
Хочу учиться, потупил голову Саша Овчаренко и, поколебавшись, шагнул вперед.
А ты?
У меня мать лежит с параличом после похоронки. Отец погиб.
А ты?
У меня трое маленьких братишек и сестренка, отец с матерью на фронте.
Хорошо, вы двое оставайтесь, и уже громко, так, чтобы слышали все, объявил: остальных прошу записаться в добровольческие отряды!
Из ребят был организован лыжный батальон, который потом, на фронте, немцы назовут «Белая смерть». Сибиряков уважали: отчаянные, упорные в борьбе, выносливые, дружные. Они, как белые призраки в маскировочных халатах, легко, быстро скользили по ночам по снежным полям и лесам; неслышно подбирались к немцам, снимали ножами часовых, и белым ураганом обрушивались на фашистов, перепуганных внезапным нападением. Выполнив задание, они также быстро исчезали. Мало кто из них вернулся домой: уж очень дерзкими и отчаянными были их налеты.