Я тоже рад, соврал я.
Для старшего брата Никита был слишком уж взрослым. Такого могли бы и с папашей спутать причём таким папашей, который вернулся из мест заключения. На правой кисти у него красовался грубо татуированный орёл как на этикетке джинсов монтана, только в лапах у него были венок и меч.
Я вдруг подумал, что для отца Никита тоже большое разочарование. С той небольшой разницей, что это разочарование, судя по всему, в обиду себя не давало. Наоборот, само кого хочешь обидело бы.
В дверях топтались ещё двое такого же грубого помола, как Никита. Будь тут мать, она точно окрестила бы их бандитскими мордами. Они и правда выглядели точно какие-нибудь рэкетиры.
Братан мой младший, показал на меня Никита.
Я пожал два грубых, загребущих ковша. У одного на пальцах были отбиты до черноты ногти, словно ему на руку уронили каменную плиту.
Эти двое, видимо, были всё же не товарищами, а подчинёнными, потому что Никита в доме их не оставил. Как бабушка ни просила задержаться, они, глядя на Никиту, сослались на дела. Лишь на пороге выпили, не чокаясь, по стакану водки, попрощались с Никитой, сказав, что будут ждать его в гостинице.
За столом нас было немного: бабушка, папа, мы с Никитой, две соседки, папин друг детства физрук дядя Гриша и его супруга. Кто хотел, говорил прощальные речи. Никита сказал неожиданно лаконично и хорошо:
Жил честно, умер кротко. Земля пухом!
Он выпил больше других, но алкоголь никак на нём не сказался, разве что порозовели щёки. А вот худой как жердь дядя Гриша к концу обеда уже подрёмывал, просыпаясь лишь от тычущего локтя жены.
Беседа с братом произошла на балконе. Было прохладно, так что я захватил куртку, а Никита набросил на плечи свою толстовку из плотной байки.
Сначала мы чуть помолчали, затем он спросил:
Ну, как жизнь?
В школе учусь больше я не знал, что ответить.
Бабуля говорила, в Москве живёшь. Я вот тоже туда собираюсь. В Подмосковье, точнее. Практически соседями будем он положил мне на плечо тяжёлую руку.
Я злорадно представил материно выражение лица, если бы она вдруг увидела на пороге Никиту. И её Тупицын, наверное, тоже бы здорово перетрухнул от такого гостя. Им-то и в голову не приходило, что может существовать версия отца с каменными мужицкими ладонями и жёстким, как бетон, взглядом.
Хорошо, наверное, учишься? Никита обернулся и поглядел в комнату. Отец в это время что-то говорил, подняв рюмку. Я понял, что Никита интересуется, пошёл ли я мозгами в нашего умного родителя.
Не Плохо Совсем, признался я. Двойки в четверти.
Но Никита почему-то был доволен моим ответом.
Ничё, я вот тоже херово учился, он усмехнулся, хлопнул по барсетке. Но бабос водится Слушай, тут лицо его сделалось заговорщицким. А тебе батя тоже часы дарил?
Я с удивлением посмотрел на Никиту:
Да, на девять лет.
Такие? Никита полез в нутро барсетки и вытащил близнеца моей Ракеты с циферблатом на двадцать четыре деления. Которые биологические?
Ага я неуверенно улыбнулся. Я тоже их на руке не ношу. В кармане нагрудном.
А покажи
Я достал мои часы и отдал Никите. Он взял их и около минуты сравнивал со своими часами. Явных отличий не было, только у Никиты был стальной браслет, а не кожаный ремешок. Ну, и время часы показывали разное.
Действительно одинаковые, Никита протянул мне мою Ракету. И что, заводишь каждое утро? Да?! О, два дурака пара! Именно что братики! он по-доброму засмеялся. Я вот тоже каждое утро, прикинь?! И никому про них не говорю. А для точного времени у меня моторолка Никита вытащил из барсетки мобильный телефон, деловито глянул на экранчик, сказал озабоченно: Звонили и сунул обратно. А что тут у нас на биологических натикало? Нормально, третий час ночи! То-то мне спать хочется
Никита бережно спрятал часы. Чуть задумался, спросил через затяжку:
А Кротом дразнят?
Я весь сжался, потому что вопрос был из разряда насущных:
Иногда
И чё? Морды бьёшь?
Нет я отвернулся. Мне было стыдно перед братом, что я мало того что бестолочь, так ещё и слюнтяй.
Ну, мож, и правильно, успокоил Никита. Я вот, помню, бил Прям зверел! лицо его на миг ожесточилось. А всё равно Кротом называли. И в школе, и в бурсе. Боялись до уссачки, уважали, а за глаза дразнили Вот эти два кренделя, ну, которые ушли. Прикинь, на меня работают, а между собой, точно тебе говорю, Кротом называют, суки
Я почему-то вспомнил отбитые ногти на руке и подумал, что Никита вполне мог бы в отместку уронить что-то тяжёлое на пальцы обидчику.
После обеда Никита засобирался. Я стоял в дверях гостиной и слушал, как в прихожей бабушка и отец прощаются с ним. Отец, осанясь, бормотал, что хотел бы разделить кладбищенские расходы. Брат мучительно, словно от зубной боли, кривил рот:
Бать, ну, какие деньги, о чём ты говоришь, не обижай
Пока отец и Никита стояли рядом, я с любопытством сличал их родство. У отца был отвесный, как обрыв, лоб, а у Никиты покатый, похожий на склон оврага. Глаза Никита унаследовал серые, отцовские, но глядел так, будто каждую секунду целился злой, чёткий прищур. Носом же Никита, наверное, пошёл в мать классическая картошка, но облик в целом, рот, мягко очерченный, красивый подбородок всё это было кротышевское.
Бабушка обняла его:
Спасибо, Никитушка, ты всё очень хорошо организовал. Мы бы и не справились сами. Только памятник всё-таки попроще сделай, без изысков. Вот такой, как ты показывал на первой фотографии, самая обычная плита и цветник
Бабуленька, Никита с нежностью погладил бабушку по спине, сделаем как надо, из гранита. Привезём, поставим, но когда могила усядет. Ты вообще ни о чём не беспокойся Бать, он показал рукой в гостиную, глянь, там Гришка твой чудит, опять наливает. Чтобы ему плохо посреди комнаты не стало
Отец прошагал мимо меня в комнату. А Никита быстро достал из барсетки пачку денег, прихваченную резинкой, и вложил в руку бабушке.
Никита, вздохнула бабушка. Не надо
Родная, я тебя прошу Он посмотрел на меня и поднёс палец к губам: Бате ни-ни!.. Понял?
Я поспешно кивнул.
Вот что, братик, сказал Никита. Презента у меня для тебя нет. Я и не знал, что свидимся Погоди, он вытащил двумя пальцами полдюжины новых тысячных купюр и застегнул барсетку. Купи себе, что сам захочешь пейджер какой-нибудь или часы, подмигнул, нормальные. И бабулю не забывай, звони почаще.
Никита накинул на голову капюшон толстовки и стал похож на весёлого монаха:
Давай пять! крепким пожатием расплющил мне кисть, приобнял. И ушёл.
Через несколько месяцев Никита коротко появился в Рыбнинске, чтобы передать отцу биологические часы на хранение. У него начинались проблемы с законом. Позже я узнал, что брату влепили четыре года за вымогательство он излишне жёстко, с побоями, отжимал у кого-то в Подмосковье гранитную мастерскую.
*****
Дедушкина смерть в конечном счёте вернула меня в Рыбнинск. Хотя, конечно, тому сопутствовали и другие обстоятельства. Классная руководительница в приватной беседе заявила матери, что школу я не тяну: меня с большой вероятностью оставят на второй год, а это станет дополнительной травмой.
Олег Фёдорович настоял, чтобы мать наведалась ещё к детскому психологу. Тот, посмаковав на все лады мою ситуацию, посоветовал: мол, будет лучше, если я просто вернусь в привычную обстановку, то есть в Рыбнинск.
А там обстоятельства складывались по-своему. Отцу неожиданно позвонили из Алабьевска-Суслова и предложили должность в НИИ. Забрать с собой бабушку он, конечно же, не мог, но отказываться от работы тоже не хотелось. Выход напрашивался сам собой. Было решено, что я останусь с бабушкой, буду помогать, а учёбу продолжу в прежней рыбнинской школе.
Так что в июне мы с бабушкой перебрались в отцовскую квартиру, а бабушкину однушку сдали это была хоть и скромная, но всё ж прибавка к её пенсии.
В конце лета на повидавшей виды газели приехали двое жилистых молдаван: один в летах, второй помоложе и с нарывом на щеке. Они привезли обещанный Никитой памятник для дедушкиной могилы. У старшего молдаванина было необычное имя Ра́ду (бессарабская экзотика), а того, что помладше, звали Руслан.
Гости сразу предупредили, что стела памятника с небольшим декоративным дефектом, но каким не уточняли. Бабушка успокоила их, сказав, что всё это не важно, пригласила за стол перекусить. Спросила, должна ли что-то за памятник и его установку. Раду ответил, что ничего не должна и работу они сделают бесплатно. При этом всё время потирал шею, словно Никита заранее, перед тем как сесть в тюрьму, авансом накостылял ему.
Младший, Руслан, стесняясь, добавил, что деньги понадобятся на утешительную мзду сотрудникам кладбища никто не любит, когда работу делают чужаки, и на необходимые подсобные материалы: щебень, песок, цемент, клей, трубы, тротуарную плитку, канистры для воды и прочую дребедень.
С утра пораньше мы заехали на строительный рынок, где молдаване загрузились всем необходимым, после чего отправились на кладбище. Газель давно приспособили под перевозку грузов. Кресел внутри не было, я просто уселся на подставку для памятника, похожую на огромную деталь конструктора Лего. Рядом на кусках ветоши лежали чёрные полированные бруски и тумбы для цоколя.
Стела покоилась на солдатском одеяле. Выглядела она очень солидно и напоминала крышку рояля. К ней был прикреплен эмалированный фотоовал с дедушкиным портретом и подписью Кротышев Леонид Николаевич 19161999.
Я хорошо знал эту фотографию. Копия висела когда-то на Доске почёта возле проходной дедушкиного завода. Удивлял разве что размер овала, он был в два раза крупнее тех, что я видел раньше. Лицо на нём мало того что было в натуральную величину, так ещё и отличалось какой-то повышенной контрастностью и резкостью, словно бы портрет доступными ему выразительными средствами старался докричаться, заявить о своём присутствии в мире живых. И от этой визуальной пронзительности почему-то делалось тревожно и тоскливо.
Раду сторговался с местными, и те помогли донести к дедушкиной могиле неподъёмную гранитную стелу. А прочие каменные элементы и мешки со строительными материалами Раду и Руслан, кряхтя, притащили сами.
Мне было неловко сидеть рядом молдаване чего доброго могли подумать, что я присматриваю за ними, чтобы потом отчитаться Никите. Я то и дело уходил в прогулочные рейды по кладбищу и работу видел отрывками: вот роют неглубокий котлованчик, уплотняют дно песком и щебнем, забивают по углам арматурины, укладывают трубы, дорожную сетку, заливают раствор, облицовывают фундамент плиткой, стучат киянками, промеряют бордюры ватерпасом, затирают цементом швы
А кладбище жило своей земляной жизнью. Издали я наблюдал похоронные церемонии их было за день четыре или пять. Я старательно выдерживал дистанцию, понимая интимность события. Люди украдкой зарывали свой клад на острове мёртвых сокровищ. Сколько их бывало? Пятнадцать, двадцать человек на сундук с мертвецом
Слова пускали корни в моей голове: кладовка, склад места, где прячут; вкладыш, закладка то, что прячется, кладовщик тот, кто хранит. Далёкий плач бывал похож на истерично-заливистый хохот. Однажды так смеялась наша училка по химии, когда трудовик рассказал ей загадку: Что общего между прокурором и презервативом? Оба гондоны!
Лица у молдаван были хмурые, они сварливо переговаривались на своём смуглом виноградном языке, из понятного оставляя лишь названия инструментов и матерные ругательства: Лаур-балаур-хуйня, лаур-балаур-шпатель.
К вечеру они посадили на бетон цветник и подставку, замесили клей и бережно опустили стелу в продольный паз подставки, подложив предварительно дощечки, чтобы не повредить полировку на кантах плиты. Ловко вытаскивая по одной дощечке с каждой стороны, опустили стелу. Выступившие излишки клея Раду аккуратно вытер ветошкой, смоченной в ацетоне. После чего сказал:
Через сутки намертво схватится
Но землю в цветник лучше через неделю насыпать, добавил Руслан. Раньше не надо, пусть всё подсохнет
Я обошёл вокруг готового памятника. Случайный взгляд под углом позволил мне заметить тот самый косметический дефект, о котором предупреждали бабушку молдаване, раньше он был не виден.
На обратной стороне, которая раньше считалась фронтальной, находилось четверостишие. Курсив, которым его нанесли, после старательной шлифовки был призрачно бледен, как давно зарубцевавшийся шрам:
За смертной гранью бытия,
В полях небытия,
Кто буду я или не я,
Иль только смерть ничья?
Я начинал догадываться, в чём дело. И стелу, и эпитафию заказали какие-то другие люди, а потом по непонятной причине работу забраковали. Нам достался хоть и гранитный, но секонд-хенд.
Я раз за разом перечитывал строфу, силясь понять, о чём она. Моё молчание молдаване приняли за оторопь.
Что? Снимать? Обратно везти, да? горько воскликнул Раду. Я же предупреждал, что есть дефект! Сами сказали не страшно
Можно декоративную плитку, убито произнёс Руслан, трогая пальцем свою болячку на щеке. Поверх!..
Не надо снимать, сказал я. Пусть остаётся как есть.
*****
До последнего я был уверен, что с армией как-то да обойдётся. Интернет подвёл меня. На каком-то форуме я вычитал, что если на попечении находится престарелый родственник, такого призывника-няньку автоматически освобождают от службы. А тут ещё и моя близорукость кому я вообще такой нужен в армии?
Активные боевые действия в Чечне уже пару лет как закончились, и особого повода для тревог не было. Я расслабился и вместо того, чтобы консультироваться у адвокатов, оформлять необходимые бумаги, сидел дома перед монитором, самозабвенно гоняя по городским лабиринтам спецназовца с дробовиком и базукой.
Что я себе воображал? Когда настанет час икс, я скажу в военкомате: Ой, вы знаете, а мне в армию нельзя, у меня бабушка нуждается в постоянном уходе, а они мне так сочувственно: Да, это очень уважительная причина, Кротышев. Возвращайся домой. Смешно и грустно
Понятно, бабушка в силу возраста не могла заниматься моими проблемами, отец находился за тысячу километров, мать четвёртый год нянчилась в Москве с малолетним братцем по имени Прохор. Она активно зазывала меня поступать в институт к своему Тупицыну, но я не поехал, решив держать экзамены в Рыбнинске.
Выбор был небольшой. Уже несколько десятилетий молодёжь Рыбнинска поступала в два вуза: педагогический институт или судостроительный (филиал московской академии водного транспорта). В педагогический я решил не соваться, туда косяком валили выпускники рыбнинского педколледжа. А в судостроительном только открылся факультет менеджмента и права.
Не знаю, что за оптический казус приключился со мной. В принципе, можно сказать, что мою службу в армии, пусть и опосредованно, подстроили биологические часы. Я поутру листал институтскую брошюру из судостроительного, которую мне одолжил Толик Якушев. Там вроде было написано, что на менеджмент нужно сдавать русский, историю и обществознание. Я заложил нужную страничку часами, а до того прилежно завёл их. Потом собрался зачитать бабушке найденную информацию, схватил брошюру со стола и выронил часы на пол. Дико всполошился, не разбил ли до того случая я ни разу не ронял их. С часами, к счастью, ничего рокового не случилось. Я на радостях забыл про брошюру, а через день подал документы на менеджмент.
Но оказалось, что этот целиком гуманитарный список был на юриспруденцию! А менеджмент относился к экономике и управлению, и там оказалась чёртова математика. Она, кстати, шла первым экзаменом, который я благополучно провалил, так что меня не приняли бы и на платной основе.
А потом пошло-поехало. Выяснилось, что бабушка, конечно же, не находится на моём попечении и, кроме этого, имеется отец, то есть бабушкин сын, который может осуществлять над ней опеку в моё отсутствие. Дело в том, что он посреди лета нежданно нагрянул из Суслова в Рыбнинск как обычно, не поладил с кем-то в своём НИИ. Удивительно, что он вообще протянул без конфликтов так долго с годами отец стал куда мягче
В общем, для государства никого я не опекал, а близорукость всего лишь перевела меня в категорию Б. Я был годен к военной службе с незначительными ограничениями.