Я не приучен есть в номере, поэтому пошёл в общую комнату. Это была веранда. На полу и в креслах сидели арабы, что-то поглощая с аппетитом. Мне открыли другую комнату со столами и стульями. Здесь была чистота. Ставни на окнах закрыты, так что встретил меня полумрак и относительная прохлада.
Идрис открыл стоящий тут же холодильник и показал, что можно приготовить. Рыбу мне не хотелось, и я прошу мясо. Собственно, то, что он предложил, было печёнкой. Первых блюд не было, что меня расстроило, ибо я целый день после полёта не ел, а обед без первого блюда не представляю. Но ничего не поделаешь. Приходится обходиться тем, что есть.
И часа не прошло, как молодой араб в джелобии принёс мне нож, вилку и жареную печёнку, приправленную фасолью, зеленью, солёным огурцом. Рядом поставил перец и соль.
Печень была явно несолёной и жесткой. Глянув на соль грязноватого цвета, я предпочёл есть, не подсаливая. Скрашивали блюдо фасоль и огурец. Затем я попросил кофе. Это то, что меня вполне удовлетворило. Араб принёс кофейник и молочник, что хватило мне на две чашки вкусного кофе.
А город к этому времени постепенно замедлил темп жизни и буквально замер в потоках солнечных лучей, заливающих и плавящих собой всё и вся.
Люди расползаются по любым уголкам, под любые крыши, тенты, укрытия, которые могут дать спасительную тень. О прохладе речь не идёт. Хотя бы тень. В ужасе люди прячутся от коварных смертельно разящих солнечных пик, острых и неумолимых. Идрис рассказывает мне, что в особенно жаркую летнюю пору, когда температура воздуха в тени не опускается ниже сорока градусов, в местах скопления людей ежедневно умирают те, кто не выдерживают температурного напряжения, умирают совершенно неожиданно, просто падая у всех на глазах, чтобы никогда больше не подняться. Потому в жару все стараются спрятаться в тень, все отдыхают.
Я тоже решаю отдохнуть от успевшей напрячь меня жары. Перетряхиваю простыни постели, всё ещё подозревая присутствие африканской нечисти, которая, как мне кажется, может оказаться в любом уголке. Однако, даже перевернув матрац, ничего страшного не обнаруживаю. Над головой вращается, подмигивая солнечными отражениями, потолочный вентилятор, в стене жужжит малоэффективный кулер типа кондиционера. И наконец, утомлённая моя головушка сливается в единое целое с подушкой.
Мне снится девушка, которая промелькнула мимо моей комнаты. Она танцует вокруг меня в длинном прозрачном платье. Потом она вдруг кричит, плачет, протягивая ко мне руки, я рвусь вперёд, но у меня самого наручники. Нас везут вместе с неграми в дырявом вагоне поезда. Наверное, везут в рабство. Но появляется огромный слон, переворачивает хоботом вагон, всё летит, гремит, я куда-то проваливаюсь, открываю глаза. Начинаю понимать, что за окном с грохотом проезжает грузовик.
Поднимаюсь, выхожу на веранду. Улица опять полна людей. Гудки машин, крики, смех, песни. Дневная жара спала, и все выползают из закутков. Снова открываются магазины, бары, кинотеатры. Жизнь возобновляется.
Было бы, конечно, несправедливо умолчать о том, что в городе есть всё-таки кое-какие деревья и даже парки, которые я в быстром проезде на автобусе не успел рассмотреть. Есть центральная улица с неоновыми фонарями, банками, современными отелями, выгодно отличающимися от моего места пребывания.
После дневного сна продолжаю знакомство с городом, плутаю по улочкам, периодически теряя и находя намеченные ориентиры. Захожу в разные магазины без всякого желания что-то покупать. Впрочем, купил-таки одну вещьучебник арабского разговорного языка Элиаса на английском языке. Пью пепси-колу. Удивляюсь богатству магазинов и нищете горожан.
Но всё это, далёкий мой Джо, только беглые наброски, ибо надо прожить здесь не один месяц, чтобы узнать и почувствовать, чем дышат и живут, о чём думают и мечтают, люди этой абсолютно незнакомой для меня страны. Надеюсь, не упущу замечательный случай. К счастью, меня уже завтра отправляют на юг Судана в город Вау, где и придётся коротать время на поприще переводческой деятельности. Говорят, что там я увижу джунгли и настоящую Африку с её множеством диких зверей и огромным разнообразием растительности. Не поедят ли меня там?
Чувствую, как читая эти строки, ты нетерпеливо топаешь ногой и устремляешь возмущённый взгляд на далёкий континент, где я исчез, чтобы неизвестно когда появиться. Однако пора кончать это письмишко. В Хартуме стемнело. Завтра отдаю письма переводчику, который за мной заедет, и улечу в тартарары.
Дружески жму руку.
Но всё оказалось не так. Я не улетел завтра. Дописываю это письмо в посольстве. А в тот вечер Юра заехал ко мне на пять минут, поинтересовался, как я тут устроился, сказал, что в Вау не смог дозвониться. А мне нужно сделать фотографию для посольства. Удивительно, что об этом не сказали в Москве. Можно было заранее сделать фото и привезти.
В результате получилось так, что на другой день я сначала никак не мог найти эту фотографию. Я искал днём, когда она была закрыта. Потом вечером я на неё наткнулся, попав сначала в другую, где никто не знал английский, и мы ничего не могли объяснить друг другу. Но и в той, где я сфотографировался, нашлись трудности. Когда я пришёл за фотографиями, на месте не было фотографа, а помощник не владел английским языком, и я долго пытался объяснить, что фотографии должны быть уже готовы. В конце концов, помощник покопался в снимках и нашёл четыре моих. Я заплатил 40 пиастров, не зная много это или мало, а помощник просил ещё что-то, видимо, квитанцию, которую мне никто не выписывал. Такой казус.
Следующим утром Юра подъехал на Волге, и мы отправились в центр города за билетами на самолёт до Вау. Выслушав мои горестные замечания по поводу условий жизни в гостинице и питания, он предложил мне пообедать сегодня в нашей русской столовой при посольстве. Я, естественно, сразу согласился, поразившись тому, что он не предложил это раньше. В этой столовой, где готовят наши русские поварихи, приготовили великолепный обед, который я даже не мог полностью съесть из-за его обилия и сытности в сопровождении чудесного местного напитка каркаде. Всё это стоило 40 пиастров, тогда как в гостинице только кофе забирал у меня 25 пиастров.
Билет на самолёт мы купили. Завтра в пять утра я отбываю из гостиницы. Так что заканчиваю письмо и отдаю для отправки. Надеюсь, скоро получишь.
Глава 3МИР СТРАННЫХ ОЩУЩЕНИЙ
Женя!
Я оглянулся. По коридору, торопясь ко мне шёл Ашот. Меньше всего мне хотелось встретить в редакции этого человека. А он шёл ко мне, светясь радостью.
Привет, старина! сказал он, широко улыбаясь. Проблема решена. Мы летим с тобою вместе. Шеф согласился, что разобраться в суданской ситуации одному будет трудно.
«Конечно, подумал я, страна разбита на два государства, южный и северный Судан. Насколько это серьёзно, что будет с этими отделившимися друг от друга частями, будут ли продолжать воевать или сумеют подружиться? Вопросы очень непростые. Тут и двум журналистам сразу не сообразить, что к чему», а вслух произнёс:
Деловой ты, Ашот. Всего умеешь добиться.
О чём ты говоришь, старик? Не пробьёшься, не выживешь. Но ты не тушуйся. Я тебе мешать не стану. У тебя своя программа, у меня своя.
Не понял, удивился я, ты же говоришь, что мы вместе летим.
Конечно, вместе, старичок, и Ашот рассмеялся, дружески похлопав меня по плечу. И статейный отчёт вместе подпишем, но вмешиваться в твою сферу я не стану, если ты не захочешь. Там на месте решим, как действовать сообща. Со мной тебе же будет лучше.
То, что неожиданный попутчик называл меня по журналистской практике стариной, стариком и старичком, давало понять, что он хочет заставить меня забыть о предыдущей встрече с ним, когда слова «тебе же лучше» с предложением отказаться от командировки звучали угрозой. Теперь он обещал помощь. От этого обещания помощи я почувствовал себя нехорошо. Мне показалось, что какая-то опасность спряталась буквально у меня за спиной, а я не могу её увидеть. Внезапно подумалось: «Может, действительно лучше сейчас сослаться на нездоровье и не лететь с этим неожиданным сопровождающим?» Но я с детства не привык поворачивать назад. Если уж ставил перед собою цель, то добивался её, каким бы трудным ни оказывалось её осуществление.
Более того. Меня тянули теперь в Судан письма. Почему они попали ко мне, почему меня послали именно в Судан, откуда писались послания на Родину в Россию? Я успел сжиться с автором. Мне пришло в голову, что я должен повторить его путь, понять какая загадка стоит за строками писем. Я почти чувствовал себя не просто Евгением, а тем самым Юджином, который писал неизвестному мне другу в южный город. У меня тоже оставалась подруга в Москве, от которой я улетал в Африку. Правда, Юджин писал своему другу, но очень уж как-то нежно он к нему обращался. Я бы писал так любимой женщине.
Впрочем, возможно, мне так только казалось. Но я тоже впервые отправлялся за границу. Я был почти как тот юноша, но с огромной временной разницей почти в тридцать лет. Когда именно писались письма, мне пока было непонятно, хотя я предположил, что они могли относиться к периоду моего рождения, а это, естественно, прошлый век во всех отношениях. Всё, что происходило до моего рождения, мною рассматривалось как почти доисторическое прошлое. Парня тогда вызывали перед отъездом не только в министерство, но и в главный орган управления странойЦК партии для беседы и, вероятно, проверки на лояльность. Сегодня со мной разговаривали только сотрудники редакции, которых интересовали сугубо личные вопросы. Все хотели мне помочь быстрее оформить командировку, скорее получить визу, организовать вне очереди новый паспорт, добыть медицинскую справку. Все угождали, но не бесплатно. Никого больше в других отношениях моя персона не интересовала.
И всё же я чувствовал себя Юджином. Странным немного казалось лишь его удивление при виде торговли на улицах Хартума. В Москве на Тверской улице тоже на каждом метре что-то продают. А когда я был в Ялте или Евпатории, то там на набережной особенно в вечерние часы торговля всем чем попало, выкрики продавцов, гадалок, рисовальщиков мгновенных портретов или татуировок, уличных музыкантов и прочих развлекателей шумом и разнообразием никак не уступают описанной картине торговли в африканской столице.
Очевидно, во времена Юджина в России было иначе. Да, именно так я стал различать временные периоды: моё время и времена Юджина. Оставалось два дня до моего отлёта. Освободившись, наконец, от организационной суеты, устроившись дома в кресле с чашечкой кофе на маленьком столике, я принялся читать третье письмо из Африки, которое теперь начиналось без эпиграфа, но столь же неожиданно не приветствием, не датой, которая шла дальше, а географическими данными.
«Юг Судана.
27-я широта, 7-я параллель.
15 декабря.
Здравствуй, Джо!
Начну письмо с того, чем закончил предыдущее, то есть с отправки в далёкий город Вау. Я должен был выезжать из гостиницы в пять утра, как договорился с Юрой. Попросил дежурного араба разбудить меня в половине пятого. Стук в дверь раздался, когда я уже умылся, побрился и был готов уходить. Будить меня пришли после того, как услыхали, что приехал Юра.
Это я описываю для того, чтобы тебе, если придётся куда-то ехать за границу, не казалось, что всё тут в порядке, и не стоит волноваться, что тебя не разбудят. Не знаю, как в других гостиницах, то тут было, как я описал.
Приехали с Юрой в аэропорт. Сдал чемоданы. Юра отдал мне билет, и уехал, предупредив только, чтобы я не перепутал самолёты, поскольку почти одновременно в шесть утра вылетают самолёты в разные направления. Это было не очень утешительно, учитывая мой первый опыт заграничной поездки, но я спокойно сел в зале ожидания и не пропустил мой самолёт.
Ну, что тебе сказать? Всего несколько дней в Судане, а впечатлений, кажется, хватит на целую книгу. Воображаю, как тебе хочется скорее прочитать страшные истории о дикой жизни.
Я тоже, когда наш самолёт мирно дремал над проплывающей под нами Африкой, с надеждой думал о том моменте, когда в тишину моей комнаты на втором этаже красивого белого дома донесётся откуда-то издали, а то и поблизости, рычание тигра или льва, напоминающее о джунглях в каких-то пятистах метрах от нашего жилища. Утром я просыпаюсь от трубного крика слона, взывающего неизвестно к кому, и выхожу на балкон, потягиваясь перед тем, как начать утреннюю гимнастику, так необходимую для поддержания постоянной готовности к схватке с неожиданно выскочившим леопардом. Внимание моё привлекают две несущиеся по земле тени. Мой зоркий глаз различает стремительно бегущую лань и за нею зверя, напоминающего собой волка. Вот она Африка во всей красе прямо перед моими глазами.
Мечтая таким образом в кресле самолёта и с большим удовольствием поглощая апельсин, я пытаюсь разглядеть далеко внизу под крылом самолёта на необъятном земном просторе коричневого цвета стада диких слонов, жирафов, антилоп или хотя бы крокодилов в реке. Увы, тщета попыток ясна, не мучь себя напрасно. Высота полёта такова, что ни человечика, ни даже гиганта Африкислона увидеть просто невозможно. Лишь огромные, хорошо различимые языки пламени, облизывают пересохший коричневый рот того, что мне кажется необъятным полем, а на самом деле является саванной, покрытой высоченной трёхлетней травой. Она то и горит, выпуская из огнедышащей пасти то кольца, то струйки дыма, образующие единственные на тот момент облака в небе.
Все эти пояснения даёт мне девушка, только что подсевшая ко мне. Ты не поверишь, Джо, но она оказалась именно той красавицей, которую я успел мельком разглядеть, когда она проходила мимо открытой двери моего номера в гостинице «Лидо». Не могу сказать, что я это сразу понял. Просто выяснилось из разговора.
Девушка укутана с головы до ног в один кусок белой материи, который называется здесь «топ». Он полупрозрачный и под ним угадываются цветастая кофточка и чёрная юбка. Лицо, как я уже писал, смуглое и очень даже милое, несмотря на пухлые губы и широковатый нос. Если все девушки здесь такие, то плохо мне придётся. (Шучу, конечно. Я не сердцеед).
Девушка оказалась дочкой владельца завода, на который я направлен работать. То, что она села рядом со мной, и мы познакомились, было для меня великой удачей и вот почему. В маленьком аэропорту городишка Вау домик, через который нам довелось идти на выход, назвать зданием можно только условно. В нём всего две или три комнатки. Встречающих, как и пассажиров, вышедших из самолёта, было немного. Среди них я не увидел ни одного лица славянской внешности. А должны были встречать, как мне сказал провожавший меня в Хартуме Юра.
Кстати, я писал уже, как он встретил меня по прилёту из Москвы. Пару слов напишу о том, как проводил в Вау. Приехал за мной на машине в гостиницу, отвёз в аэропорт, потоптался передо мной в каком-то смущении, потом выдавил:
Женя, паспорт у тебя при себе?
Естественно, говорю.
А он мне:
Достань-ка.
Достаю из пиджака, протягиваю. Он берёт, суёт к себе в карман и, как само собой разумеющееся, говорит:
Он тебе там не понадобится, а у меня будет сохраннее. В Вау тебя встретят наши. Я им дам телеграмму, да они всегда к рейсу приезжают. Делать всё равно им нечего. Это как развлечение.
Потом он посадил меня на скамеечку в зале, ободряюще хлопнул по плечу и со словами: «Мне, сам понимаешь, некогда. Ты язык знаешь, слушай объявления. Как скажут твой рейс, иди на посадку» укатил.
Так вот в аэропорту меня никто из наших не ждал. Честно говоря, такого юмора в кавычках я никак не ожидал. При мне ни одного документа. Никто не встречает. Куда ехать и на чём, я не знаю. Так что появление возле меня этой самой девушки, первой моей знакомой в Африке, которую, как выяснилось, зовут Рита, было для меня настоящим спасением.
Меня она стала называть смешно Зеня. Букву «ж» она не может произнести. Я ей говорю:
Меня зовут Женя.
А она пытается повторить, и я слышу:
Зеня.
Я говорю:
Ж-ж-ж-Женя.
Она:
З-з-з-Зеня.
Ей шестнадцать лет. Она ещё в школе учится. А я сначала думал, что она уже дама. Нет, просто девчонка.
Так что, когда я прошёл к начальнику вокзала, если можно так сказать об этом домике, сообщил, кто я и куда прилетел, и он мне охотно предоставил телефон, связав меня с консервным заводом, и из трубки донеслось, что инженер-электрик, с которым я буду работать, только что ушёл на обед домой, я решительно не знал, что делать, и тут услышал за собой голос Риты:
Зеня, ваши не приехали. Я отвезу тебя на завод.