И вот, наконец, и её тряханулокогда в сорок пять лет она осталась без мужа. И поделомто она надменничала, с презрением отзываясь о всяких "неудачниках", "брошенках", "рогоносцах"а теперь и сама стала такой.
Но одно делокогда тебя тряханёт в пятнадцать или двадцать лет, когда, в общем-то, вся жизнь впереди и есть ещё шанс что-то поправить. А другоеесли первое в твоей жизни серьёзное потрясение случается после сорока, когда ты уже меньше всего этого ждёшь.
Мать была абсолютно не готова к такому повороту событий. Ей за все восемнадцать лет жизни с моим отцом и в голову никогда не приходило, что он вдруг возьмёт да куда-то от неё денется. Как все самолюбивые и слишком уверенные в себе люди, она не видела в упор даже самых явных и очевидных вещей; и в последнее перед его уходом лето, когда не только я, но и даже соседки на даче откровенно намекали ей, чтобы лучше следила за своим мужикомона беспечно отмахивалась:
Да ну, ерунда какая! Что за ересь!
И надо ли после этого говорить, КАК тряханул её, совершенно неподготовленную, этот его внезапный уход из семьи.
Сначала мать не поверила в то, что отец действительно ушёл от неё. Первые три дня она ждала, что он поостынет и вернётся. Но он не вернулся ни через три дня, ни через неделю, ни через месяц. Она названивала емуон бросал трубку или говорил отрывисто, что не придёт и чтобы его оставили в покое.
С горя мать начала пить. У нас в ванной стояла большая белая канистра с самодельным вином из тёрнаона хлобыстала это вино стаканами и, напившись, начинала истерить и искать виноватого. А виноватый под рукой был одиня.
Пиши отцу письмо!приставала она ко мне,Пиши, на коленях проси, умоляй, чтоб он вернулся!
Не буду я этого делать,бурчала я.
Ах, ты не будешь?! Сама всю кашу заварила, и теперь"не буду"? Ведь это ты разрушила нашу семью! Ты разбила мою жизнь! Ты разваливаешь и разрушаешь всё, к чему прикасаешься!!!
Не правда ли, очень полезно человеку слушать такие вещи в шестнадцать лет...
В иные разы она будила меня среди ночи и говорила:
Если ты не напишешь отцу письмо и не вернёшь его в семью, я покончу с собой.
Сейчас-то я, конечно, понимаю, что это был блеф. Мать никогда в жизни бы этого не сделалане тот психотип. Но она знала, чем давить на меня. И тогда я, реально испугавшись, обещала ей, что ладно, так и быть, напишу я это чёртово письмо...
Но одно дело обещать, а другоежениться. Мне писать этому человеку письмо (извините, не поворачивается язык назвать его "отец"), и, тем более, просить вернутьсябыло всё равно, что шагнуть в огонь. Я, как могла, тянула время, врала, изворачивалась, говорила, что письмо в процессе, что я его уже отправила...
Но почему он не приходит?вопрошала мать тоном маленькой девочки, которая сейчас заплачет.
Я молча отводила глаза.
ГЛАВА 32
Эту самую чёрную в моей жизни осень 2001 года я запомнила навсегда.
Видимо, осознав, наконец, что надежды нет, мать начала как-то постепенно угасать. Она вся как-то съёжилась, стала какой-то маленькой, глаза заволокло безразличие. Всё чаще лежала она в постели, не вставая даже днём; и я, будучи ещё школьницей, с леденящим ужасом думала о том, что вот я потеряла отца, и скоро, наверное, потеряю мать. Будущее зияло передо мной как чёрная дыра, в которую я проваливалась с каждым новым днём.
Однажды вечером мать, лёжа в постели, позвала меня к себе.
Сядь,сказала она.
Я молча повиновалась.
Открой левый ящик шкафа... Да не этот!! Ты что, до сих пор не знаешь, где право, где лево?
Я боялась, когда она вот так раздражалась и начинала кричать. Но я правдаи до сих пор дажес трудом могу отличить, где у меня право, где лево.
Выдвини этот ящик и принеси сюда, мне на постель...
Тон её явно не предвещал ничего хорошего.
Теперь смотри: вот здесь, в этом углу у меня лежат квитанции за электроэнергию... Это за воду, горячую и холодную... Это за отопление и квартплату...
Я недоуменно воззрилась на эти бумажки, не понимая, какое я имею к ним отношение.
То, что жирным шрифтомэто сумма, которую надо оплачивать в сберкассе до четырнадцатого числа каждого месяца... А вот это,она вытащила из-под низа другую папку,Это документы на квартиру...
Меня обуял ужас внезапной догадки. Я замотала головой.
Но я, я, я не знаю... Я не умею... Я не разбираюсь...
А придётся,сказала мать тоном, не допускающим возражений,Завтра пойдёшь со мной, и я оформлю на тебя доверенность...
Я вскочила, как ошпаренная.
Зачем? Зачем? Какая доверенность?!
Делай, что говорю... У тебя же никого нетни братьёв, ни сестёр... Отец твой тоже ушёл, от нас отказался... А помру яи останешься ты у меня одна...
После этого я села и написала отцу это проклятое письмо. Ненавидела себя и сейчас ненавижу за то, что унизилась до такого. Унизилась до извинений, просьб, мольб"мы тебя очень-очень любим, папочка, возвращайся". Вот так человека можно загнать в угол, сломать и выдавить из него всё, что угодно. И я была загнана в этот угол.
В шесть утра мать поехала отдавать ему это письмо "лично в руки". Тоже унизилась, стояла, как дура, целый час на ночном морозе, караулила отца у автобусной остановки. Потом узрела егокогда он садился на автобус, чтобы ехать на работу, подбежала, начала совать ему это письмо в руки...
Невесело, читатель, рассказывать все эти унизительные подробности. Но надо. Ибо держала я их в себе целых пятнадцать лет, что прошли с той осени. И раз решила, наконец, написать эту книгучто уж тут.
Пятнадцать лет прошло с тех пор, как семьи не стало. Сейчас это уже неважно, и так не воспринимается. А тогда это приравнивалось к концу света. И груз этой трагедии был настолько тяжёл, что гнул меня в три погибели, пригибал к земле в прямом смысле этого слова. Я ходила, волоча ноги, опустив плечи и сцепив руки за спиной, как арестант. Мать не могла видеть меня такой; моя шаркающая горбатая походка приводила её в бешенство.
А ну, выпрями спину!!!кричала она,Прекрати шаркать ногами!! Не смей мне так ходить, слышишь?! Как каторжница какая-то, клеймёная!!!
Не знаю, как вообще мы пережили тогда эту осень...
ГЛАВА 33
Всё полетело к чёрту верхним концом вниз. В прямом смысле этого слова.
Вы знаете, что такое, когда у вас почву выбивают из-под ног? Когда в шестнадцать лет, по окончании школы, когда на пороге и так неизвестностью пугает новая, взрослая жизньдом ваш, ваша крепость, рушится ко всем чертям?
Да, скажете вы, у многих нет отцов, многие в неполных семьях живут, и никто не вешается от этого. Конечноведь у половины из этих неполных семей отца не было в принципе, или ушёл, когда те были совсем маленькими, и функцию его по воспитанию-обеспечению и так далее, взяла на себя мать. Мать, бабушка, брат или сестра, хоть и не полностью, но всё же отчасти заменили таким детям семью, дали им, как могли, чувство и любви, и защищённости. А у меня что было?
Семья у меня была, когда был отец. Да, были скандалы, но были и праздники, совместные отпуска, ужины за столомкак у всех. А стоило ему уйтивсё завалилось, как карточный домик. Ничего не стало. Всё. Крах. Гибель и развал Римской Империи.
А я в это время заканчивала школу, надо было думать о дальнейшей профессии. О том, в какой институт поступать. А я не знала, меня охватывал мандраж и растерянность. Как ребёнка у эскалатора без сопровождения взрослых, который топчется внизу, со страхом глядя на движущуюся ленту.
Я заговаривала об этом с матерью, но она была настолько поглощена своим горем, что ей было до лампочки.
Не знаю. Поступай в педагогический. Или куда хочешь...
Но я, я, я не знаю...
Я, что ли, знать должна? Сама решай. Ты уже взрослая, и нянькаться с тобой никто не будет...
Меня убивали эти слова. Как человека, раздетого и выставленного на тридцатиградусный мороз. Было страшно и больно взрослеть вот ТАК.
Раз в месяц приходил отец, приносил до восемнадцати лет алиментыи всякий раз швырял эти деньги с психом, как собаке костьнате, подавитесь. И всякий раз, когда он приносил эти унизительные подачки, я старалась закрыться в комнате или в ванне, чтобы не видеть этого и не слышать.
В тот год я не поступила в институт. Мне ещё не было семнадцати; и отец, узнав об этом, напрочь отказался дальше меня содержать.
Какого чёрта?.. Пусть идёт работает!
А кем я могла работать? Курьером, раздатчиком листовок. На меня все "тыкали", кому не лень, и я чувствовала себя в родном городе ничуть не лучше, чем приезжий таджик Хасан.
А дома меня ждал пустой стол и такой же пустой холодильник. Я запаривала себе "бич-пакеты", питалась чипсами, всякой дрянью. Это был мой ужин. Я забыла запах домашнего борща, котлет. Мать ведь уже, поскольку семья развалилась, не считала нужным ничего готовить.
Ты бы хоть суп сварила,осторожно намекала я.
Она отмахивалась.
Какой, к чёрту, суп! Семьи давно нет...
Про ёлку на Новый год заикаться тоже смысла не было.
Какая, к чёрту, ёлка...
У вас ещё есть вопросы, почему я из Москвы побежала в провинциальные северные городаАрхангельск, Мурманск? Почему при слове "Москва" меня до сих пор корёжит, как и от звука своего первого имени? Почему я с девятнадцатилетнего возраста, как только у меня начали появляться молодые людивцеплялась в каждого из них мёртвой хваткой, с одной лишь цельювыйти замуж? Их это пугало, они ретировались, я снова оставалась одна, вцеплялась в новую жертвуи всё опять по одному и тому же кругу.
Но это всё будет позже... А пока, в семнадцать лет, у меня за спиной были лишь развалины, шест и чёрный флаг. Рядом никого, а на столе"бич-пакет" и чипсы с луком. Жрать гадость вошло у меня в привычку, такую же, как сигареты у курильщика и водка у ханурика. Только у меня алкоголизм был другого родая подсела на жратву, как на иглу. Я день и ночь только и занималась тем, что жрала и жралачипсы, мороженое, круассаны, шоколад... Счастья в жизни не было, и, чтобы хоть отчасти заглушить в душе горечь, я покупала и жрала всё это дерьмои жирела, как на дрожжах. В семнадцать лет я весила семьдесят два килограммапри росте сто шестьдесят.
Естественно, на меня никто не смотрел.
Мне было плохо. И меня такая жизнь не устраивала.
Надо было срочно что-то менять...
ГЛАВА 34
Несколько лет спустя в одном из паспортных столов N-ского подразделения состоялся следующий диалог:
Я хочу сменить имя.
Пожилая паспортистка подозрительно посмотрела на меня поверх очков.
Зачем?
Есть причины,уклончиво отвечала я, не желая вдаваться в подробности.
Скрываетесь от кого-то?
Я поняла, что изначально взяла неверный тон. Подозрения мне сейчас были нужны меньше всего.
Почему сразу скрываюсь? Нет... Просто мне имя моё не нравится. Вот и всё.
А что в нём такого-то? Имя как имя,хмыкнула паспортистка,А какое хотите взамен?
Я назвала первое, что пришло мне на ум.
А фамилию тоже будете менять?спросила паспортистка.
Я отрицательно помотала головой.
В этом нет необходимости. Фамилию я и так сменю... когда выйду замуж.
Ну, как знаете.
Меня перенаправили в загс. И уже буквально через месяц я вышла оттуда с другим именеми, как казалось мне тогда, другим человеком. Проблема, которая угнетала меня все эти годы, наконец-то вроде бы разрулилась, и теперья ни минуты не сомневалась, что с этого момента начнётся у меня новая, счастливая и совсем другая жизнь.
Ну что, старый хрен? Обломись! Не достанешь ты меня теперь своим проклятием!торжествуя, погрозила я на небо деду,Той, которую ты проклял, уже не существует, так что засунь себе свои слова знаешь, куда... И всё у меня будет. И парень. И муж. И замуж выйду, и уеду далеко-далекотолько ты меня здесь и видел! А ты сиди там у себя в аду и банан сосисрать я на вас на всех хотела...
И я, на прощанье рубанув ему с локтя фак, поехала на вокзал покупать себе билет. В Архангельск.
В Архангельске у меня, действительно, началась совсем другая жизнь. Другие люди. Другая репутация. Да и вообще всё другое... Мир другой.
И всё у меня там появилось; и парни, и любовь. Там, в Архангельске, наконец-то пробил мой звёздный час. Но, как говорится, недолго музыка играла, недолго фраер танцевал.
Кому интересны длинные лав-стори с запутанным сюжетом и грустным концомго читать "Жару в Архангельске" в трёх томах. Здесь же по второму кругу мы это мусолить не будем, за неимением времени и желания.
А замуж я действительно потом вышла. Только не в Архангельск, а в Австралию. Махнула ещё дальше, чем планировала. Дальше, наверное, только на Марс осталось полететь. И об этом тоже, конечно же, есть большой и длинный любовный роман. Только вот любви моего мужа ко мне в сей истории было не больше, чем шоколада в "баунти". И пролетела я в итоге с этим замужествомкак фанера над Парижем.
Хотя, если начистоту, то в том, что не получилось у меня с Брентом семейной жизни, виновата я сама. Ведь семейная жизнь это что такое? Это прежде всего умение идти на компромисс. Умение считаться с нуждами других людей. Умение где-то поступаться своим комфортом ради другого. А меня кто этому учил? Никто не учил. Да, я долго и страстно мечтала о том, чтобы обрести семьюно я пятнадцать лет не знала, что такое семья. Пятнадцать летвсю свою взрослую жизнь, я не знала, как этожить в семье. За эти пятнадцать лет, с тех пор, как развалилась семья моих родителей, я отвыкла от любого рода компромиссов. И, вдруг очутившись в семье, увидела, что помимо семейной идиллии существуют также и обязанностивставать рано, готовить, стирать, убирать, деньги ещё какие-то зарабатывать не для себя, как я привыкла, а для дома Плюс ещё считаться с некими нормами общежитияне включать громко музыку, не какать с открытой дверью, элементарно здороваться каждый день со свекровью и домочадцами, предлагать свою помощь и тащиться со всеми в гости к тётке, даже когда этого очень не хочется. И при всём при этом спокойно терпеть присутствие людей, которые тебя напрягают, животных, которых бы ты в гробу видала
Пустяки, скажет читатель. Разве это проблема? Для вас, может, и нет, а для меня да.
Выгони на улицу молодого щенка, подержи его до зрелых лет без хозяина и крыши над головой, а потом этого взрослого бродячего барбоса попробуй снова взять в дом и приручить обратно. Что получится? Зассанные углы, подранная мебель, лай и вой по ночам, и в конце концов побег обратно на улицу. Потому что личность собачья уже сформировалась ТАМ, и её не перекуёшь. Это уже волк, а не собака, и пытаться одомашнивать его смысла нет, ибо сколько волка ни корми, он не будет мимими.
Моя мечта о семье сбылась. Но сбылась она поздно и не вовремя. А не вовремя сбывшаяся мечта, как я уже говорила раньше, ещё хуже мечты несбывшейся.
Я не потянула семейную жизнь. И муж мой видел, что я не тяну. Сначала он ещё пытался меня перевоспитать, но потом, поняв, что это бесполезно, плюнул и развёлся со мной. А чтобы, так сказать, компенсировать свои убытки, развёл меня по полной на деньгии выставил на улицу. Точь-в-точь, как в сюжете плохого кино о лохах и аферистах, только, к сожалению, это не кино, а реальность. И лохом в нашей ситуации оказался не он, а я.
Теперь мне тридцать лет, и у меня ничего нет. Ни мужа. Ни денег. Ни квартиры. На новую квартиру мне теперь уже не накопить, ибо зарабатываю я, не имея диплома о высшем образовании, очень мало. Хорошо ещё, что нет у меня детей, и не надо мне никого поднимать, отрывая от себя последний кусок. Хоть за это спасибо бывшему мужучто не обрюхатил меня за три года совместной жизни. Прямо как в той песне: "Скажи спасибо, дети сыты... поскольку нет у нас детей".
Мрак, скажете вы. Да. Мрак. И как мне в нём живётся, в этом мраке? А нормально живётся. Как всем. Руки-ноги естьи на том спасибо.
А то, что мужа нет, семьи нет, и даже мужчинытак то не беда. И что проклятие деда оказалось сильнее, и ни с кем у меня так ничего и не получилосьтоже пофигу. Значит, судьба у меня такая. Ничего не попишешь. И какая разница, как меня на самом деле зовут. Судьба ведь это не имя. Это характер. Характер, который непригоден для семьи и отношенийвернее, СТАЛ для этого непригоден. В конце концов, не всем в этой жизни дано прожить в паре. И я уже с этим согласилась и успокоилась.
И то правда: сколько можно на мужиках обламываться? Если в сотый раз не получаетсясверни; значит, путь этот не твой, и нечего наступать на одни и те же грабли.
Впрочем, были тут недавно ещё одни такие "грабли". Дело было летом. И встретился мне человек, с которым вроде проскочила последняя слабая искорка: а вдруг с ним?.. Не может же всё время так глобально не переть.