Всего кусочек прошептала я, дрожа всем телом, и приоткрыла рот.
Дашка, ты?
От неожиданности я отбросила от себя рогалик. Передо мной стояла одноклассница Машка Сурикова. Не сказать, что мы с ней ладили или общались часто, но, по крайней мере, ни она, ни ее брат-двойняшка никогда не смеялись над моим весом. Что уже могло являться основанием для того, чтобы мы поздоровались, не передушив друг друга.
Привет! улыбнулась она.
Мелкая, глазищи на пол-лица, два озорных хвостика. Маша была стройной, как омар, а я рядом с ней смотрелась мешком прошлогодней картошки.
Привет, привычно напряглась я.
Ты чего здесь?
Ничего, я замялась.
Ясно! Она пожала плечами. А мы с друзьями со двора собираемся ко мне в гости. Пашка, мой брат, пиццу будет готовить, вот ищем ингредиенты. Хочешь с нами? Девчонка улыбнулась и, похоже, довольно искренне. В смысле в гости. На пиццу.
От двукратного повторения слова «пицца» у меня чуть не подкосились ноги.
Нет! выпалила я испуганно. И тут же постаралась взять себя в руки: Нет, прости, сейчас не могу.
Ну ладно, как будто бы даже расстроилась она.
Это кто? Твоя мама? вдруг спросил подошедший незнакомый парень, взглянув на меня, и положил руку на плечо Маши.
Следом за ним подтянулись еще двое: среди них были светловолосая девочка и Машкин брат.
Нет. Маша покраснела, отодвигаясь от него.
Мне пора, буркнула я.
Развернулась и бросилась прочь. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Хотя с таким весом Топнешь сильнее, того и гляди, земля сама разверзнется и поглотит тебя.
Я бежала домой и ненавидела себя. Складки на моем животе тряслись, подпрыгивали и плавно опускались обратно. И вдруг Не знаю, что произошлоозарение какое-то. А почему, собственно говоря, я должна прислушиваться к ним? Ко всем этим хамам, которые считают себя вправе решать, какой ты должна быть, чтобы нравиться им. Хочу ли я им нравиться? Или мне все равно?
И на душе сразу стало легче.
Почти вприпрыжку от радости я добежала до дома, переоделась в домашний костюм, отправилась на кухню и напекла самых вкусных в мире блинчиковпромасленных, тонких, румяных. Какое же блаженство я испытала, поедая их! Макала в сметану, в сгущенку, в растопленное сливочное масло с солью. Вот это блаженство! Вот это вкус! Не пресные овощи, не капустные листы, доводящие до изжоги, не клейстер из овсянкивот пища богов!
Я вытерла руки и поставила чайник. Как раз в это время раздался звонок в дверь. «Бабуля», обрадовалась я, выбегая в коридор. Дернула за ручку двери, даже масло с губ не стерлатак торопилась порадовать ее известием, что больше не худею, и потеряла дар речи. Потому что на пороге стоял Ярик. Он с интересом посмотрел на мой фартук.
4
Привет! сказал он.
Я не могла поверить своим глазам. Ярик у двери нашей квартиры! Совсем как в детстве, когда наши мамы, точнее, его мама и моя бабушка, по очереди забирали нас из детского сада.
Я смутно помнила подробности нашей дружбы: в какие игры мы играли, оставаясь в его комнате вдвоем, какие игрушки делили на двоих, когда вместе гуляли во дворе. Но я отчетливо помнила чувство, которое рождалось у меня в душе в его присутствии, счастье.
Сформулировать это получилось только сейчас, а тогда можно было разве что догадываться, почему мне так здорово рядом с ним.
П-привет пробормотала я, часто моргая от удивления.
И тогда Ярослав улыбнулся. Когда этот мальчишка улыбался, его лицодо последней черточки и ямочек на щекахпревращалось в сияющую улыбку. И, видимо, поэтому у меня так больно кольнуло в грудия все еще помнила это. Просто забыла, какой эффект эта улыбка производит, начиная от заходящегося в болезненном стуке сердца и заканчивая моментально потерявшими твердость ногами.
Как дела? задал он дежурный вопрос.
И нервно почесал затылок.
А растерялась я. А
Мне понадобилось сглотнуть, чтобы не задохнуться от волнения. Если по-хорошему, то мне срочно нужно было принять ледяной душ, а потом вылететь в открытый космос, где никто не услышит, как я ору: «А-а-а, боже! Это он! Пришел ко мне домой! Держите меня семеро!»
Хорошо! таков, на мой взгляд, разумный ответ.
Я сейчас уже и не помнила, почему мы перестали общаться. Вероятно, потому, что он мальчик, а я девочка. Нас распределили в разные классы, у нас появились собственные интересы, его заставили ходить после уроков в музыкалку, а меня на продленку, и наши пути больше не пересекались.
Но это теперь неважно, ведь он стоит на пороге, улыбается, и меня снова охватывает знакомое чувство безграничного счастья, природа которого не поддавалась никакому объяснению. Ярик
Достаточно высокий, с коротко стриженными темными волосами, торчащими на макушке в разные стороны. С чувственными мягкими губами, мужественным носом и пронзительными, внимательными темно-карими глазами. Его плечи определенно стали шире, а черты лица заострились, но вот тонкий беловатый шрам на лбу остался.
А я замешкался он.
И запустил длинные, тонкие пальцы в шевелюру. «Боже, какие же у него красивые руки, словно специально созданные для музыки».
В общем, у меня дверь захлопнулась, наконец сказал Ярик.
И снова улыбнулся, чтобы добить меня, а заодно и мои дрожащие от волнения коленки. «Вау!» чуть не вырвалось у меня, потому что Ярик растерянно хлопнул ресницами, и выглядело это так, будто он строил мне глазки.
А я Мне каким-то чудом удалось сохранить равновесие. Я блинчики напекла
И густо покрылась краской, ожидая, что он посмеется над жалкой толстухой, которая зазывает его на обед.
Так мне можно войти? просиял он.
И я покраснела еще сильнее.
Конечно.
М-м-м Скинув тапочки, Ярик улыбнулся: А я думал, чем у вас так всегда вкусно пахнет!
Да вот, хотела бабушку порадовать. И видя, что парень замешкался у порога, махнула в сторону кухни. Хочешь чаю?
Спасибо, не откажусь.
Если бы он только знал, какая буря эмоций бушевала в этот момент в голове неуклюжей толстушки-девятиклассницы! Мне одновременно хотелось переодеться, причесаться, убрать на кухне и упасть в обморок. Я не имела совершенно никакого опыта в общении с мальчишками, тем более с такими обаятельными, как он.
Пропустив Ярика вперед, я метнулась к зеркалу: ужас! Волосы всклокочены, щеки пылают, на лбу испарина, да еще и весь фартук в пятнах!
Черный, зеленый, кофе? спросила я, лихорадочно сдирая с себя перепачканный передник.
Черный.
С лимоном, молоком, корицей, имбирем, сливками? Я по-быстрому пригладила волосы.
Любой. Когда он обернулся, я уже стояла позади, смущенно улыбаясь и пытаясь отдышаться.
Так, значит, сдула я упавшую на лицо прядь, ты не можешь попасть домой?
Точняк! сообщил он, запросто падая на свободный стул. Решил сходить к соседям сверху погладить лошадь, которая так звонко стучит копытами по паркету, но не учел, что моя дверь захлопнется от сквозняка.
Лошадь я с трудом отодрала язык от неба. А-а-а Вот ты о чем!
И мы рассмеялись.
Звонко, непринужденно. Клянусь, если бы Ярик отвернулся, я сплясала бы джигу-дрыгу.
Над тобой живет многодетная семья, кажется?
Ага. У их детей ножки, как маленькие молоточки. Стучат, стучат, стучат А мне нужно готовиться к экзаменам.
Думаю, они просто мстят за твои музыкальные экзерсисы, сказала я, ставя чайник на плиту под его внимательным взглядом.
Что, так слышно? спросил Ярик.
Он закатал рукава и голодным взглядом уставился на румяные, ароматные блины.
Очень слышно, краснея, улыбнулась я, но мне нравится, как ты играешь.
Ярик потянулся к блинам, и тут на меня что-то нашлошлепнула его по руке:
А руки мыть? И тут же осеклась: Ой, прости!
Строгая ты. Он так весело рассмеялся, что у меня сразу словно груз с души спал.
Ярик вскочил и радостно бросился к раковине.
Полотенце. Я протянула идеально белый кусок вафельного полотна, который бабушка ласково называла рукотером.
Спасибо.
Парень обернулся, мы встретились взглядамии я с удивлением обнаружила, что Ярослав не смотрел на меня ни с презрением, как другие сверстники, ни даже с жалостью, как это делали люди постарше. Он смотрел на меня так, будто вовсе не замечал, что я была не такой, как все. Словно смотрел внутрь меня, в самое сердце.
Рядом с таким высоким, крепким юношей я ощущала себя менее габаритной. И, клянусь, мне нравилось это необычное ощущение!
Сметаны? почему-то кокетливо спросила я.
И опять удивилась: «Неужели ты так умеешь?»
А можно маслица растопить? Ярик явно испытывал похожую неловкость.
Я сунула в микроволновку тарелку с брусочком масла из холодильника. Бабушка бы отругала меня: она не признавала современной техники и растопила бы масло на плите, но я торопилась накормить гостя.
М-м-м-м неприлично застонал Ярослав, откусив от блина, скрученного в трубочку. И нетерпеливо потянулся к тарелочке с маслом.
Посолить немного?
Он только кивнул.
Ешь!
Фпафиба промычал парень, щедро обмакнув блин и сунув в рот.
Села напротив него и устроила подбородок на руке. Как же я его понимала! Вот эти довольные полузакатившиеся от блаженства глаза, блестящие от масла губы, работающие в усиленном темпе и вдруг замедляющиеся челюсти. О да, Ярик по-настоящему кайфовал. Такое нельзя имитировать. И виной этой его гастрономической эйфории были мои блины.
М-м-м снова и снова мычал он, уминая угощение.
На тарелке оставалось все меньше и меньше блинчиков. А я любовалась им, напрочь позабыв о смущении.
Даш! вдруг позвал он, вытаскивая меня из задумчивости.
А? Я резко выпрямилась.
Чайник кипит.
Он улыбнулся.
Ты-дыщ! Контрольный прямо в сердце.
Ну нельзя же так!
Я вскочила и бросилась к плите. Мне показалось, что я вспорхнула. Так легко мне давно не было. Кажется, Земля меня больше не держала. Я определенно парила в облаках!
5
«Он просто общается. Потому что он милый и вежливый. По-другому и не может быть», думала я, когда мы стояли с Яриком лицом к лицу в дверях на следующий день.
Снег в парке уже растаял. Я специально сходил и проверил. Пора открывать сезон! с воодушевлением говорил он.
Да что с тобой не так, парень? До меня никак не доходило, что привлекает его в общении со мной. Почему он зовет меня кататься в парк на роликах? Может, его заставили родители? Или моя бабушка заплатила ему за это?
Ну я это Невозможно было смотреть в его сияющее радостью лицо и не краснеть от смущения. Не умею на роликах
Идем! нетерпеливо воскликнул сосед. Я научу.
Но
Никаких «но»!
Пришлось одеваться и выходить.
И роликов у меня тоже нет. Прыгая по ступенькам, как маленький счастливый бегемотик, переживала я.
Солнышко светит! Ручьи текут! Прокат со вчерашнего дня открылся! перешагивая через две ступеньки, вещал Ярик.
И его настроение передалось мне. Подумаешь, покачусь, теряя равновесие, как дрессированный медведь на коньках. Да что я теряю? У меня и так ничего и никого нет. А Ярик ведет себя так, будто в упор не замечает моих недостатков.
Неужели ты не помнишь, откуда у меня этот шрам? спросил, смеясь он, когда мы сели на скамейку, чтобы надеть ролики.
Ярик сдвинул шапку на макушку, обнажая лоб.
Нет. А должна?
Вспоминай, Ласточкина!
(Да, не смейтесьэто моя фамилия. Легкая и летящая фамилия у слоноподобного подросткане иначе как насмешка природы).
Ты упал с велика в детстве? Скатился лицом вниз по лестнице? предположила, согнувшись в три погибели и пытаясь надеть ролики. Может, играл в войнушку и получил вишневой косточкой в лоб?
Да уж. Это точно была вражеская пуля. Закончив с обуванием, парень с интересом наблюдал за моими мучениями.
Правда? выпрямилась я.
Попыталась сдуть выбившуюся из-под шапки светлую прядь, но та, кажется, намертво прилипла к вспотевшему лбу.
Неужели не помнишь? Он недоверчиво посмотрел на меня.
Не-а.
Ярик протянул руку, и я задрожала, поняв, что он хочет коснуться моего лица. «Ой, нет. Нет! Голова, не кружись так!»
Но жар поднимался все выше и уже подбирался к шее. Становилось трудно дышать. Парень наклонился и осторожно отодвинул непослушную прядь с моего лба. Затем смущенно улыбнулся.
Что? Говори! Меня обжигало волнением. Я чуть не подпрыгнула вслед за сердцем, больно толкнувшимся в груди.
Это из-за баранки, со вздохом сказал он и потер шрам на лбу.
Какой еще баранки? нахмурилась я.
С маком.
И тут я вспомнила. Ужас! Позорище-то какое
Мы качались во дворе на качелях, нам было года по три-четыре, не больше. Бабушка шла с работы и угостила нас баранками. Помню, как быстро, почти не жуя, я умяла свою и покосилась на Ярика. Мальчонка, моментально догадавшись, что я собираюсь сделать, крепко вцепился ручонками в надкушенное хлебобулочное изделие.
Дай!
Не дам! Он поджал губы и нахмурил бровки.
Дай, Ялик!
Неть.
Я вспомнила, что, обидевшись, схватила пластмассовую лопатку и ударила его со всей силы по лбу. Ох Он кричал, как девчонка. Ныл, выл, звенел ультразвуком на весь двор. Все соседи тогда сбежались. Возможно, как раз после этого его мама и запретила ему играть с жадной толстой соседской девчонкой.
Вспомнила Я опустила взгляд.
Щеки полыхали от стыда.
Было весело, усмехнулся Ярик.
Встал со скамейки и аккуратно, чтобы не упасть, присел и помог мне закрепить ролики на каждой ноге.
Спасибо, пробормотала я, и прости.
А ничего ведь не изменилось: я все та же соседская толстушка, готовая драться за баранки. Вот же стыдоба
За что? Ярик встал и протянул мне руку. За маленький шрам, который ты оставила мне на память? Ерунда. Зато каждый день, глядя в зеркало, я вспоминаю тебя.
Я уставилась на него, не зная, как реагировать и что сказать. Может, он шутил?
Поехали! Он протянул мне руку.
Как сказать ему, что если я встану, то покачусь вниз по дороге, сбивая людей, коляски с детьми, деревья и лотки с мороженым?
Я боюсь
Со мной можешь ничего не бояться! Он решительно протянул и вторую руку.
Кто-то хихикнул. Я обернулась: две тощие селедки моего возраста на соседней скамейке надевали ролики, без стеснения поглядывая на нас.
«Ну и смейтесь!» решила я.
Ухватилась за ладони Ярика и решительно встала.
Ой! Я неловко покачнулась.
Не бойся! Он сжал мои руки крепче.
Отъехал назад и легонько потянул меня за собой.
Ай! Ай-ай-ай-ай пропищала я тихо-тихо.
И поняла, что еду за ним! Еду! Он катил меня осторожно. Смотрел прямо в глаза. И, черт возьми, опять улыбался! Ну нельзя же так! Когда я еду, раскорячившись, вспотевшая, с выпученными от страха глазами, в распахнутой куртке, глотая ветер открытым ртом, вот так нагло, обаятельно и весело улыбаться нельзя!
Ты едешь, Дашка! Едешь! рассмеялся он.
И мне хотелось плакать от счастья.
Теперь Ярик держал меня за одну руку и ехал рядом. Селедки больше не смеялись, они остались где-то позади. А я не спеша катилась по широкой дороге, улыбаясь первым щедрым солнечным лучам. И больше не чувствовала себя неуклюжей коровой. И мы держались за руки!
И какое-то детское чувство накрывало меня с головой: он мальчик, я девочка, между нами происходит что-то необыкновенное. Стоит ему посмотреть на меняи щеки вспыхивают, сердце стучит в два раза быстрее, а планета замедляется и пропускает один оборот вокруг своей оси. Возможно, я немного преувеличиваю, но притяжение уже не действует. Мы в облаках!
Значит, ты станешь музыкантом? спросила я Ярослава, когда мы остановились у какого-то киоска, сделав огромный круг по парку.
Было так жарко, что хотелось скинуть куртку и упасть на едва проклюнувшуюся из-под земли и снега зеленую травку.
Да! кивнул он, боясь отпускать меня, чтобы я не потеряла равновесие и не грохнулась на асфальт.
Так и вижу тебя за старинным роялем в большой столичной консерватории! призналась я. Клавиши оживают под твоими пальцами, зал сначала замирает, а потом отчаянно аплодирует. Тывиртуоз, талантливый импровизатор, лауреат множества музыкальных премий и желанный гость на любом концерте. Ух!
Ярик удивленно заморгал:
Говоришь как мой отец.
У тебя точно все получится. Я покрепче вцепилась в него пальцами и чуть не задохнулась, едва он подъехал ближе. Я слышала, как ты играешь, и могу заверить: это божественно. Особенно вот эта мелодия: па-а-ам, пам, пам, па-пам, па-па-па-пам! Пам па-а-аам!