Гляньте, братцы, что голуби-то на карнизе делают! Совокупляются!
Все, конечно, в окно смотреть! И верно Голуби в панике шарахнулись с карниза.
Видно, прав был грузинский философ, глубокомысленным тоном изрек Топорков, провожая птиц взглядом, сказавший однажды, что эта штука сильнее, чем «Фауст» Гёте. Любовь побеждает смерть!
Аудитория грохнула. Сквозь хохот едва был слышен звонок на перерыв. Надька смеялась больше всех
Топорков! угрожающе крикнул Игорь. Вы, кажется, совсем забыли, где вы находитесь!
У него был строгий, недовольный вид. Надька испортила встречу: зачем?
Он дождался, когда все вышли из аудитории, копаясь для отвода глаз в бумагах и, едва сдерживаясь, бросил:
Ты зачем меня ставишь в идиотское положение?
В идиотское положение? удивилась Наденька, поближе подходя к столу. Но я, правда, так думаю.
Ну мало ли что кто думает! Если все говорить, что думаешь, то не семинар выйдет, а черт знает что!.. Не могла подождать? укорил он ее.
Не могла но думала о другом:Слушай, за что все-таки выгнали Евдокимова?
Евдокимова! Он знал, что спросит, полюбопытствует, и сам бы охотно рассказал, но не мог перестать сердиться:
Зря не выгоняют. Значит, так надо было.
Кому надо?
Мне! огрызнулся Игорь. Это долгий разговор, он нетерпеливо передернул плечами. Ты знаешь: нарисовал этот Евдокимов похабную карикатуру на декана
Который ее заслуживал? Ну, скажи, нет! Ты ведь сам его терпеть не можешь.
Игорь невольно оглянулся на дверь.
Ядругое дело, сказал он кисло. Не вали, пожалуйста, всех в одну кучу и вообще: кто он тебеЕвдокимов? Брат, что ли? Вел он себя в высшей степени трусливо, сначала отнекивался, отрицал авторство и только тогда признался, когда доказательствами к стене приперли. Нет, уж коли нарисовал, так хоть имей мужество признаться. Держись с достоинством, а то: не я не я Дерьмо!
Игорь! с болью вскрикнула Наденька. Нельзя ж так. Если ты против когоя уже замечала не раз, так он сразу у тебя: дерьмо!
Надя, ты не права! в его голосе зазвучало ничем не прикрытое раздражение.
Зато ты всегда прав.
У вас здесь будут занятия? в дверь просунулась бородатая физиономия, жующая коржик.
Нет-нет! Игорь быстрым шагом вышел из аудитории. «Пора кончать», вдруг трезво, холодно подумалось ему.
Сам виноват!
Игорь не шеллетел по коридору, стремительно, в никуда.
Ведь слово себе давал: никаких нюансов! На стороне, мимолетное, случайноеда ради бога! Но в институте, и четыре месяца! Идиот! Кретин! Шею себе свернешьна радость Сперанским И куда она лезет? Евдокимов! Подумаешь, тоже мне героя нашла
Игорь Михайлович!
За рукав его дергала, не сознавая фамильярности своего жеста, уборщица, старая тетка с усталым брезгливым лицом и серебряными серьгами, похожими на массивные кольца, которые носят добродетельные семьянины.
Что, Игорь Михайлович, Черную лестницу закрываете?
А в чем дело? насторожился Игорь, ожидая почему-то недовольства, но видя, что ошибся и татарка растерялась, услышав стальные нотки в его голосе, он помягчал.
Да, вот закроем на какое-то время.
И очень правильно! Грязи меньше будет, закивала татарка, и сквозь густую паутину морщин забрезжила блеклая улыбка.
Вот именно: меньше грязи!
Народ! Он всегда поймет правильно и поддержит! Эта мысль придала ему силы и освежила уверенность в своей правоте. Но ненадолго.
Чем ближе приближался вечер, тем все более неспокойно чувствовал себя Игорь. С Надькой он так и не договорился, а ему было что ей сказать. Хотелось решительно объясниться: или она будет мешать ему, как сегодня Да, конечно, за наши встречи я наговорил ей много лишнего на свою голову, но мне ничего не стоит с ней порвать, хорошего понемножку. Да я просто порву с ней, чтобы доказать себе, что могу с ней порвать!
Кого он хотел обмануть?
Шли занятия, на которых Игорь изнывал от привычной тоски, мучительно заставляя себя хотя бы изредка прислушиваться к ответам студентов, повторяющих с большим или меньшим успехом азбучные истины вялыми, бесцветными голосами. Вот таким же голосом Танька жалуется мне на Колькину неугомонность или на мое же наплевательское к ней отношение.
С самого начала неправдоподобное «порвать с Надькой!» сменилось на более снисходительное и реальное «объясниться!», ну и это «объясниться!» скоро стало превращаться лишь в повод, в жалкий, наскоро выдуманный повод, чтобы спасти легко ранимое мужское самолюбие, и хотелось, конечно, не объясняться, а увидеться, поговорить, посмеяться, обнять Надюшку и не выпускать из рук.
Он искал бы с ней немедленной встречи в Институте, но для этого требовалось с ней предварительно условиться: не хватать же ее за рукав на глазах у всех в коридоре?
В конце концов он не выдержал и рискнул: разыскал в расписании, где у нее следующая лекция, и направился к концу перерыва на перехват. У двери аудитории столпилась масса студентов: лекция читалась для всего четвертого курса, но, как и следовало ожидать по закону всемирной подлости, Надьки среди них не оказалось. Наверное, уже прошла внутрь. Тем не менее Игорь проторчал у двери до самого звонка и уже собирался уходитькоридор быстро пустел, когда увидел Надьку, идущую рядом с Медведевым. Медведев как раз и должен был сейчас прочитать лекцию Надькиному курсу. Это был мужчина чуть постарше Игоря, тридцати семи лет, подтянутый, щегольски одетый; доктор наук, недавно съездивший в Канаду на полгода. Он чуть косил, но свой дефект искусно скрывал под большими дымчатыми стеклами очков в модной оправе. Медведев что-то оживленно рассказывал Надьке, та улыбалась. Поравнявшись с Игорем, Медведев остановился, а Надька проскользнула в аудиторию, обогнув Игоря, как манекена.
Ты меня ждешь? спросил Медведев, пожимая Игорю руку.
Да нет, я просто так стою, не нашелся что соврать Игорь.
Вот это девка! восхищенно кивнул на дверь Медведев. Почище любой канадки
Ты ей что, про Канаду что-нибудь заливал?
Ага, рассмеялся Медведев. Я всем бабам сейчас прокручиваю эту пластинку!.. Слушай, какая у нее попка, а? Просто произведение искусства. Знаешь, я не люблю женщин с грушеобразными туловищами, необъятными задами Вай-вай-вай, какая попка! Эх, старик, зажмурился он, я догадываюсь, какая нежная кожа должна быть у нее на животике!..
Ну-ну, не заводись, по-дружески посоветовал ему Игорь.
Медведев взялся за ручку двери.
И ты представляешь, прибавил он с видимым удивлением, она неглупа по крайней мере для женщины Да, мои поздравления! воскликнул Медведев. Мне говорили, что ты откусил Сперанскому голову!
Знаешь, это такая гидра шутливо поморщился Игорь.
Медведев расхохотался:
Ну что верно, то верно!
Медведев, понятно, только подлил масла в огонь. Это была ее последняя лекция, которая заканчивалась в четыре десять, а он мог освободиться, как всегда по понедельникам, только без пятнадцати шесть, и если она его не подождет где-нибудь в библиотеке, как обычно, а уедет домой, в свою бестелефонную квартиру, то впереди у него пустой нищенский вечер: с тестем посидеть рядышком у разноцветного телевизора На последнем семинаре только об этом и думал: подождетне подождет? Даже решил загадать: если Парюгин не подготовит своего доклада по Фрейду, тоне подождет. Шансов было мало. На Парюгина еще труднее надеяться, чем на самбиста. Он слыл одним из заводил на Черной лестнице и дружил с Евдокимовым. Игоря он постоянно возмущая своим значком, привинченным к полосатому свитеру, с надписью: «Освобожден от рукопожатия». Игорь считал этот значок выражением высокомерия и хамства одновременно. Парюгин доклада не подготовил, и долго сдерживавшийся Игорь рассердился не на шутку. Он раскричался на всю аудиторию, что не допустит Парюгина до экзамена, что таким, как он, нечего делать в Институте и что не к лицу комсомольцу таскать дурацкие значки. С невинной мордой Парюгин принялся возражать, что этот значок как раз «очень комсомольский», что его носили комсомольцы двадцатых годов и что он выражает справедливые гигиенические требования как своего, так и нашего времени.
Это не гигиена, а чистоплюйство! рявкнул взбешенный Игорь так, что даже улыбки исчезли с лиц студентов, и вечный, непрекращающийся шепоток на задних рядах стих. Игорь наставил тогда много «двоек», пообещав нажаловаться на группу в деканат, и ушел со звонком, даже не попрощавшись. День тяжелыйпонедельник, решили студенты.
Игорь вышел на улицу, сел в «жигули»кому пришло в голову назвать машину множественным числом?! и поехал без большой надежды к «Ремонту сумок». Было без пяти шесть
Наденька стояла у кромки тротуара и от сердца тотчас отлегло, и позабылись парюгины и ничего он не чувствовал, кроме благодарности за то, что пришла.
Он, конечно, и вида не подал. Сидел, насупившись. Она села рядышком и примирительно улыбнулась:
Ну не будь филином!
Я не филин, буркнул он.
Филин!.. И ты, правда, не боишься смерти? спросила она, заглядывая ему в лицо.
У меня, собственно, нет времени ее бояться, пожал он плечами, с нарочитой сосредоточенностью наблюдая в зеркальце за идущими сзади машинами. Улица была узкой, но очень оживленной, особенно в часы пик. Никак не удавалось отъехать от тротуара.
Я знала, что ты так ответишь! воскликнула Наденька. Ты все спешишь, спешишь
Он нажал на газ, быстро отпуская педаль сцепления; чертыхнулся, выехал. Теперь они плыли в общем потоке среди отяжелевших от пассажиров автобусов, нахальных такси и робких частников, боящихся ободраться.
Кто не спешит, сказал бы герой боевика, тот остается сзади. И он, представь себе, прав Вон, посмотри, Игорь провел пальцем слева направо через все ветровое стекло, сколько их там, на тротуарах, в магазинах, в квартирах, в автобусах! И все они спешат, лаются в очередях, несутся как угорелые, проглатывают куски не жуя Это инстинкт: успеть, не пропустить, взять от жизни больше других
Но это страшно! Я иногда смотрю в метро, в час пик, как врывается на станцию из туннеля поезд, вагоны, нафаршированы людьми, и в каждом вагоне люди подняли вверх кулаки, обхватив рейку над сидениями. Эти сотни кулаков кажутся массовым проклятием и угрозой кому-то за то, что люди давятся в роскошном чертовом подземелье каждый день ради чего? ради мало-мало сносной жизни и я вхожу, втискиваюсь! в вагон, и тоже поднимаю кулак
Вот этого не нужно делать, быстро и убежденно заговорил Игорь. Это бесполезно. Пусть они ездят всю жизнь с поднятыми кулаками, Бог с ними, они ни черта не изменят. Их только со временем народится еще больше. Не нужно им уподобляться. Нужно, наоборот, найти верный способ оторваться от них и бежать впереди бежать одному легче, чем в толпе, где скалят зубы и подставляют друг другу подножки.
Ты вот очень сильный человек, с грустью сказала Наденька. В тебе есть какая-то необыкновенная сила она засасывает, завораживает и я не могу ей сопротивляться, сдаюсь. Нет, правда! воскликнула она горячо, видя его протестующий жест.
Нет, неправда! Если бы я был действительно сильным человеком, я бы не приехал за тобой сегодня к «Ремонту».
Я бы тоже не пришла если бы у меня нашлось больше силы воли.
Значит?
Значит: да здравствует слабость! Игорь наклонился к Наденьке и легко
поцеловал ее в щеку.
Ты говоришь ужасные вещи, сказал он тихо, но я с ними соглашаюсь на один вечер ради тебя, при условии, что это станет нашей тайной.
Нет-нет, никаких тайн! засмеялась Наденька. Я сейчас же тебя продам первому попавшемуся милиционеру!
Так ехали они через город, на который опускался прохладный вечер с болезненно-ярким закатом, чей свет искажал до неузнаваемости знакомые с давних пор дома и улицы.
Москва! Москва! Вот и тебе, знать, приходит давно обещанная пора подернуться легким жирком, как подергиваются лужи неверным ноябрьским льдом: хватит, набегалась в оборванках, в беспризорницах, отмаршировала свое на «динамовских» парадахдругое время идет! Отведут тебя к модному портному, к парикмахеру-франту, «освежат» одеколончиком, и ты еще щегольнешь в своем лисьем воротнике. Но удел твой пока таков: карикатуриться в перебродной поре! В душном улье ГУМа давимся мы за махровыми полотенцами, и на лбах наморщен один вопрос: хватит ли?
Девушка, отпускайте по три!
По два! по два!
ПО ОДНОМУ! и отходим с полотенцем, счастливые, словно первенец родился: домохозяйки, интеллигенты, дворничихи, милиционеры, спекулянты А в гостях нас потчуют шотландским виски из «Елисеевского», и мы, представьте себе, ничего, мы посасываем его, европейцы с татарскими скулами! По «Детским мирам», ошалев от столичной бестолочи, шарят мешочницы в сатине и телогрейках из деревень, где еще крепко помнят про голод, да и Москва все твердит по старинке: «Лишь бы не было войны!», оправдываясь за свою арбатскую бедность, воспетую поэтами, за свой черемушкинский «наспех», и, чуть что, кричит развязным голосом торговки: «Зажрались!» Но по улицам, высветленным неонами, уже бегают юркие «жигули», и Москва готовится втайне к тому, чтобы все мы сели за рули «жигулей», нахохлились и отчалили.
У тебя новый плащ прервала молчание Наденька.
Нравится?
Красивый и цвет красивый: кремовый.
Итальянский.
Из какой-нибудь спецсекции ГУМа?
Из нее, усмехнулся он.
Наденька пощупала материал, одобрительно кивнула головой и неожиданно вздохнула, украдкой бросив на Игоря взгляд:
А знаешь, все-таки жаль Евдокимова.
Жаль, согласился Игорь. Но он сам виноват. Я не разделяю философии самоубийц.
Почему самоубийц?
А потому, что это самое натуральное самоубийство. У декана никто все равно «профессора» не отберетхоть сто карикатур рисуй! А Евдокимов крепко получил по мозгам, что и следовало ожидать с самого начала. Так какой же смысл в его поступке? Он хотел сохранить инкогнито? Допустим. Он действительно стал сначала запираться, но ведь все на факультете знали, что только он рисует. У нас не Строгановка! Его ничего не стоило разоблачить. Нет, ты пойми, я вовсе не против борьбы, споров, даже вульгарных драк и готов в них участвовать, но надо знать, во имя чего ты дерешься. Евдокимов знал? Я не думаю: нарисовал он просто по дурости, повеселить дружков, похохмить, прославиться И потом: все-таки следует быть более разборчивым в средствах. А то, видите ли, идет декан и нюхает свое дерьмо в ночном горшке. Это же просто омерзительно! И это называется «борьбой за справедливость»! Во всяком случае он так считает. Его спросили: «Вы раскаиваетесь?» Куда там! Он борец! Он мученик! Сначала струсил, а потом решил вдруг понести крест: «Я бы снова нарисовал!» Ну рисуй, милый, рисуй! А то, что из-за этой глупости, о которой послезавтра все позабудут, он себе, может быть, всю жизнь испортил, этого он не понимает, на это ума не хватило! Кто он без диплома? Круглый ноль!
В твоих словах есть своя логика, подумав, произнесла Наденька, но все-таки Евдокимов дискредитировал декана, и это немало.
Его уже не однажды дискредитировали, безнадежно махнул рукой Игорь.
А помочь как-нибудь нельзя?
Кому? Декану? усмехнулся Игорь.
Да нет, Евдокимову!
Игорь решительно покачал головой.
Вот это меня и угнетает, призналась Наденька. Он, говорят, живет в коммуналке, в узкой отвратительной комнате, вместе с родителями, с сестрой.
Я слышал, что он живет несладко, перебил ее Игорь, но тогда мне тем более непонятно. Ты пойми, во все времена одни люди жили хорошо, а другиеплохо. Все одинаково хорошо жить не могут. Уравниловкаэто больная фантазия вот таких безграмотных утопистов, как Евдокимов, который считает при этом, явно противореча себе, что каждому человеку нужно воздать по заслугам.
Конечно, по заслугам! Это правильно.
Может быть, правильно, но где ты найдешь коллегию мудрецов, которые бы нашли удовлетворяющие всех критерии Сущий бред!
Зачем искать мудрецов? Достаточно порядочных людей.
Это что за неклассовое понятие: порядочные люди? весело спросил Игорь и рассмеялся.
Да ну, хватит тебе! Это не семинар! отмахнулась от него Наденька.
Слушай, Надька, ты мне лучше вот что скажи: у меня, правда, очень скучно на семинарах?