Зачем ты тут мерзнешь? Читал бы дома Да ты садись!
Ироническая улыбка появилась на губах Игоря. Он всегда к Рябову относился несколько свысока и не считал себя обязанным это скрывать.
Зоя послала подышать свежим воздухом, ответствовал Рябов, усаживаясь.
Ах, Зоя! Понимаю, понимаю Игорь понятия не имел ни о какой Зое, и его неожиданно обозлил ответ. Зачем эта Зоя гонит Рябова на свежий воздух с никому не нужной книгой про основы средневековой религиозности?.. Какая чушь!
Слушай, сказал Игорь, а почему твоя ЗОЯ не заставит тебя поменять шнурки: они у тебя сгнили.
Рябов не на шутку смутился и не нашелся с ответом, но Игоря его смущение ничуть не разжалобило; он воспринял эти сгнившие шнурки как личное оскорбление, как выражение гордыни ипрезрения к людям, следящимстоль они ординарны! за обувью и модой, как, наконец, выражение уверенности в своей исключительности; он и на вонючих больничных матрацах, неизлечимо больной, станет читать своих заветных кьеркегоров и свято верить, что в них соль земли, а мыплебеи, раз этого не понимаем. Игорь съязвил:
Она, наверное, тебе сказала: вот прочтешь основы средневековой религиозности и получишь новые шнурки, да?
Рябов пришел в полное замешательство, он не знал, как надлежит реагировать, и пытался оправдаться с виноватой улыбкой, но Игорь его перебил:
И не жаль тебе времени на чтение всякой макулатуры?
Тогда тот с неожиданной горячностью принялся доказывать, что Игорь заблуждается, это не макулатура, а в достаточной степени любопытное исследование религиозной жизни, в основном преддантовской Италии, без знания которой затруднительно представить культуру этой эпохи Игорь смотрел на примитивную оправу его очков, на глупую кепку и думал: шут ты гороховый! Зоя твоя, небось, слюни пускает от умиления, выслушивая твои спекуляции на темы египетско-иудео-греческо-византийских культур Дура! Но что больше всего раздражалонет, просто бесило! Игоря, так это понимание того, что его несовременный, казалось бы, однокурсник найдет себе нынче слушателей и помимо Зои, которые станут в неограниченном количестве потреблять всю эту лишнюю информацию, строча добросовестные конспекты, да еще, пожалуй, в знак благодарности возьмутся носить на руках и наградят отменно дружным интеллигентским аплодисментом. Он пожал плечами и сказал: глупое! но ничего поделать с собою не мог:
Ну ладно, мешать не буду! Драгоценное время воровать Впрочем, всех книг не перечитаешь!
Нет, думал Игорь, не для меня призвание жреца, поверженного ниц перед сокровенными алтарями культуры в мешковатых брюках, просиженных до зеркального блеска в публичных библиотеках, впадающего в экстаз при виде полусгнивших страниц рукописей, пахнущих мышами, с благоговением шепчущего имена античных мудрецов, средневековых богословов, немецких романтиков, шальных декадентов и всех прочих, кто возвещает о закатах культур и начале апокалипсического действия всякий раз, когда случаются поллюции из-за неумеренных воздержаний К черту научные мастурбации, когда Наденька раскрывает навстречу мне свои ножки!
Я ХОЧУ БЫТЬ С НЕЙ.
Представляю, как тесть разинул бы рот, когда я бы сбежал от его сокровища. А я бы ему с удовольствием насолил, стахановцу!
В машине было тепло и уютно; между ними о главном условлено, и она сидела рядом, не в силах перестать улыбаться.
Ну сначала мы можем жить у меня, сказала она.
Почему у тебя? немедленно насторожился он.
Но ведь свою квартиру ты оставишь жене и Кольке.
Колька! Странно, что я о нем не подумал. Ведь с ним нужно будет расстаться. Колястикпапин хлястик! А она, смотри-ка, быстро: Кольку жене спихнула, и конец.
Будем снимать Не жить же с ее матерью, зубным врачом, всю жизнь продышавшим воздухом чужих ротовых полостей.
Это дорого!
Ну и что? Продадим машину.
Жалко
Ничего, обойдемся. Главное, свой угол Свой угол, повторил он упрямо, угрюмо.
Ну как хочешь
Или уедем куда
Куда?
В Канаду! Ага Завтра! Пакуй чемоданы!.. Нет, милая, в провинцию где жизнь потише, посерее.
Зачем же уезжать? изумилась Наденька. Я люблю Москву. Мы соскучимся без нее. Со страхом:Еще прописку потеряем!
Поедем в Пензу. Славный город Пенза. Я как-то говорил с одним аспирантом оттуда: нахваливал Пензу. Сказал, что там даже небоскребы сейчас строят Правда, может быть, потому, что патриот Пензы
Давай хоть в Пензу. Там, она, кажется, догадалась, в чем дело, будет подальше от твоего анонима. А то еще начнет мстить!
Перестань говорить глупости! Мстить! Чушь! Поедем, где хуже.
Игорек, почему: где хуже?
Потому что, где хуже. «Пустой номер», подумал он.
Пришла Наденька из ванной; в темноте ее тело светилось теплым матовым светом. Он смотрел на него чистым взглядом, не обремененным половым желанием.
Ты красивая
Что мне с тобою делать? Она присела на краешек дивана и сказала с бесконечной печалью:
Мы с твоей женой моем голову одним шампунем.
Ну и что? Ассортимент-то невелик, рассмеялся он, обнимая ее.
И волосы у меня пахнут, как у нее? да?
Что ты! Совсем иначе он поцеловал ее. А вот губы твои пахнут коньяком, и встал зажечь свет.
Не надо, попросила она. Они разбирали белье, в беспорядке валявшееся на ковре у дивана.
Что-то холодно стало, поежилась Наденька, застегивая платье. Ты форточку открыл?
На кухне все время была открыта. Закрыть?
Как хочешь Игорь, нам нужно спешить!
Они уже стояли у входной двери, в плащах, когда он вдруг воскликнул: Подожди! и исчез в спальне. Там, в темноте, он налетел на Колькину, огромных размеров, бордовую пожарную машину, ушиб ногу и, выругавшись, стал рыться в комоде жены, пока не извлек оттуда флакон французских духов, еще не початый. Какой-то знатный французский гость преподнес их недавно тестю при встрече.
Возьми, это тебе, сказал он, возвращаясь в прихожую. Говорят, что это самые модные в Париже в этом сезоне духи.
Что ты, с ума сошел! замахала она руками, увидев флакон.
Возьми пожалуйста!
Ты меня балуешь она взяла, сильно покраснев.
Доставь мне это удовольствие, улыбнулся он, видя, как обрадовалась она подарку. По московским ценам это был почти королевский подарок. А Таньке скажу ну да ладно! Успею придумать!
Ой, как пахну-у-ут! она приподняла стеклянную пробку. Боже мой, легко-легко и в то же время как-то, знаешь шикарно! Мне почему-то кажется, что вот такой примерно запах должен стоять в салонах иностранных посольств, смешанный с запахом дорогого табака Я, конечно, дурочка, но как бы хотелось однажды в длинном платье до самого пола пойти куда-нибудь на настоящий прием! Это страшная глупость, не обращай внимания, весело щебетала она, аккуратно поворачивая в руке флакон. Я вообще не душусь, но твоими буду для тебя!
Они вышли на улицу, держась за руки. Видимо, только что кончился дождь. Мостовые блестели, отражая свет фонарей и непотушенных вывесок магазинов. Машина вся была в крупных каплях. Пока Игорь ее открывал, Наденька баловалась, сбрызгивая капли с крыши.
Смотри, Надюш, руки запачкаешь
Они мчались по асфальтовым прериям Садового кольца, обсаженным чахоточными липами, у которых вот-вот начнется кровохарканье, через Брестскую улицу с молчаливыми подворотнями, влетели на покосившуюся, продавленную купеческим вокзалом площадь, и далее: вдоль по благородному проспекту, чья репутация была бы отменной, не подмочи ее блатные гитары веселой козлиной шпаны, прыгающей через скамейки, до самого конца, где вместо того, чтобы разбиться в лепешку о билдинг, что вырос на любвеобильном «Соколе», они исчезли в туннеле и, благополучно вынырнув с противоположной стороны, продолжали улепетывать от центра во все лопатки.
А все-таки как хорошо, бормотал он блаженно, когда нет угрозы, что у твоей мамы разболится голова, или горло, или живот, и она бросит своих питомцев на произвол судьбы, недолечив им зубы, приедет домой и застукает нас! Сегодня было иначе, куда лучше! Правда?
А когда возвращается назад твоя?.. Слово «твоя» повисло в воздухе, ни к чему не пристегнутое, не по злому умыслу, а из-за смутной, спорадически навещавшей ее боязни: назовешь все своим именеми окажешься вдруг расколдованной замарашкой. Ее не могла не мучить развратная, дурными людьми выношенная кличка: любовница.
У нас с тобой в запасе целых восемнадцать дней, Надюш! Надо будет подумать, как их провести с толком.
Восемнадцать дней? Ведь это много
Конечно! Причем из них две субботы и два воскресенья, на которые ты бы могла переселиться ко мне, если бы
Я скажу маме, что ухожу в поход с институтом! Я скажу ей сегодня же. Восемнадцать дней! Так мало она заморгала, поспешно, беспомощно.
Тебя смущает он замолк, подбирая слово, и выбрал неудачно, зато вполне искренне:бесперспективность
Она быстро, в ужасе, прижала ему рот ладошкой:
Не надо!
Он молча поцеловал ее милую теплую ладонь.
Не надо! повторила она. Ты хочешь испортить наш чудный вечер?
Я просто хочу быть с тобой предельно честным. Ты пойми, я ведь между намиэто не пустяк; может быть, да нет, я наверняка знаю: ни с кем в жизни мне не было так хорошо, как с тобой.
Мне кажется, задумчиво сказала Наденька, улыбаясь Игорю влажными блестящими глазами, все мы совершенно не умеем относиться нормально ко времени У нас с ним какие-то уродливые, запутанные связи. Наверное, это потому, что мы живем, торопя следующий деньтак едят дети: не доев одного, они тянутся ко второму, от негок третьему, к чужой тарелке, ничего в результате толком не успев распробовать и оставшись полуголодными. Мы с нетерпением ждем конца месяца, весну, лето, день рождения, праздники, Новый годмы наполовину живем одними ожиданиями, нас здесь, в «сейчас» почти не существуетмы там, в будущем, то, что происходит с нами сегодняименно сегодня, нам даже трудно оценить. И только когда-нибудь потом вдруг задумаешься, поймешь и скажешь: ты была счастлива так зачем же думать, что восемнадцать дней кончатся?., чтобы счастье нарочно немного горчило?!
Наденька! с мукой воскликнул Игорь.
Нет, я никогда не научусь об этом не думать Надо будет искать другой выход. Ведь надо же когда-то будет его искать Ничего! попыталась она усмехнуться. Я поеду летом в Палангу и постараюсь исцелиться под литовским солнышком с каким-нибудь голубоглазым литовцем с соломенными волосами.
«Исцелиться?»подумал он с удивлением и нежностью, и у него защипало в носу. Предательски потакая немужской чувствительности, в голову ворвалась гениальная мысль и забилась большекрылой сумасшедшей птицей.
Не спеши обзаводиться литовцем. Я тебе предлагаю: махнем куда-нибудь летом вместе! Я берусь все устроить. Я вырвусь! «Что я говорю? Я ведь обещал тестю»Я обязательно вырвусь! прикрикнул он на себя. Я раздобуду путевки в приличный дом отдыха и поедем: море, тепло Давай в Крым, а? Что мы, рыжие, что ли? Я возьму машину Или нет! Лучше «дикарями»! Без дома отдыха! Снимем комнату на двоих с видом на море. Обязательнона море, чтобы по ночам были волны и лунная дорожка на воде, и соленые поцелуи
Малосольные!
Ну малосольные, согласился он.
Фантазер!.. Неужели это возможно?
Конечно, возможно!
Я никогда не путешествовала на машине, призналась она.
Разработаем такой маршрут, что только пальчики оближешь! Мы прокатимся по Украине, заедем в Киев, объездим весь Крым
Между прочим, я не была в Бахчисарае. Из-за ненависти к коллективным экскурсиям.
Значит, в Бахчисарай поедем в первую очередь!
Иногда я смотрю на тебя и думаю: может быть, ты принц из сказки?
Ну что ты! запротестовал Игорь, подделываясь под ее тон. Я такой, как и все, нас таких миллионы! Простых, советских
Боже мой! Как же я всех вас люблю! вскричала Наденька, с глубоким чувством сжимая руки на груди. Только не забудь затормозить, мы уже приехали, добавила она несколько более будничным тоном.
Он остановил машину. Ее дом был метрах в двухстах на другой стороне Ленинградского шоссе. Едва взглянув на бессмысленный для постороннего глаза пасьянс окон, она предсказала:
Мама не спит. Будет крик, шум и запах валерьянки! Стремительно чмокнула его в щеку:Бегу!
Значит, завтра утром, до занятий, удерживал он ее за руку. Жду, Надюш. Квартиру помнишь? Ну вот видишь! А как бы нашла? Двадцать восьмая.
Двадцать восьмая. Хорошо. Да, духи! она схватила флакон, лежавший на сидении, сунула в сумку с книгами. Спасибо огромное!., и за Бахчисарай тоже. Я ведь поверила.
Правильно сделала!
Я пораньше приду, пообещала она, открывая дверцу. Чтобы вместе доспать Мне почему-то страшно хочется поспать у тебя на плече.
На «поспать» не очень надейся! засмеялся он.
Ух ты, ненасытное создание! Тебе мало сегодняшнего?.. Ну привет! она весело хлопнула дверцей.
Спокойной ночи! Пока!
«Ты еще увидишь, на что я утром буду способен», подумал он, махая ей рукой на прощание.
Чудесная перспектива, друзья! Лежишь себе утром, румяный и сонный, и чувствуешь, замирая, как сладкая кровь ровно пульсирует в отдохнувшем, окрепшем теле, и вот Наденька, сбросив одежду и на секунду зардевшись, забирается к тебе под одеяло, шаловливая, ласковая, полная любви
В супружеское ложе!
Да ну, предрассудки!
ПРЕДРАССУДКИ!
И пошла Танька к черту!..
Он стал разгонять свой «жигулек», сосредоточенно твердя про себя: «Предрассудки-предрассудки-предрассудки-ссудки-пред-пред-рассудки, пока слово не растеряло зерна первоначального смысла и не предстало скоплением разновеликих букв, над которыми господствовало сдвоенное С. До разворота здесь далеко; неудобство всех выездных автострад; в Америке, говорят, ошибешься и будешь ехать пятьдесятсто километров КАНАДА не свернешь судки, предрассудки» Отчаянный визг тормозов, там, сзади тебя. Так. Что это? Визг тормозов и: размедленнодвамедленнотри четы удар. Сбили кого-то сбили кого-то вдруг внутри похолодело сжалось не может быть ерунда похолодело сжалось теперь визжали его розовые воспаленные алые тормоза он бросил: Наденька! маши Нет! ну на обочину выскочил, инстинкт не сработал: не захватил ключей. Наденька! выскочил из машины, болтались ключики и в голосе сидели занозой последние сдвоенные ССССССС.
Поперек той части шоссе, что вела к центру города, стояла бледно-зеленая «Волга»такси, а там дальше, поближе к обочине при рассеянном свете фонарей: легкий туманон увидел большой светло-серый комок
Были секунды всеобщего оцепенения. Ни из «Волги», ни из двух машин, которые одновременно буквально уперлись в нее, ни откуда-нибудь ещеникто (ни единая душа!) не бежал. Все замерло, остолбенело, мир застыли только когда вдруг пулей в лошадиный рост величиной полетел к человеческому комку какой-то мужчина, в переливчатом вишнево-зеленом-зелено-вишневом плаще, первый очухавшийся, все разом пришло в движение. Распахнулись дверцы машин. Игорь рванулся!
Вокруг Наденьки хлопотал мужчина в плаще. Игорь оттолкнул: не трожь! С размаху хлопнулся на колени Надька, Надька!.. залопотал: его лицоперекошенноебыло страшно от горя, страдания. Она лежала на животе, с неловко подвернутой рукой, лицом уткнувшись в мокрую мостовую. Плащ, и платье, и комбинация сбились к талии, виднелись голубые трусики под рваными колготками Стесняясь посторонних, стал одергивать ей одежду. Одернул. А мужчина, переливчатый, опереточный, рядом, на корточках, пытался перевернуть ее, и отвалилось, открывшись, лицо: щека одна грязная и вся окровавленная, с содранной кожей, подбородок столкнут на сторону, кровь из носа сочилась; а голова как-то странно болталась на шее, словно на одной только коже держалась. «Надька!»прохрипел Игорь. Жесточайший спазм перехватил горло. «Переливчатый» ощупывал ее, барахтаясь возле.
Надо было спешить. Могли прийти люди и ее захватить. Если Наденьку увезти домой, положить на диван, обмыть лицо и забинтовать шею, чтобы не болталась голова, чтобы укрепить головунужен гипс! то еще ее можно спасти. Надеяться не на кого, «переливчатый» тоже доверия не внушает, он чужой, лишний Надо только так, чтобы никто не заметил, скрыться, отползти к машине илилучше! схватить ее на руки и бежать; я добегу, она легонькая. Только сразу бежать.