Терри ПратчеттОпечаткиСборник
Вы держите в руках сборник слов, охватывающий всю мою карьеру. Поэтому я могу посвятить эту книгу только тем восхитительным людям, которые работали вместе со мной или помогали мне самыми разными способами в течение многих лет.
Назову хотя бы некоторых: мои почтенные издатели Колин Смайт, Ларри Финлей, Марианна Вельманс, Филиппа Дикинсон, Сюзанна Бридсон, Малкольм Эдвардс и Патрик Дженсон-Смит. Любители слов: Катрина Вон, Сью Кук и Элизабет Добсон. Любимые редакторы: Саймон Тейлор, Ди Пирсон, Кирстен Армстронг, Дженнифер Брел и Анна Хопп. Всегда бодрые и готовые к работе журналисты Салли Рей и Линси Далладей. Господин меломановдоктор Пэт Харкин. Мои друзья: Нил Гейман, профессор Дэвид Ллойд и один негодяй по имени мистер Бернард Пирсон. Управляющий директор «Нарративии» и еще больший негодяй Род Браун. Мои соавторы: Стив Бакстер, Жаклин Симпсон, Джек Коэн, Иэн Стюарт и мой личный картограф/драматург/носитель лосин и человек тысячи голосов, Стивен Бриггс. Художники: Пол Кидби, Джош Кирби и Стивен Плеер. Мои очаровательные помощники Сандра и Джо Кидби. Спасибо Джейсону Энтони за «Ежемесячник Плоского мира», Элизабет Олвей за Гильдию фанатов и последователей и Стиву Дину за великолепный «Набалдашник посоха». Отдельного упоминания заслуживает глава Гильдии воров, человек, который способен на всё, мистер Джосайя Боггис/Дэйв Ворд. И «Голова королевы», где подают восхитительные маринованные яйца и рагу из капусты с картофелем. Спасибо всем, кто организовал или пережил хотя бы один конвент Плоского мира как участник или организатор, а особенно их основателю Полу Кружицки. И всем, кто помогал мне или не мешал, а особенно Робу, который тихо работает, и без которого
Спасибо всем. Спасибо.
Предисловие
Я хочу рассказать вам о своем друге Терри Пратчетте, и это будет нелегко. Я расскажу то, чего вы, скорее всего, не знаете.
Кто-то из вас встречал некоего обходительного джентльмена с бородой и в шляпе и воображает, что видел сэра Терри Пратчетта. Это не так.
На фантастических конвентах к вам часто приставляют человека, который водит вас с одного мероприятия на другое и следит, чтобы вы не потерялись. Несколько лет назад мне попался человек, который приглядывал за Терри на техасском конвенте. Он чуть не расплакался, вспомнив, как водил Терри с лекции к книготорговцам и обратно.
Сэр Терриочаровательный старый эльф, сказал он.
«Вот уж нет», подумал я.
В феврале 1991 года мы с ним ездили в автограф-тур с «Благими знамениями», романом, который написали в соавторстве. Я мог бы рассказать массу смешных и правдивых баек об этом туре. Терри использует эти истории в своих книгах. И сейчас я расскажу чистую правдупросто обычно мы об этом не говорим.
Мы были в Сан-Франциско. В книжном магазине нам пришлось подписать примерно дюжину книг, которые они заказали. Терри посмотрел в расписание. Дальше нас ждала радиостанция: нам предстояло дать часовое интервью в прямом эфире.
Судя по адресу, тут всего квартал, сказал Терри, а у нас еще полчаса. Пошли пешком.
Это случилось давно, в те чудесные времена, когда не существовало еще GPS-навигаторов, мобильных телефонов, приложений для вызова такси и других подобных полезных вещей, которые могли бы подсказать нам, что до радиостанции никак не несколько кварталов. Скорее несколько миль. В гору. В основном через парк.
Каждый раз, натыкаясь на телефон-автомат, мы звонили на радиостанцию и говорили, что да, да, мы опоздали на эфир, и что мы бежим со всех ног, вот вам крест (на насквозь пропотевшей груди).
По дороге я пытался придумать что-нибудь бодрое и оптимистичное. Терри молчал. Так молчал, что было совершенно ясно: что бы я ни сказал, будет только хуже. Я ни разу не заикнулся о том, что ничего этого не случилось бы, если бы мы просто попросили книжный магазин вызвать нам такси. Некоторые слова назад не возьмешь, и после них нельзя остаться друзьями. Это были бы именно такие слова.
Мы добрались до радиостанции, которая стояла на вершине холма, очень далеко отовсюду, опоздав на свое часовое интервью минут на сорок. Мы ввалились в студию мокрые, тяжело дыша, а там как раз передавали срочные новости. В местном «Макдоналдсе» кто-то стрелял в людей. Так себе подводка к интервью, если ты собираешься говорить о веселой книге о конце света и о том, что нам всем предстоит погибнуть.
Люди с радио на нас страшно злились, и их можно было понять: импровизировать, когда гости опаздывают, невесело. Полагаю, что и оставшиеся нам пятнадцать минут в эфире вышли не слишком веселыми.
(Позднее мне сказали, что эта радиостанция в Сан-Франциско внесла нас с Терри в свои черные списки на несколько лет, потому что Боги Радио не прощают тех, кто заставляет ведущих сорок минут изворачиваться, заполняя эфир.)
Так или иначе, к концу часа всё завершилось. Мы поехали обратно в отель. На этот раз на такси.
Терри пылал безмолвным гневом: подозреваю, что в основном он злился на себя. Ну, еще на мир, который не сказал ему, что расстояние от книжного до радиостанции значительно больше, чем ему показалось. Он сидел на заднем сиденье рядом со мной, белый от ярости. Комок злости. Я сказал что-то обнадеживающее, пытаясь его успокоить. Может быть, что-то такое:
Ну ладно, в конце же всё разрешилось. Это же не конец света. Хватит злиться.
Терри посмотрел на меня и сказал:
Не надо недооценивать мой гнев. Без него не было бы «Благих знамений».
Я подумал о том, как энергично пишет Терри, как он тянет за собой нас всех, и понял, что он прав. В его текстах есть злость. Именно злость стала той силой, которая создала Плоский мир. Если поищете, вы ее найдете. Злость на директора школы, который посмел подумать, что шестилетний Терри недостаточно умен для экзамена «одиннадцать плюс». Гнев на претенциозных критиков, которые считают, что смешноеэто противоположность серьезному. Злость на первых американских издателей, которые не могли нормально представить его книги.
Именно злость всегда питала его работу. К тому моменту, когда эта книга подойдет к концу и Терри узнает, что болен редкой формой ранней болезни Альцгеймера, гнев его уже найдет себе другие мишени. Теперь он злится на свой мозг, свою генетику и даже на страну, которая не позволяет ему (и другим людям, оказавшимся в невыносимой ситуации) самим выбрать время и способ ухода из жизни.
И кажется мне, что эта злость основана на свойственном Терри глубоком чувстве справедливости.
Именно это чувство лежит в основе всех его работ и книг. Именно оно выгнало его из школы в журналистику, потом в Центральный совет по выработке электроэнергии и, наконец, сделало его одним из самых популярных и продаваемых писателей в мире. И это же чувство справедливости заставляет его в этой книге, пусть порой и мельком, походя, всё же упоминать решительно всех людей, которые на него повлияли. Например, Алана Корена, придумавшего множество техник короткой юмористической прозы, которыми мы с Терри пользовались все эти годы. Или же блестящий и неповоротливый «Брюэровский фразеологический словарь» и его составителя, преподобного Эбенезера Кобэма Брюэра, самого прозорливого из авторов. Предисловие Терри к «Словарю» меня немало повеселило. Мы в восторге звонили друг другу, обнаружив новый, доселе неведомый вариант этой книги («Эй, у тебя уже есть экземпляр Словаря чудес подражательных, реалистических и догматических»?).
Собранные здесь вещи охватывают всю писательскую карьеру Терри, со школьных времен до эпохи Рыцарства Королевства букв, и они всё еще образуют единое целое.
Они не датированы, если не считать упоминаний специфического компьютерного «железа» (полагаю, что если только Терри не отдал его на благотворительность или в музей, он может до сих пор сказать, где хранится его «Атари Портфолио» и сколько он заплатил за дополнительную карту памяти объемом в совершенно немыслимый один мегабайт). Автор этих эссе всегда говорит голосом Терри: добродушным, разумным, компетентным, суховатым и немного удивленным. Возможно, если вы читаете быстро и не особо обращаете внимания на такие вещи, вы можете счесть его веселым.
Но вся эта веселость таит под собой гнев. Терри Пратчетт не из тех, кто безропотно уходит во тьму, вечную или нет. Уходя, он злится на очень многое. На глупость, несправедливость, человеческую недалекость и близорукость, а вовсе не только на умирание света. Хотя и на него тоже. И рука об руку с гневомтак демон под руку с ангелом уходят в закатидет любовь. Любовь к людям со всеми их грехами, к некоторым драгоценным для него вещам, к историям, и прежде всего, любовь к человеческому достоинству.
Другими словами, гневэто его топливо, но именно величие духа привлекает этот гнев на сторону ангелов или (так лучше для нас всех) орангутанов.
Терри Пратчеттвовсе не веселый старый эльф. Ничего подобного. Он намного больше этого.
Терри слишком быстро сходит во тьму, и на это я тоже страшно злюсь. На несправедливость, которая лишит нас чего? Еще двадцати или тридцати книг? Еще одной полки, полной идей, великолепных фраз, старых и новых друзей, историй, в которых люди делают именно то, для чего рождены на этот светто есть используют голову, чтобы вылезти из тех проблем, в которые не залезли бы, если бы хоть немного подумали раньше? Еще книги или двух вроде этой, с журналистикой, агитпропом и даже редкими предисловиями? Но, честно говоря, потеря всего этого не так уж меня и сердит. Мне от этого грустно, но я видел создание некоторых книг вблизи и понимаю, что каждая книга Терриэто маленькое чудо, и у нас их и так уже больше разумного, а жадностьплохое чувство.
Я злюсь, потому что скоро потеряю друга.
И думаю: «А что бы Терри делал, если бы так злился?»
И тогда я беру ручку и начинаю писать.
Нил Гейман
Нью-Йорк, июнь 2014 года
Нежданный бумагомаратель
О книжных магазинах, драконах, письмах от фанатов, сэндвичах, орудиях труда, злости и всем прочем, что составляет жизнь Профессионального писателя
Развитие мысли
Журнал 20/20 Magazine, май 1989 года
Немного писанины о писанине. Внимательные читатели заметят, что в это время мои мозги занимали «Мелкие боги».
Это всёдовольно точное описание творческого процесса
Проснуться, позавтракать, включить текстовый редактор, попялиться в экран.
Еще немного попялиться в экран.
Продолжать пялиться в экран, прислушиваясь, не идет ли почтальон. Если хоть немного повезет, почты будет много, и утро можно будет провести за напряженной работой. Последний роман только что ушел к издателю. Делать совершенно нечего. Мир превратился в черную дыру.
Прибывает почта. Одно письмо написано на листочке с Холли Хобби. Просьба о фотографии с автографом.
Ладно, ладно, можно заняться исследованиями. Для следующего сюжета о Плоском мире необходима информация о черепахах. Приходит смутная идея, что говорящая черепаха сыграет важную роль в книге. Не представляю, почему. Черепахи просто всплыли из подсознания. Может быть, это потому, что мои собственные черепахи вышли из спячки и теперь пародируют Бертрана Рассела где-то в теплице.
Найти книгу о черепахах в ящике в свободной комнате.
Надо как можно скорее переделать книжные шкафы (очень умно было сделать их в гараже, всё подогнать, используя угольники и всякое такое, покрыть двумя слоями лака, потом принести в дом, собрать на правильные штыри и клей и расставить сотни книг в идеальном порядке. Интересный научный эксперимент: что же случится с деревом, которое провело несколько недель в холодном влажном гараже, если внезапно перенести его в теплую сухую комнату? В три часа утра обнаружилось, что все полки вдруг усохли на одну восьмую дюйма).
Интересное примечание в книге о черепахах напоминает нам, что самая знаменитая черепаха в историита, которая упала на голову знаменитому греческому философу как бишь его? Очень знаменитый мужик, что бы там ни случилось у него с черепахой. Внезапно охватывает желание выяснить подробности этой истории. В том числе мысли черепахи по этому поводу. Почему-то кажется, что это Зенон, но это точно не он.
На то, чтобы выяснить, что это был Эсхил, уходит двадцать минут. Не философ, а драматург. В его руках ранняя драма стала почти религией, превратилась в площадку для разрешения глубинных этических конфликтов, восхваляла великолепие языка и мысли. А потом немного свиста, и все ложатся спать. Из интереса прочитать про Зенона. А, это тот, кто говорил, что с точки зрения логики невозможно догнать черепаху.
Надо было сказать это Эсхилу.
Теперь надо еще навести справки о молитвенных барабанах ибез всякой особой причиныоб Уильяме Блейке. Ответить на звонок какой-то леди, которая интересуется, не к дантисту ли она попала.
Вот теперь точно пора приступать к работе. Пружина творчества сжата до отказа.
Перейти к делу. Для начала сделать бэкап диска.
Вот что хорошо в текстовых редакторах. В старые недобрые дни пишущих машинок, когда вдохновение тебя покидало, приходилось чинить карандаши и булавкой чистить букву «е». Но текстовый редактор предоставляет бесконечные возможности повозиться с ним. Писать макросы. Подстраивать часы. И прочая, и прочая. Хорошая честная работа.
Сидение перед экраном и клавиатуройсамо по себе работа. Тысячи офисов функционируют по этому принципу.
Пялиться в экран.
Почему орел сбросил на писателя эту чертову штуку? Точно не для того, чтобы ее расколоть, хотя в книге так и написано. Орлы не идиоты. Греция вся покрыта скалами, каким образом орел с ювелирной точностью попал в лысую голову Эсхила? Как вообще произносится это имя?
Орфоэпический словарь лежит в коробке на чердаке.
Стремянка в гараже.
Машину пора помыть.
Обед.
Отлично поработал утром, чего уж тут.
Вернуться к экрану.
Пялиться в экран.
Звонит еще одна дама, спрашивает, рай ли это (номер мотеля по соседству явно отличается от нашего всего на одну цифру). Выдумать забавный ответ номер три.
Пялиться в экран.
Может быть, это вовсе не вина орла, он просто делал свою работу, он выполнил столько миссий, господи, тебя же могут выгнать из орлиной авиации, если ты будешь слишком много думать о невинных философах, которым швыряешь черепах в голову. Уловка-22. Нет.
Пялиться в экран.
Нет. Это совершенно точно была идея черепахи. Она точила зуб на авторанаверное, он оскорбил черепах в своей последней пьесе. Какие-нибудь скористские шутки. Или он носил очки в черепаховой оправе. Ублюдок, ты убил моего брата! Она угнала орла, вцепилась несчастной птице в ноги, как черепаха на старом логотипе «Друзей Земли», приглушенным голосом бурчала указания, вектор 19, бип-бип-бип, Джеронимо-о-о-о-о
Пялиться в экран.
Может быть, отчаявшаяся черепаха могла цепляться за другую часть орлиного тела?
Посмотреть статью о биологии птиц в энциклопедии. Энциклопедия лежит в коробке на лестнице. Черт.
Ужин.
Пялиться в экран. Вертеть идеи в голове. Черепахи, лысина, орлы. Хм нет, вряд ли дело в пьесах. Кого еще черепаха может мгновенно невзлюбить?
Полночь
Пялиться в экран. Правая рука вдруг нажимает клавишу и открывает новый файл. Дышать очень медленно.
Написать тысячу девятьсот сорок три слова.
Отправиться в постель.
За весь день мы так и не собрались ее застелить.
Наладонник
The Independent, 9 июля 1993 года
Такие компьютеры принято считать портативными, но на самом деле это неправда. Мой старый Olivetti можно использовать вместо якоря. Возможно, они всё еще работаютя хорошо с ними обращался. И хотя они все мне больше не нужны, я никак не могу заставить себя выбросить этот винтаж.
Я помню свой первый портативный компьютер. Он весил пятнадцать фунтов. Отдельный блок питания больше всего напоминал небольшой кирпич. Эта чертова штука меня чуть не убила.
Следующий весил едва восемь фунтов, но все равно походил на кирпич (поменьше). Мне казалось, что он легкий, пока однажды мне не пришлось нестись через аэропорт вместе с ним.
Тогда до меня дошло, что не так. В чем мякотка и проблема самой идеи портативных компьютеров, что их все объединяет. Считается, что вы должны таскать их за собой. Что хорошего в машине, которая не влезает в чемодан вместе со всем остальным, что вы обычно в него складываете? Восемь фунтовэто не портативно. Это отдельная единица багажа.