Полностью согласен, приятель! Хьюго не совсем понимает, что имеет в виду Стэнли. Я успел лишь быстро просмотреть один ящик, когда она ввалилась.
Стэнли подается вперед и пристально смотрит на Хьюго тяжелым взглядом.
Ты правда считаешь, что людям твоей профессии допустимо копаться в личных вещах клиентов?
Я называю это рабочими преимуществами, приятель. Рабочими преимуществами.
На мгновение наступает неловкое молчание, когда каждый из нас, кроме Рони, пытается определить, должны ли мы по-прежнему соблюдать вежливость, или черта пройдена и, несмотря на советы Леди Т., пора сбрасывать перчатки. Первым решается Стэнли.
Ну, а я бы назвал это мерзким копанием в нижнем белье, тихо говорит он, с отвращением покачивая головой.
Хьюго слегка сбит с толку. Ему никогда не приходило в голову, что кто-то может поставить под вопрос его абсолютное великолепие, в котором он убеждается все сильнее с каждым выпитым глотком вина.
Приятель, не будь таким серьезным. Попробуй рискнуть, хоть раз в жизни.
Теперь Хьюго разговаривает немного медленнее, мужественно пытаясь не путать слова, из-за избытка алкоголя предложения выскальзывают у него изо рта с опасной скоростью, и все усилия напрасны.
Я принесу десерт, выдавливает Стэнли сквозь сжатые зубы.
Через несколько минут Хьюго становится поразительно похож на бывшего советского президента Михаила Горбачева. Допившись до бессознательного состояния, он падает лицом в черносмородиновый мусс, и когда его поднимает заботливая Рони, у него на лбу появляется изысканное пурпурное родимое пятно. Он громко храпит, пока остальные курят и пьют кофе, и опасно раскачивается на стуле. От падения его спасает только Рони, которая следит и поддерживает его, словно куклу чревовещателя.
По словам Леди Т., любой инцидент за столом должен «по возможности игнорироваться хозяином, хозяйкой и гостями». Все мы, возможно, кроме Рони, с восторгом игнорируем Хьюго. Рони рассказывает всем о своем новом увлеченииракс шарки, египетской разновидности танца живота, и предлагает станцевать, когда мы в следующий раз соберемся вместе.
Не приведи господь, шепчет Хелен. Уж лучше у меня будет цистит.
Наконец Рони заказывает такси и пытается поднять Хьюго на ноги. Альберт галантно приходит ей на помощь и поддерживает его, пока Рони накидывает тому на плечи пальто. Пока Альберт ведет Хьюго к выходу, Рони сжимает мою руку.
Прости. Он не хотел ничего плохогонасчет собак и детей. Просто напился.
Похоже, она всерьез расстроена, и я чувствую себя ужасно. На помощь приходит Эдвард.
Не глупи, милая! говорит он, утешительно обнимая ее за плечи. Это все вино. В любом случае, мы почти не смогли разобрать, что он там говорил.
Я обнимаю ее, прежде чем она выходит на улицу вслед за Хьюго и Альбертом.
А Альберт наконец оживился, впервые за вечер. И все благодаря отъезду Хьюго! говорит Эдвард нам с Епифанией, пока мы безуспешно пытаемся не хихикать, глядя, как Хьюго отчаянно висит на Альберте, который выглядит все более смущенным и раздраженным. Лорд Байрон, наблюдающий за происходящим с явным презрением, спокойно подходит к Хьюго и мочится ему на ногу. Кроме меня этого никто не замечает, и, я думаю, в данном случае леди Т. оправдала бы мое поведениебереженого бог бережет. Я предпочитаю смолчать.
После неловкого отъезда Хьюго и Рони мы все поздравляем Епифанию с ее необыкновенной любезностью перед лицом крайней провокации и благодарим Епифанию и Стэнли за гостеприимство. Еще одно такси приезжаетза Хелен и Альбертом, и посреди сердечных прощальных объятий и поцелуев Альберт, из которого обычно не вытянуть ни слова, подмигивает мне и бормочет:
Ох уж этот Хьюго! Полный придурок.
Эдвард и Лорд Байрон провожают меня домой. На улице ясно, холодно и спокойно, и наши шаги эхом разлетаются по улице, пока мы идем, держась за руки, под широким звездным небом.
Ты в порядке? спрашивает Эдвард, когда мы подходим к моему дому.
Конечно.
Я целую его в обе щеки и Лорда Байронав лоб. Эдвард крепко обнимает меня и пристально смотрит в глаза, словно что-то ищет. В какой-то момент я чувствую: он хочет сказать что-то еще. Невысказанные слова замирают между нами, словно выдох в ночном воздухе, и улетают прочь. Видимо, я их спугнула. Эдвард ждет, пока я открою дверь, и отправляется домой.
Кстати, кричу я ему вслед, твой пес описал ногу Хьюго.
На улице еще долго слышен его хохот.
12
Сегодня температура воды в бассейне8,5 градуса, небо цвета цемента, идет сильный дождь. И сегодня я хочу наказать себя болью. Потому что завтраканун Рождества, а значит, все должны быть счастливы. Все должны надеть колючие свитера со снеговиками, пингвинами или оленями. Должны объесться блюд из птицы, пирогов и пудинговне меньше, чем на собственный вес. Мы должны взрывать хлопушки, смотреть «Доктора Кто» и делать вид, что нам нравятся мягкие ароматизированные вешалки для одежды, передаренные жадным коллегой в «Секретном Санте». А еще мы должны пить коктейль «Снежок». Это закон. И я буду, обещаю. Я попытаюсь быть счастливой и не замечать чувства вины, стоящего у меня за плечами, как обычно. Но в качестве искупления за завтра сегодня я должна утонуть. Почти.
В бассейне всего два человека, и никаких признаков австралийки, но если она появится, на этот раз я готова. Легкие сжимаются и болят, пока глубокая холодная вода успокаивает разум, но я осторожна и остаюсь под водой не слишком долго. Несколько лет назад я получила жестокий урок. Отсчитав на дайверских часах минуту и пятьдесят пять секунд, я всплываю обратно на поверхность и плыву к мелкой части бассейна. Дождь жалит покрытую мурашками кожу, пока я спешу обратно в раздевалку. Высушившись и переодевшись, я выхожу, сжимая в руках книгу. Книгу, взятую на случай, если я встречу австралийку. Как понимаете, у меня страсть. И как любой человек со страстью, я готова на любую хитрость. Я заметаю следы. Книга называется «Техники работы с голосом».
На пустой парковке Эдит Пиаф заводится с первого раза, и я ее сердечно хвалю. По радио детский школьный хор поет песню про оленя Рудольфа. Я переключаю на другой канал. Мой мальчик так и не пошел в школу. У него было всего два Рождества. Во время первого он был крошечным малышом, а во время второго едва понимал, что происходит. Тогда мы с Эдвардом и подарили ему лошадку-качалку. Он был слишком маленьким, чтобы кататься на ней самостоятельно, но, когда мы держали его в седле, он дрыгал ножками и визжал от удовольствия. Он не понимал, что такое Рождество, но был очень доволен подарком. Я переключаю Эдит на первую передачу, потом на вторую и уезжаю с парковки. Дождь наконец прекратился, и бледное зимнее солнце слабо сияет за перламутровыми облаками. Нужно торопиться. Через полчаса нам с Хайзумом надо быть у ветеринара, ему должны подстричь ногти. Когда я купила Эдит Пиаф, то убрала заднее сиденье, чтобы возить Хайзума. Он очень любит свое специальное транспортное средство. Уверена, что он мнит машину своей, а меня считает просто шофером.
Терпение за рулем не относится к моим добродетелям, и женщина в машине впереди меня уже раздражает. Онатормоз, едет меньше пятидесяти километров в час. Эдит шумит на третьей скорости. Женщина должна прекратить болтовню с пассажиром и сосредоточиться на дороге. Светофор впереди зеленый, но переключится раньше, чем мы успеем до него доехать. Мои костяшки на руле белеют, и я едва сдерживаюсь, чтобы не нажать на гудок, но мне удается сдержаться. Зато я кричу. Она ведь все равно не слышит. А мне от этого легче. Как и ожидалось, светофор переключается на красный, мы останавливаемся прямо перед ним, и я заканчиваю свою обличительную тираду сочным тройным эпитетом. Мужчина в соседней машине заинтригован. Надеюсь, он не умеет читать по губам. Возможно, мне снова следует сделать вид, что я пою. Уверена, что женщина в машине передо мной включила нейтральную передачу и подняла ручник, но я также не сомневаюсь, что она ни разу в жизни не разворачивалась в дрифте. А это было одной из первых вещей, которые я попыталась сделать, когда я сдала экзамен и папа доверил мне свой «Мини». Он не замечал царапины от столкновения со столбом целых два дня. У машины передо мной небольшая вмятина в заднем крыле. Наверное, кто-то врезался в нее, пока женщина раздумывала.
Мы приезжаем в ветеринарку на несколько минут раньше назначенного времени и проводим еще полчаса в очереди, пока два дежурных врача разбираются с записью, переполненной перед праздниками, владельцы опасаются баснословных счетов за вызов в выходной день. Хайзум предпочел бы здесь не присутствовать. Он выражает свои чувства воем и попытками забраться мне на колени. Подобное поведение в исполнении 80-килограммового волкодава может смутить. Женщина, которая сидела рядом со мной с бойкой миниатюрной таксой на руках, пересела в другой конец помещения, неодобрительно цокая языком. После короткого молчания чья-то собака пускает газы. Сперва это почти незаметноэфемерное пикантное дуновение, едва щекочущее ноздри. Но вскоре ситуация заметно ухудшается. Ощущается явный привкус брюссельской капусты. Очень праздничный. Разумеется, никто не говорит ни слова, но я подозреваю таксу, на чью хозяйку внезапно нападает чихота (слово днянепроизвольное чихание). Подозреваю, что это отвлекающий маневр, который лишь подтверждает виновность таксы. Мы с Хайзумом проводим на приеме чуть дольше пяти минут, и за безболезненную процедуру я, как обычно, вознаграждаю его пригоршней печенья. Уходя, он с залихватским и гордым видом дефилирует мимо взволнованных пациентов, ожидающих приема, и наконец вырывается на парковку.
Дома он устраивается у огня, чтобы прийти в себя после сурового испытания, пока я украшаю маленькую елку, импульсивно купленную вчераживую, потому что мне нравится запах и потому что это доказательство того, что я хочу изменить свою жизнь. Правда, пока не знаю, как именно. У меня нет плана, только ощущение. Ощущение, что того, как я живу сейчас, недостаточно. Больше нет. И изменить это могу только я.
Это первая елка, купленная с тех пор, как погиб мой маленький мальчик. Первое Рождество без него мама и папа хотели провести со мной, но я отказалась. Сказала им, что я в порядке. Просто хочу побыть одна. Праздники были для меня как сверло дантиста на воспаленном зубе. А Рождествохуже всего. Потому что Рождество посвящено детямадвент-календари, рождественские гимны, походы к Санте, вертепы. Младенец Иисусот него никуда не деться. И потому в то первое 25 декабря, охваченная жалостью к себе и гневом на безжалостное праздничное веселье, я убила Рождество. Зажгла камин в гостиной и одно за другим отправила в огонь все рождественские украшения, что были в доме. Бросила туда все рождественские открытки, все полученные подаркидаже не распечатав. Я пялилась в огненный ад, наблюдала, как сворачивается и крошится бумага, тает пластик, разлагается фольга и взрывается на осколки стекло. И я пила водку. Много водки. Пришел Эдвард и обнаружил, что я выпила уже полбутылки и собираюсь отправить в огонь большую пуансеттию, подаренную соседом из лучших побуждений. Эдвард никому ничего не рассказал. Но предупредил, что если еще хоть раз застанет меня в таком виде, то расскажет всем не только что я напилась и поджигала вещи, но и что я обмочила штаны и меня вырвало на ковер. Я в этом сомневаюсь, но сказать наверняка не могу, так что пришлось поверить Эдварду на слово и переключиться на уличные костры.
Когда я была маленькой, елку всегда отдавали в мое распоряжение. Папа накручивал на ветви гирлянду, вешал на верхушку ангела и передавал дерево мне. Яединственный ребенок двух единственных детей. Когда я появилась, родители были в восторге, я бы даже сказала, в чрезмерном. Не сказать, чтобы я была избалованной, но меня растили, так сказать, на очень длинном поводке. Энергичный ребенок, полный странных идей и ярких мечтаний, я в одиночку разыгрывала спектакли и пантомимы перед родителями, куклами и плюшевыми медведями, а мои воображаемые друзья превосходили числом реальных. Подозреваю, что мои прекрасные, чувствительные, консервативные родители были изумлены сумасбродной и эксцентричной дочерью, созданной комбинацией их генов. Когда я заканчивала наряжать елку, она обычно выглядела словно взрыв на фабрике мишуры, а однажды я украсила ее прищепками для белья. Но надо отдать папе и маме должноеони никогда ничего не переделывали. Не дожидались, пока я свернусь калачиком и засну, чтобы придать елке более традиционный рождественский вид.
В этом году я собираюсь украсить елку для Габриеля, чтобы немного заполнить зияющую пустоту, скрыться от воспоминаний, которых у нас так и не появилось, о рождественских вечерах, которых у нас так и не было. И с надеждой, что, может быть, однажды меня еще ждет по-настоящему счастливое Рождество.
13
Элис
Элис была очень осторожным водителем. Особенно если в машине находился Мэтти. А сегодня она не знала дороги и оттого была еще осторожнее, чем обычно.
Давай, мам! Я же опоздаю.
Мэтти на пассажирском сиденье наклонился вперед, словно его поза могла ускорить движение. Они ехали на футбольный матч в школу на другом конце города, и Мэтти был в команде. До начала оставалось сорок пять минут, но Мэтти нужно было приехать заранее, хотя бы за полчаса. Элис смотрела на дорожные знаки сквозь грязное стекло, пытаясь сосредоточиться. Хорошо хоть дождь прекратился. Остановившись перед светофором, Элис попросила Мэтти снова зачитать, как ехать. Наконец! Она увидела впереди название одной из нужных улиц. Мэтти нетерпеливо топал ногами. Ему не терпелось начать водить самому, но он бы не хотел, чтобы его учила мама. Она ездила слишком медленно, слишком осторожно. Наверное, она заставит его нарезать круги по парковке первые полгода.
Они подъехали к школе на последних минутах, и Элис едва успела припарковаться, когда Мэтти выскочил из машины и побежал, закинув сумку за плечо. Элис осталась в машине. Не было никакого смысла выходить на улицу и ждать на холоде. К тому же она может наткнуться на кого-нибудь из других родителей, и придется вести светскую беседу. Элис предпочитала быть в одиночестве. Она включила радио. Детский хор пел рождественские гимны. У Мэтти был прекрасный голос, но в прошлом году его исключили из школьного хора, когда мальчишеское сопрано начало ломаться из-за наступления пубертата. В любом случае, он быстро рос, и попинать мяч или погонять на велосипедах с друзьями стало ему куда интереснее, чем репетировать тройные гармонии перед местным музыкальным фестивалем. Элис снова завела машину и включила печку. Становилось действительно холодно. Пока она пыталась найти в сумке перчатки, ей на глаза попался коричневый конверт, который она кинула туда, не открывая, когда он пришел с утренней почтой. Желудок сжался, как на качелях, когда один из детей опускается вниз. Она боялась, что старая жизнь наконец настигла ее. Пришло время расплаты за содеянное. Но Элис не хотела портить Рождество. Она откроет конверт после Нового Года. К тому же, может быть, там вообще ничего нет. Все будет нормально.
Снова пошел дождьне сильный, но достаточный, чтобы промочить насквозь. Он стучал по крыше машины и рисовал водянистые закорючки на лобовом стекле. Элис посмотрела на часы и вздохнула. Двадцать минут до матча, а потом еще девяносто минут придется стоять на краю поля и мерзнуть, болея за Мэтти. Элис предпочла бы посетить в Рождество спектакль или концерт с его участием. В отличие от Элис, Мэтти был прирожденным артистом и любил находиться в центре внимания. Трактирщик в его исполнении имел огромный успех, когда он экспромтом заявил Иосифу: «Вы не знаете, что сегодня Рождество? У нас это самое занятое время года!» Элис натянула перчатки и застегнула горло парки.
Ну и ладно. Она утешала себя мыслью, что сегодня вечером, после чая, они будут наряжать елку. Искусственную, но выглядит она ничуть не хуже настоящей, зато без дурацких иголок по всему ковру и неудобств с утилизацией после праздников. Они всегда украшали елку вместе, и Элис любила делить эту Рождественскую традицию с сыном. Когда Мэтти был маленьким, Элис ждала, пока он отправится в кроватку, и перевешивала украшения в более равномерном порядке. Он вешал их лишь туда, докуда мог дотянуться, но теперь вырос выше Элис и сам надевал на верхушку звезду.
Матч закончился со счетом нольноль. Мэтти забил единственный гол, но его не засчитал судья, который преподавал в школе принимающей команды. Мэтти по-прежнему сердился на ужасную, по его мнению, несправедливость, когда забросил на заднее сиденье спортивную сумку и хлопнул дверью машины. Элис не знала, справедливым ли было решение судьи, но была абсолютно уверена, что желтая карточка, которую он показал ее сыну после длительного и агрессивного протеста, была назначена совершенно справедливо. Она заметила, что некоторые родители тайком на нее поглядывали, и почувствовала, как краснеют щеки. Мужчина, стоявший рядом с ней, отец одного из мальчиков, игравших в команде с Мэтти, обескураженно покачал головой.