Ирина ВасильковаВОДИТЕЛЯМ ГОРНЫХ ТРОЛЛЕЙБУСОВ
Проламываясь через заросли каких-то тростников, оказываюсь на краювнизу серпантин автомобильной дороги, еще нижепетляет по дну долины голубым шнуром,склонеоранжевые обрывы, овраги и урочища, за ними острые хребты, как штормовые волны, вздыбленная орогенезом суша с вечными снегами на горизонте. Косматые рваные облака мечутся в небе, волоча по земле хвосты синих теней, панорама горной страны дробится на осколки, вспыхивая дополнительными деталями и объемами.
! Киргизия! Как я здесь оказалась?
Справка
Контора называется СЭС. Битый час проискала ее среди заросших тополями пятиэтажек. Но трамваи в переулке звенели счастливыми голосами детства, а клейкие листья пахли радостью, так что я и не злилась особенно. Контору показал трамвайный водительсолнце золотило неказистый домик, похожий на трансформаторную будку без опознавательных табличек. Оцинкованная дверь, три раскрошенные ступенькии все.
Третий час утешаюсь созерцанием полоумной очереди. Напротив красавец. Седобородый шкипер. Или киноактер. . Хочет пригласить на чашечку кофе? Наверняка расскажет что-нибудь интересное. Люди с такой внешностью просто обязаны увлекаться слаломом на или на Замбези. Что он тут делает? Прививается от экзотической заразы перед очередной экспедицией? Наконец шкипер ныряет в щель кабинетаслышно, как громоподобно трубит монументальная дама, он отвечает виноватой скороговоркой и вскоре выскальзывает наружу, прижимая к груди белый листочек. Моя очередь.
Стою перед нахмуренной особой в крутых кудряхна голову выше меня, халат трещит на арбузной груди, очки , прямо аллегория Медицины. Объясняю, что мне нужна справка об отсутствии в квартире инфекционных заболеванийпоследняя из двенадцати, которые требуются, чтобы положить отца на месяц в больницу. Чем ? строго вопрошает дама. Объясняю: ничем, старость, Альцгеймер, но от этого не лечат, кривится дама, ну да, знаю, но обещали поколоть витаминами, подкрепить, ну-ну, презирает меня дама, хотите сплавить старика в чужие руки, много вас таких, никакого чувства долга по отношению к родителям, и откуда я знаю, что вам нужна справка, и есть ли у вас направление, а без направления я не обязана Тупо смотрю вбок, на не политые горшки с унылой «щучкой» и неизменным . Интересно, какой диверсант занимается подбором растений для медицинских контор? Почему выбирает именно , сгущающие уныние? Дверь неожиданно приоткрывается сквознякомкоридорная очередь, вытягивая шеи, сканирует теткин монолог, извлекая из него свою эфемерную пользу. Достаю список. Двенадцать позиций, напротив одиннадцати галочки уже стоят. Но эпидемиологическая дама непреклонна, ей требуется направление по форме такой-то. А место в больнице зарезервировано на послезавтра, и если я не в общем, наворачиваются слезы, на которые аллегория Медицины смотрит с утробным наслаждением и, упившись властью, на кресле-вертушке оборачивается к шкафу. Папка извлечена, пыль сдута, отметка сделана, справка выписана. Победа.
Можно вас?
Ага, у оцинкованного выхода поджидает шкипер. Хочет познакомиться? Неужели мысль материальна и я до ?
Нет, гораздо проще. Он, видите ли, из-за двери все слышал. У него тоже неадекватная старушка-мама. Варит ей кашу, куча денег уходит на , спать не дает, и с работы его скоро выгонят, и деньги кончились !!! Все понимаю, человеку поделиться не с кем, а тутоп! сходные проблемы! И вот, весь в истерике, тащится за мной до остановки и живописует, как старуха его достала. И чем больше живописуеттем больше его бьет нервная дрожь. Видимо, подобные испытания мужикам даются тяжелее. Вот тебе и кофе. Слушаю и киваюможет, человеку и .
Удачи вам! запрыгиваю в трамвай и машу рукой.
Он смотрит вслед глазами больной собаки и вовсе не кажется таким уж .
Раньше не вдумывалась в слова молитвы о «кончине мирной и непостыдной».
Может, все неправильно живут, пряча глаза и ни о чем таком не думая. Самый большой дефект нашей цивилизации. Не выспалась, в глазах все плывет, оттого «дефект цивилизации» слипается в «дефекацию»
Именно. Пришла с победной справкой домой. В квартире пахнет ужас-ужас, отец на полуупал с кровати, до туалета не дошел. Видимо, давно лежитбелый как мел, руки ледяные. Стонет. Постельное белье стянуто на полцеплялся, пытался подняться. Перекатила на клеенку, отмыла, переодела. Теперь поднять на койку. Сажаю, прислонив спиной, влезаю на кровать, продеваю под мышки жгут из простыни и тяну вверх. Получилось, хоть и не сразу.
Ну вот. Выпил чаю, угрелся и заснул.
Сижу и думаю о «непостыдной». Удручает не физическоегоршки-пеленки, перетаскивание в ванную и обратноа психологическое напряжение: когда видишь, что боевой офицер, атомный физик, да просто красавец-мужчина превращается в бессмысленное существо.
Психика разумно устроенакогда нет сил, летит предохранитель. В моменты непереносимого стыда, как сейчас, у отца отключается разумон делается жалким, хнычет, лепечет, а после ничего не помнит.
И мне стыднобудто я не должна видеть его стыд.
Будто я виновата. Будто мне самой ничего подобного не светит в восемьдесят пять.
Зато потом у него требует, обвиняет, грозит. Это он-то, который за всю жизнь и мухи не обидел
Ага, проснулся. Кричит, чтобы я срочно бежала в аптеку за витаминами, от которых он сразу выздоровеет. А если не побегуто я змея и кровопийца.
С больницей тоже его идея. По радио услышалесть такая, бывшая «старых большевиков». Какая-то у них двухмесячная реабилитационная программа для стариков. Хочу туда, я что, не заслужил? За соломинку хватается. Поспрашивалаговорят, неплохая. Не лечат, конечно, но в порядок слегка приводят, да и домашним дают передышку. И не так дорого. В общем, решилась.
Пап, обедать?
Пошла к черту, раз в аптеку не идешь!
Изображаю, что ушла, хлопая дверьювсе равно он ничего не видит. Через пять минут снова хлопаю.
Пап, принесла! Теперь обедать будешь?
Теперь буду.
Даю витаминэтих витаминных коробок уже полдесятка на столе, потом подношу ложку с супом. И вдруг:
! Не то купила! Неправильные! на тебя! выплевывает желтый шарик, неожиданным взмахом выбивает у меня ложку, тарелку, горячий суп льется на грудь, на чистую постель
! Я обжегся! Подуй!
Опять сжался, маленький, несчастный.
И мне опять стыдно.
Все будет хорошо
Больничному коридору полагается быть унылым, но этот и вовсе тусклый. Два крыла здания, построенного буквой , сдерживают солнце, даже летом воздух в отделении сероватыйто ли туман плавает, то ли дым, то ли строительная пыль из дальней палаты, где два узбека крушат стенку отбойными молотками. По коридору бродят люди-тени, тихо шаркая, шурша, шелестя сухими, изношенными, почти прозрачными оболочками. Старики, старушкиотделение геронтологии общее, без всяких стыдливых М и Ж. В таком возрасте чего церемонитьсяпусть сидят на соседних горшках, как в детском саду. Бродящих старушек большене хотят лежать, из последних сил пытаются пересилить судьбу, ожить, цепляются, тянутся вверх. Вот одна, с бессмысленным выражением выпученных глаз, снова учится ходить обе ноги, шатаясь и опираясь на трость с четырьмя опорами. Никому не видимый героизм, мучительно закушенная губа и тупое перемещение вдоль длинного ряда палат. Возможно, воля у нее тверже, чем у покорителей Антарктиды, но кто здесь оценит?
На дерматиновой кушетке, здешней лавочке, квашней расплылась деревенского вида бабкафланелевый халат, серый платок, обрезанные валенки. и кокетливых тапочках. В той жизни они, может, и не удостоили бы друг друга даже презрительным вниманием, здесь же никак не могут наговориться, и просторечие одной, сталкиваясь с филологической утонченностью другой, высекает стиль, которому позавидовал бы иной писатель.
О детях, о детяхо чем же еще? Все здесь тоскуют о детяхвключая . Та, что в валенках, жалеет, что аборт сделала в восемнадцать лет, осталась бездетной, а та, что в , утешает , какая разница, что есть дети, что нетвсе равно в итоге остаешься одна.
Ничего нового никто не скажет, ничего интересного не произойдет.
Боже, как здесь можно работать? Выдерживать этот запах, этот ужас, это смирение перед , безвыходное ожидание финала, зеленоватую полуживую плоть?
Отец отказывается вставать с постелинапуган последним падением. После переезда в больницу был плох, ничего не понимал. Вчера опомнился и сказал, что даже нравитсямного , все заботливые, меняют по десять раз на дню.
Вот такая мне вышла передышка. В припадке авантюризма сажусь в самолет и лечу в киргизский город Бишкекабсолютно без цели и без смысла. При этом чувство испытываю сложноес одной стороны, придти бы в себя. больно оставлять отца на чужих людей. Хотя уверяют, что уход прекрасный, кормят с ложечки, моют и все такое.
Но он слепой совсем!
Вы не волнуйтесь, Лариса Петровна! улыбается симпатичная докторша. Все будет хорошо. И не таких поднимали. Вот увидите. Ходунки наденем. Эти такими же былии вон, по коридору ходят. А вам тоже отдохнуть надо!
Всю жизнь считала, что за родителями буду ухаживать сама. Неожиданно оказалось, что ресурсы организма не беспредельны. Но эти люди чужие. А если они не понимают, что проблема у него не в ногах, а в голове? Но все жепрофессионалы-геронтологи вдруг?
ну-ну, кивает аллегория Медицины, хотите сплавить старика в чужие руки, много вас таких, никакого чувства долга
Ох!
Этнографическое
Почему в Бишкек? А случай подвернулся.
Спасибо «у». Не виделись с Петькой лет тридцать, и вдруг нашлись. В десятом классе, сидя на последней парте у окна, веселились, наблюдая, как на детской площадке ясельная группа отнимает друг у друга ведерки и совочки. Теперь известный сейсмолог собирается в Киргизию на международный симпозиум. Мой бледно-зеленый вид кажется ему неправильным и требующим немедленного вмешательства. Мысль прогулять подругу детства по отрогам Тянь-Шаня материализуется в самолетный билет. Положилась на волю обстоятельств. Мироздание не препятствовало, даже помогло собрать двенадцать справок.
Расслабляюсь в самолете «Киргизских авиалиний». Хорошенькие узкоглазые стюардессы разносят напитки. Кофе не предусмотрен, зато чай наливают из облупленного эмалированного чайника фасона 50-х годов.
Рассматривать землю в иллюминаториз любимых занятий. Чем ближе к цели, тем пейзаж грустнееказахстанские сумеречные полупустыни с блюдцами соляных озер. Приземляемся в темноте. Научных сотрудников загружают в «уазик», и мы несемся по ночному шоссе. Оно обсажено деревьями, за которыми печально сквозят пустыри. Сидящий напротив старый академик с отчаянием начинает рассказывать. Какие здесь были поля, чем только не снабжали столицу! А теперьничего. Он и не видит меня в темноте, но нужно выговориться, голос как ручей, как тоска, как слезы. Родился и вырос на этой земле, много лет возглавлял научный институт, пока не распался Союз и не вышел негласный приказнаукой должны управлять люди коренной национальности. Пришлось уехать, основал научную школу в России, но жизнь, и детство, и юность, и могилы родителейвсе здесь.
. Ну вот, приехали. Шофер выволакивает чемоданы, объясняет, что на научной станции (нагостиница переполнена, поэтому некоторым придется жить здесь (под горой). Отель поражает шикарным мраморным вестибюлем. Роскошный зеркальный лифт. Две девушки на белые блузки, модные стрижки.
Но внимание, не расслабляться!
Проблема номер разв номере никаких удобств. При европейских-то ценах! На этаже полумракпробираясь к туалету по сумеречному коридору, натыкаюсь на сонную девицу и пытаюсь уточнить маршрут. Девица в ужасе шарахается, это американская , не понимающая по-русски и глубоко травмированная варварскими обычаяминеобходимостью по ночам. Слышно, как на другом этаже Петька громко сражается с администрацией, пытаясь вытребовать стол, чтобы пристроить ноутбук. Испуганные киргизские барышни долго не понимают, потом отпирают дверь подсобки с кучей покалеченной мебели. Бери что хочешь!
Не найдя в номере шкафчика для одежды, кидаю вещи на чемодан и проваливаюсь в сон. Снится, что лечу с ледяной горы. То и дело просыпаясь, не могу понять, почему простыня сползает с кровати, причем вместе со мнойутром обнаруживается, что с нового матраса просто не догадались снять полиэтиленовую упаковку. Приходится вспарывать полиэтилен маникюрными ножницами. Непонятно, куда этот объемный ком теперь деватьникаких мусорных корзинок. Бросить, что ли, прямо в коридоре?
Балкон выходит на унылый бурый склон, по которому ползают овцы и коровы. Пройдясь по этажу, обнаруживаю холл с огромным не работающим телеэкраном. Еще висят узкоглазые красавицы рекламируют меха и этнические украшения. Здесь задерживаюсьне с курьезов же сервиса начинать знакомство с новым ландшафтом, знакомство с этнографическими типами важнее. Лица девушек поражают странной негармонической красотой, они грубее знакомых мне узбекских или таджикских, но гораздо разнообразнее. В некоторых проскальзывает что-то монгольско-бурятское или тувинское (может, мне просто примстился настойчивый ветер с востока?). Надвинутые на лоб меховые шапочки и многоэтажные серьги соответствуют типу лица, и я замираюнадо почувствовать здешнюю эстетику, поймать стиль, ноту, дыхание.
И еще о бытовых мелочах.
Представления хозяев киргизского сервиса об удобстве и функциональности настолько простодушны, что им в голову не приходит привинтить на стенку в душевой крючки для одеждывидимо, ее полагается складывать прямо на мокрый пол или нестись на помывку голышом через весь этаж. Поставить в номер стол или стул тоже не догадываются, зато ковер присутствует непременно. Впрочем, милые люди и стул дадут, если попросишьтолько не понимают, зачем. Традиции многовекового проживания в юрте? Но никаких юрт в окрестностях не виднообычные домики. Может, у них внутри домиков спрятаны юрты? Я выпросила целых два стулавыставила на балкон, будем и любоваться закатами.
Манера подавать на стол одну тарелку салата на двоих привела в неадекватное состояние двух американских геофизиковбедняги не могли понять, почему за свои деньги они не могут получить каждый по отдельной тарелке! Киргизы тем временем смотрели на них, как на не могли взять в толк, для чего этим людям так много растительной пищи.
малыесвою возить надо!). Расстроенная, она горько жаловалась мне на их двуличностьведь при всем они ей так мило улыбались! Но моей просьбы разбудить меня в полпятого к самолету девушка искренне не понялазачем ей так рано вставать, если она вторые сутки не высыпается.
А говорят все местные жители по-русски, и надписи везде русскиеей-богу, чувствуешь себя как дома.