До самой вершины холма я шла в одиночестве. На поле, уже распаханном пóд зиму, кое-где рос ноголист я им любовалась. Иногда мелькал олень. Каждый раз это было как потрясение: вот только что пустое поле и вдруг он, почти невидимый на фоне взрытой земли.
Тем утром с оленьей внезапностью возник Тоби. Я подняла взгляд никогошеньки. Отвлеклась на секунду и меня будто что-то толкнуло. Так и есть: вот он, Тоби, стоит и смотрит в мою сторону. Отслеживает. Я вздрогнула. Потом помахала ему. Он не отреагировал, но я не обиделась. Тоби общительностью не отличался. Зато несколько раз очень меня выручил.
Например, когда я шла по краю свежевспаханного поля и угодила ногой в сурчиную нору. Такое растяжение заработала, что сама домой нипочём бы не добралась. Вокруг никого. Всё же я пару раз крикнула: «Помогите!» Тоби услышал. И пришёл. Это случилось в прошлом году. Я тогда весила поменьше. Но всё равно тащить меня вверх по холму было нелегко. Тоби тащил. Не на закорках, а на руках, как младенца. От него пахло прелым, оттепельным лесом. Или собакой, которая попала под ливень и начала отогреваться. Сильный, резкий запах, но не гадкий.
По пути я неуклюже благодарила Тоби: «Спасибо. Извините за неудобства. Как мило с вашей стороны». Потом, уже перед крыльцом, сказала ещё: «Может, хотите воды попить?» Тоби отмалчивался. Но без скрытой досады. Просто не отвечал и всё. За водой в сени он не пошёл. Посадил меня на ступеньки и скорей прочь. Успел скрыться прежде, чем мама дверь распахнула.
Ещё был случай. Папа застудил поясницу, причём в разгар уборки тыкв. Слёг на два дня. Мы, ребята, с мамой и дедушкой поехали поутру в поле. Настроились работать без папы. Приезжаем а тыквы уже в прицепе (мы его накануне прямо там и оставили). Уложены рядами, одна к одной. Хоть сейчас на рынок вези. Братья и дедушка не поняли, кто это постарался. А я знала: это Тоби. Представила, как он трудится ночью при свете луны и фонаря, грузит тыквы, а ведь некоторые из них такими большущими уродились, здоровому мужчине одному не унести.
Мама в тот день испекла тыквенный пирог персонально для Тоби. Дала мне, сказала: оставь в конце подъездной аллеи. Пирог был ещё горячий. Я долго ждала Тоби, даже пирог остыл. Всё озиралась, а Тоби не шёл. Тогда я положила пирог в ящик мы там оставляли для Тоби гостинцы и ношеную одежду. Через два дня я нашла в ящике чистую тарелку из-под пирога. Рядом был букетик веточки древогубца с красными нарядными ягодами и лиловые дикие астры. Букетик Тоби заботливо перевязал прочным стеблем пырея.
* * *
Я продолжила путь. Дорога вела вниз, в лощину. Я шла беззаботно. Генри и Джеймс своими воплями распугали даже окрестных медведей, не говоря о всякой мелочи. Что касается змей, они в такой час определённо лежат где повыше да потеплее. А Бетти почему-то я была уверена, что Бетти будет ждать меня ПОСЛЕ уроков. Тут-то она и выросла прямо передо мной. Как из-под земли.
В руках она держала палку. Не такую здоровенную, как накануне, но это-то как раз меня и напрягло. Вчера Бетти хотела произвести впечатление. Потом, наверно, сообразила: большая, длинная палка ей самой не по руке. Не размахнёшься. И выломала новую. Свежую. Которая больнее бьёт.
Привет, Бетти.
Я не сбавила шаг, хоть и перетрусила. Хотела просто пройти мимо. Бетти заступила мне дорогу и протянула руку:
Вместе пойдём. Давай, чего там у тебя.
Я чуть было не поправила её. Хотела сказать: «Не чего, а что». Хотела шмыгнуть сбоку. Быстро передумала. Лучше не надо. Всё равно не выйдет.
Мы совсем не богачи, выдавила я. Хоть этот момент проясню. И у меня для тебя ничего нету.
Просторечное «нету» вместо «нет» меня саму покоробило. Не знаю, как оно вырвалось. Должно быть, мне хотелось подладиться к Бетти, опуститься самую малость до её уровня. Может, сработает. Может, на сегодня обойдётся.
Я и шагу не сделала, как Бетти согнула свою палку наподобие лука. Мишенью она выбрала моё бедро синяк на бедре скрыт от посторонних. Я все силы собрала, чтобы в лице не измениться, чтобы Бетти не видела, как мне больно.
Давай, чего принесла, повторила Бетти. Противно было отдать ей даже такую ерунду, как пенни.
Вот, возьми, а больше ничего не получишь. Я держала монетку в ладони, будто собиралась кормить собаку. Можешь не просить. Всё равно не дам.
Бетти покосилась на монетку, взяла её двумя пальцами, заглянула мне в лицо:
Чего это? Пенни? И всё?!
На пенни можно купить целых два леденца.
Сдались мне твои леденцы! Бетти отшвырнула монетку. Завтра другое чего-нибудь принесёшь. Получше.
Вот уж нет. Пусть она меня ещё раз стукнет не видать ей подношений как своих ушей.
Даже не рассчитывай, Бетти. Почему ты такая злюка? Если исправишься, (я сама не верила в это «если», и уж конечно, сомнение сквозило в моём голосе), мы могли бы дружить.
Бетти в ответ замахнулась палкой. На сей раз удар пришёлся по запястью. От боли я рухнула на колени, стиснула, прижала к животу повреждённую руку. Не сразу решилась поднять взгляд. У Бетти лицо как-то размякло, челюсть отвисла, обнажив зубы. Чем-то она сейчас походила на приблудную собаку время от времени такие собаки пытались прибиться к нашим, с фермы, но те их всегда прогоняли.
Пальцы Бетти сильнее сжали палку. Сейчас снова ударит, поняла я. И расплакалась. Бетти передумала бить. Вся подобралась, глаза стали ясными, злыми.
Соплячка, процедила Бетти. Не забудь, чего я сказала. Станешь ябедничать до меньшого доберусь. Вставай давай.
Я кое-как поднялась, нетвёрдым шагом пошла вперёд. Возле поворота оглянулась. Бетти голыми руками шарила прямо в зарослях плюща там, куда забросила пенни.
Вечером я пошла к тёте Лили. Застала её перед зеркалом. Тётя Лили расчёсывала волосы. Долго, тщательно. Потом накрасила губы, но сразу стёрла помаду.
Что тебе, Аннабель?
Она не оглянулась на меня ей всё отлично было видно в зеркало.
Мне я спрятала руки за спину. Мне застёжку с камушками для кофточки поносить Можно, тётя?
Один камушек потерялся наверно, поэтому тётя Лили вообще рассталась с застёжкой. Вдобавок, застёжка была старая, погнутая. Такую и отдать не жалко.
Мою застёжку? Тётя Лили поворошила пальцем в открытой шкатулке для мелочей, что стояла на туалетном столике. Разве застёжка не у тебя, Аннабель? С тех пор как я тебе её дала, она мне вроде не попадалась.
Я уцепилась за слово «вроде».
Разве? уточнила я.
Уж конечно, я не лгала. Вопрос ложью быть не может.
Точно не попадалась. Не помню, чтобы ты возвращала застёжку, Аннабель.
Тётя Лили крутнулась вместе с табуретом, стала глядеть непосредственно на меня.
Могу ли я одолжить то, чего не имею, Аннабель? По-моему, не могу. Ступай, поищи застёжку в своей комнате.
Она снова отвернулась к зеркалу, взяла пинцет. Я уже открыла дверь, но тётю Лили вдруг посетило новое соображение.
Все твои кофточки, Аннабель, снабжены пуговицами. На что тебе вообще застёжка?
Я поежилась. Все кофточки тёти Лили тоже имели пуговицы.
Просто она такая красивая, тётя.
Красивая! В глазах Господа нашего, Аннабель, красота самое суетное, что есть на свете.
В тот вечер у нас был отличный ужин отбивные, жаренные в свином жире, печёная картошка и капустный салат со сметаной и сладким луком. После ужина мама завернула в клеёнку две булочки, отбивную и яблоко.
Аннабель, это для Тоби. Сбегай, погляди может, он где-то рядом. А нет оставь в ящике, да крышку поплотнее прихлопни, не то собаки всё растащат.
В просьбе не было ничего необычного. Мама считала, что Тоби слишком тощий и бледный, вот и посылала ему со мной вкусненькое. Ни Генри, ни Джеймс к ящику не ходили. Они бы непременно воспользовались случаем, устроили бы догонялки в сумерках, нарочно протянули бы время, чтоб не учить уроки, чтоб сразу мыться и в кровать.
Взрослый мужчина на одной бельчатине долго не выдержит, сказала мама, вручая мне узелок.
В саду полно падалиц, возразила я. А в поле картошки и свёклы. Совсем рядом с коптильней. Тоби мог бы взять да поесть.
Мама смерила меня взглядом.
По-твоему, Тоби возьмёт чужое? Нет, Аннабель, мама покачала головой, не возьмёт, разве только сказать ему прямо: «Бери».
Почему тогда мы ему не скажем?
Потому, отрезала мама и снова взялась мыть посуду. Беги скорей, пока совсем не стемнело.
Почему он сам не попросит? не отставала я, даром что мамина спина всегда значила: разговор окончен.
Потому, повторила мама, не оборачиваясь. Беги, а то будешь на обратном пути в потёмках спотыкаться.
Глава пятая
В поле зрения Тоби появлялся поэтапно: сначала над холмом возникла его шляпа, затем плечи и так далее, до сапог. Ни дать ни взять огородное пугало если бы не ружья. И не руки у пугала ведь рук нет.
Не знаю, видел Тоби или не видел, как я приближаюсь. Навстречу он не пошёл. Это было не в его духе.
Здравствуйте, Тоби. Мама прислала вам гостинца.
Надо было что-то добавить, и я добавила:
У нас после ужина много осталось.
Тоби не ответил. Глядел из-под шляпы, как старый незлой пёс, и молчал. На шее у него болтался «кодак».
Нащёлкали снимков, Тоби? Может, забрать у вас плёнку?
Мы забирали использованные плёнки. Тётя Лили зря, что ли, она работала на почте? отсылала их в проявку. Готовые фотографии я обычно днями таскала в портфеле, пока наши с Тоби пути не пересекались. Чтобы самим вскрыть конверт этого мы себе не позволяли. Тоби, когда хотел, сам показывал свою работу.
Однажды он разорвал при мне конверт, а там Краснохвостый сарыч с кроликом в когтях. Туча, позолоченная по краям закатным солнцем. Олень, спящий в зарослях ноголиста Это как же надо тихо ступать, чтобы к спящему оленю подобраться! И как любить природу, чтобы, живя впроголодь, щёлкнуть не ружейным затвором, а затвором фотоаппарата! Никто бы такую добычу не упустил кроме Тоби.
Он вынул плёнку из кармана. Я отдала ему узелок.
Тоби, у вас чистая плёнка осталась? Или принести?
Он кивнул: в смысле, не надо, ещё есть. Плёнку нам присылали вместе с отпечатанными фотографиями. «Кодак» ведь обещал, что пожизненно будет плёнкой обеспечивать.
Тоби поправил ружейные ремни. Обычно он сразу уходил, сейчас медлил. Я ждала. Тоби снова полез в карман.
Вот, это твоё. И вручил мне мой пенни. Он был тёплый и влажный, словно Тоби тискал его в кулаке. Значит, Бетти монетку не нашла. Зря только шарила по плющам. Значит, Тоби следил за мной. Пенни я положила в карман.
Тоби ещё чуть помедлил, будто надеялся на что-то. Если ему известно, что денежка моя, значит, он видел, как Бетти меня била. Может, даже слышал угрозы. И не вмешался. Наверно, подумала я, он ждёт: вот я его попрошу заступиться. Я не попросила. Сама ещё толком не разобралась.
Наконец Тоби кивнул и пошёл прочь. На холоде клеёнчатый плащ стал колом и при каждом шаге похрустывал, три ружья за спиной слегка стукались прикладами. По этим ритмичным звукам всегда можно было узнать Тоби. Как он с такой «музыкой» к диким животным подкрадывался загадка. На мои шаги даже сонная корова всегда оборачивалась, а олень тот бы не только проснулся, ускакал бы миль на пять.
Я немного постояла, глядя вслед Тоби. Он пошёл по тропе между земляничной поляной и чащей; он словно бы нырял, спускаясь в ложбины, и опять выныривал. Перед домом я снова замедлила шаг. Тьма прибывала, дом светился изнутри и раздувался от этого света. Я подумала: может, Тоби тоже вот так иногда стоит, смотрит? Может, и Тоби это чувствует что дом набухает светом?
Я пощупала монетку в кармане. Решила для себя: да. Стоит. Смотрит. Чувствует.
* * *
Папа ждал на заднем крыльце. Как всегда, когда я носила Тоби ужин.
Ну, каков он тебе сегодня показался, Аннабель?
Всё такой же. Тихий.
Мы вошли в дом.
Это хорошо, что тихий. Но если что сомнительное заметишь сразу мне скажи, ладно?
Я испугалась:
Что сомнительное, папа?
Всё что угодно, Аннабель.
Например, если Тоби заболеет или поранится, да?
Вместо ответа папа погладил меня по голове. Улыбнулся:
Иди-ка к себе в комнату. Небось, уроки ещё не учены?
Но я сначала пошла к тёте Лили. Надо было отдать ей плёнку. Знала бы я, знал бы хоть кто-нибудь в доме, какую беду таит эта плёнка!
Перед сном я осмотрела синяки. На запястье была вспухшая ссадина. На бедре кровоподтёк вроде здоровенного огурца, только, конечно, не зелёный, а красный. Он ещё не посинел, не почернел. А больно как было не дотронуться.
Тогда я решила: не получит Бетти застёжку с камушками. В конце концов, худшее, что она сделает мне или мальчикам, обеспечит ещё пару «огурцов». Не убийца же она. Простая хулиганка. Вдобавок Тоби за мной наблюдает. Если что вступится. Тоби нас с братьями в беде не оставит. Придет вовремя. Сердцем почует, что неладное творится. А синяки Посадит мне Бетти новый пожалуюсь маме. Уж она разберётся.
Назавтра я повела себя как последняя трусиха. Помчалась от крыльца вместе с братьями, бегом проделала весь путь до Волчьей лощины сначала вверх по подъездной дорожке, потом вниз с холма, дальше через поле. Несколько раз братья оглядывались. Генри даже бросил:
Быстро бегаешь, для девчонки-то.
А Джеймс и вовсе посоветовал поберечь силы. Иначе говоря не пасти их с Генри.
До школы мы и сами можем добраться! выкрикнул Джеймс и прибавил скорости.
Разумеется, они могли, но дело-то было не в них. Возле спуска в Волчью лощину я наконец-то поравнялась с мальчиками, схватила Джеймса за рукав:
Дальше вместе пойдём.
Джеймс задёргался, буркнул: «Вот ещё», а Генри спросил:
Что-то случилось?
Ничего особенного. Просто вчера на этой тропе я видела змею. Во-от такущую!
Генри вроде поверил. Знал, что я боюсь змей. Джеймс вытаращил глаза:
Это был змеиный король, да, Аннабель?
Наверное. Мне такие здоровенные ещё не попадались.
Аннабель, что ж ты вчера не сказала? Я бы сбегал посмотрел.
Вот именно поэтому и не сказала. Зато, если мы сейчас пойдём тихо-тихо, может, змеиный король снова нам покажется.
Только мы сделали пару шагов из-за дерева вышла Бетти. Мальчики остановились так внезапно, что я в них врезалась.
Привет, Бетти, поздоровался Генри.
Джеймс ничего не сказал. Я обошла обоих и продолжила путь:
Ну что застыли? Опоздаем же!
Я не обернулась, но услышала сзади шаги. Братья пошли за мной. На первом же повороте я пропустила их вперёд, и они пустились бегом. Я за ними. Мы бежали до самой школы.
Противная эта Бетти, сказал Джеймс, расстёгивая пальтишко. Жуть наводит.
Она просто глупая девчонка, возразил Генри, но голос понизил и по сторонам сначала поглядел.
Скоро появилась и Бетти. Но ей уже было не до нас. Всё внимание она сосредоточила на своей парте. Потому что за партой сидел один из самых старших мальчиков Энди Вудберри. Жаль, всегда думала я, что такая вкусная фамилия досталась такому забияке. Энди никто в школе не любил. Даже его ровесники. Потому что он и ровесниками умудрялся помыкать.
В тот день, когда впервые появилась Бетти, Энди в школу не пошёл. И назавтра тоже, и потом ещё несколько дней. Мы знали почему. У его отца и дядьёв были фермы неподалёку от нашей. Все Вудберри держали коров, продавали молоко и масло. Выращивали кукурузу и картошку. Также им принадлежал луг, с которого заготавливали на зиму сено. Был огород. Овец разводили ради шерсти, но по весне позволяли себе зарезать ягнёнка к воскресному обеду. Кур и коз я даже отдельно не упоминаю. Они на каждой ферме есть.
В конце октября Энди в школе появлялся редко. И то, кажется, только чтобы жизнь свою разнообразить. Миссис Тейлор он не слушал, уроки не учил.
Чего это ты моё место занял? сказала ему Бетти.
Даже в сидячем положении Энди был ростом почти с Бетти, которая стояла рядом. Но Бетти это обстоятельство не смутило. Остальные дети притихли. Что-то будет? Миссис Тейлор писала на доске, ничего не замечала.
Энди смерил Бетти взглядом:
Ты вообще кто такая?
Бетти Гленгарри. А ты?
Энди Вудберри.
Бетти по-птичьи наклонила голову и спросила:
Ты в лесу, что ли, живёшь?
Не.
Значит, ты ягода?
Не.
Энди сел прямее, расправил плечи:
А ты что, в долине живёшь?
Представь себе, да, ответила Бетти.
Энди призадумался:
Значит, ты
Тут даже до него дошло: сострить не получится. Бетти заранее приготовилась смеяться: