«Ба! Да сегодня же двадцать второе февраля! Ай, умница, Катерина. Ай, да молодчина! Что, если бы она родила днём позже, да ещё и дочь? Позора друзей было бы не избежать. Мужики на заводе подняли бы на смех. В День Советской Армии инате вам защитницу!»
Он выпил водку, крякнул, как полагается. Откусил чеснока, зажевал салом. Включил телевизор, бесцельно уставился в экран. Спать лёг только после полуночи. Всё думал, размышлял.
Роды прошли благополучно. Катерину выписали из роддома через неделю. Первое время Сергей и Катерина чувствовали себя песчинками среди огромной массы забот, свалившейся на их плечи. Некому было подсказать, помочь. Ночью, когда просыпалась дочь, вставали по очереди, порой мешая друг другу. Через неделю Катя освободила мужа от этих обязанностей.
Серёжа, спи, я сама, говорила она каждый раз, когда Сергей, встрепенувшись от плача, подходил к кроватке дочери. Нужно будет, позову.
Как скажешь, особо не противясь, отвечал он.
Потом это вошло в норму. Обязанности по дому распределились сами собой. Каждый из супругов усвоил их до мелочей.
Через месяц Сергей пригласил друзей из города «на кашу». Гриша Бурмакин пришёл с подругой. Они ещё не были женаты, но жили совместно уже давно. Им бы следовало сыграть свадьбу ещё раньше Сергея и Кати, но они почему-то медлили.
Всему своё время, пусть плод созреет окончательно, отшучивался Гриша, когда разговор заходил о его женитьбе.
Друзья Сергея вошли в дом шумно.
Тише, Гриша, наша красавица спит, мягко, чтобы не обидеть гостей, проговорила Катя шёпотом.
Здравствуй, Катя, также шёпотом поздоровались Гриша и Света. Покажи нам своё чадо.
Чуть позже, вы с мороза, застудите ненароком, возразила Катя. Проходите пока в комнату, стол уже накрыт. Серёжа, проводи гостей и извинись за беспорядок. Сними пелёнки и сложи в стопку, я потом их поглажу.
Мы народ понятливый и непривередливый, поэтому не нужно извинений, отозвалась Светлана и предложила свою помощь.
Нет-нет, что вы? Какая может быть помощь? Вы наши гости, мы сами хорошо справляемся.
Друзья сели за стол, и только выпили по одной рюмке, как в соседней комнатке послышались всхлипывания и возня.
Проснулась, встревожено поднялась с места Катерина и поспешила к дочери.
Идёмте, покажу своё сокровище, решительно пригласил Сергей гостей. Несмотря на протестующие жесты Кати, друзья подошли к кроватке.
Смотри, Гриша, лицо моё. Глаза зелёные и нос мой, только маленький. Правда? с гордостью распалялся Сергей.
Да, конечно, уклончиво подтвердил Гриша, отыскивая сходство с оригиналом. Светлана стояла в стороне и хитро улыбалась.
Ты ещё про губы скажи, и про уши, поддела мужа Катерина. Всё твоё и ничего от меня.
Нет, отчего же, есть кое-что и твоё, великодушно согласился Сергей. Волосики, например.
Ага, когда вырастут и потемнеют, рассмеялась Светлана.
Скажешь тоже, обиженно произнёс Сергей.
Ладно, насупился. Будет тебе. Вот подрастёт немного, тогда мы ещё раз поищем сходство, призвал к примирению Григорий.
Смотри, Гриша, она улыбнулась мне. Посмотрела и улыбнулась.
Никто не стал оспаривать выводы Сергея и доказывать ему, что не может ребёнок в этом возрасте улыбаться осознанно. Пусть будет так, если сам отец верит этому. Все вернулись за стол. Катя, покормив дочь, тоже подсела к Сергею, прижалась к его плечу. Лицо её выражало домовитость, уверенность и спокойствие. Вся она была озарена счастьем.
Шло время, истекал вечер, но разговор друзей не затухал. Мирно тикали настенные часы с кукушкой. Сергей с любовью жаловался Григорию на свою жену, как та спорит с ним по вопросам воспитания дочери, сердится и волнуется, доказывая свою правоту. Катя, любуясь мужем, незаметно подзадоривала его, будто пыталась разозлить. Ей это удавалось, и, поддерживаемая гостями, она оставалась довольна своей шалостью. Мужчины были уже под хмельком и говорили громче обычного. Гриша раскраснелся и был необычайно весел, много и охотно рассказывал Кате о заводе, о таланте простых токарей, о строгом начальстве. Слушая его, Светлана лишь снисходительно улыбалась, не сомневаясь, что друг её, любитель прихвастнуть во хмелю, забирал выше дозволенной планки. Вся их работа на заводе, по словам Гриши, представлялась женщинам особо значимой и исключительной, а два молодых мастераон и Сергейодни тащат основную ношу в цехе.
Ох, незаменимый ты мой, не выдержала, наконец, Светлана пьяной болтовни Григория. Давай-ка, дружок, будем собираться. Откушали, пора и честь знать. А то ножки твои откажут, что прикажешь мне с тобой делать? Путь до города не близкий.
Надо сказать, Григорий не баловался спиртным и хмелел быстро. Зная за собой такую слабость, он никогда не перечил Светлане.
Может, останетесь переночевать? Место у нас найдётся, больше для порядка, не настаивая, предложила хозяйка дома.
Нет, Катюша, спасибо большое. У нас есть свой дом, и в нём свои заботы. Пойдём мы.
Она помогла Григорию справиться с шарфом, поправила на нём шапку, и гости удалились. Сергей проводил их до калитки.
Катя, у них всё будет, как у нас! воскликнул он, возвратившись в дом.
О чём это ты?
О том, что Гриша скоро тоже станет отцом. Светка беременна.
Да неужели? Мне она ничего не сказала, Катя отвернулась в сторонку, чтобы скрыть от Сергея свою усмешку. Ей была уже известна эта новость.
Гриша так и сказал: «Сегодня мы были на вашей каше, а следующая каша будет наша. Осенью». Так и сказал. И ещё они со Светкой решили пожениться.
Давно пора узаконить свои отношения, как-то по-простому, совсем обыденно отреагировала Катя на слова Сергея. Хватит уже Светке мелькать в обществе в качестве прислужницы. С твоим другом нянчиться лучше на законном основании.
Ты, мать, не права, обиделся Сергей за Гришу. Мужик он мировой и трудолюбивый. Хозяин, что надо, и Светку любит.
Ага, только прихотей много, и ветер в голове гуляет. Почему же он так долго не решался сделать ей предложение?
Вероятно, им вместе было хорошо и без штампа в паспорте.
Ну да, ну да, конечно. С милым и в шалаше рай. Только называется это почему-то по-разному: сожительство и супружество. И я никогда не слышала, чтобы сожительство называлось счастливым. В отличие от супружества.
Приложив палец к губам, Катя замолчала. Потом прошла в спальню, наклонилась над кроваткой дочери, поправила одеяльце. Затем расправила постель.
Сергей не стал спорить с женой. Он вышел на крыльцо покурить, а потом на цыпочках прошмыгнул мимо детской кроватки и бесшумно юркнул под одеяло. Ласковое и доверчивое тело жены трепетно прижалось к нему. Наступила очередная ночь их супружеской жизни.
Глава 10Старики
Пахло черёмухой. Приторно-горьковатый запах завис в воздухе и щекотал ноздри. Цвет потерял уже силу и крупными кружевами-снежинками устилал землю, пряча её серость от людских глаз. Утро, забрызганное озорными лучами золотисто-алого солнца, озадачило Степана. Лицо старика выражало недоумение. Вчерашний день был холоден, и порывистый ветер гулял до позднего вечера, гоняя по центральной улице обрывки газет и древесную стружку. Ничего не предвещало потепления. Даже закат терялся в бесконечно слипшихся тучах. И надо же, погодашельма всего за одну ночь сумела сменить обличье и обнадёжить приходом настоящего лета. Для Степана погода играла не последнюю роль. По ней он ориентировался в выборе предстоящих дел, извлекал из обшарканного шкафа подходящую одежду.
Нынешняя весна была затяжной, май не побаловал жителей посёлка радужными деньками. Даже картошку, неприхотливую культуру, зарыли в землю на полторы недели позднее обычного.
И вот сегодня, совсем неожиданно, густым хором защебетали, засвистели, зачирикали птицы. Они как будто таились до этого в кустах и помалкивали до поры, до времени, ожидая именно такого часа.
Лето брало верх, и с его приходом в любой избе ощущалась нехватка хозяйственных товаров.
Жигарёвстарший собрался на рынок и одним из первых появился на автобусной остановке. За ним потянулись старшеклассники и студенты, которые ездили в город ежедневно. Молодые парни и девушки, наделённые неиссякаемой энергией, с лицами, полными света и восторга, группировались в стайки и держались в сторонке. Последним появился начальник лесосплавной конторы Калегин. Он шёл твёрдой походкой, высокий и подтянутый, словно собрался выйти на борцовский ковёр.
Здравия желаю, Степан Фёдорович! поздоровался Калегин и протянул руку для приветствия.
Здорово, Борис Александрович, отозвался старик, отвечая на рукопожатие.
Куда собрался? По городу прошвырнуться?
Прошвырнуться могут позволить себе бездельники, а меня лето заставило, чепуховины разной запросило. В посёлке-то нашем, что в голодный год в амбаре, мышей и тех нету.
Полностью с тобой согласен, Степан Фёдорович. Не хочет разворачиваться ОРС, не выгодно ему.
Выгодно, невыгодно, а о людях кто думать будет? Народ-то чей?
Калегин неопределённо пожал плечами:
Советский, надо полагать. Везде и всюду об этом говорят.
Вот-вот, советский. А ОРС чей? Тоже, стало быть, советский. Так почему, спрашивается, советский ОРС не заботится о советском человеке?
Всё зависит от руководства, Степан Фёдорович. Каков начальниктакие и дела у него, попытался замять разворачивающуюся дискуссию Калегин. Она не предвещала ничего хорошего для него.
Старик был глуховат и говорил громко. На них стали обращать внимание и оборачиваться. Степан не унимался:
А если начальнику этому на человека наплевать? Что тогда надо делать? Гнать с работы в три шеи. Вот что.
Характер старика знали многие односельчане, уважали за прямолинейность. Сейчас все слушали его с любопытством.
Хорошо, Степан Фёдорович, представится случай, поговорю с Толстобровом, обязательно. Я тебе обещаю. Попрошу организовать выездную торговлю.
Достучись, Борис. А не то мы ему фамилию-то поменяем.
Как это? Зачем? удивился начальник лесосплавной конторы, заулыбавшись.
Стоящие неподалёку молодые люди прыснули от смеха.
Потому как ему больше подходит другая.
И какая же?
Толстобрюх. Видел я его однажды. Истинный Толстобрюх. Куда только партийцы смотрят? Почему не скинут?
Утренняя разминка продолжалась, быть может, ещё некоторое время на радость окружающим, но в это время подошёл автобус. Молодёжь ринулась к дверям без промедления, визжа, и толкая друг друга. Народу собралось много, и не каждому было суждено уехать этим рейсом. Степан не стал состязаться с молодёжью, наблюдал за давкой со стороны. Потом, пожевав губами, произнёс про себя что-то и смачно сплюнул в сердцах. Посох был при нём всегда. Он взял его и, не дожидаясь, когда автобус отойдёт, отправился пешком. Дорогу в город Степан знал наощупь. Не один десяток лет петляет она среди густых зарослей ивняка и частокола ельников.
«Никому нет дела до посёлка, рассуждал старик, ходко шагая по утоптанной тропинке. Начальству что? У них газики да Волги, в магазины не заходят, а если и заходят, то через дверь со двора, всё для них есть на складах. Народ их не интересует. Оно уверено в том, что мужик живуч, всегда выкрутится как-нибудь. Да и другими благами начальство себя не обидело. Продукты, талоны, товары, связи, властьвсё это в их распоряжении. В любом количестве, в любое время, без талонов и очередей. Живи, не тужи. Да ну их! подумал Степан сердито. У меня тоже всё есть: мясо, молоко, соленья, варенья. Что ещё мне нужно? Пусть они побесятся с жиру. Придет время, недолго осталосьвзбунтуется народ, наведёт порядок».
Степан шагал тропинкой, которая металась по-над рекой то влево, то вправо. Кирзовые сапоги, смазанные накануне дёгтем, приятно поскрипывали. Солнце успело уже выскочить из-за остроконечных вершин деревьев и согревало сонные поляны, оставляя холодок лишь за раскидистыми кустами. Старик спешил в город, а из головы не выходил вчерашний разговор с Ефросиньей.
Степан, позвала она накануне, пожевав ввалившимися губами.
Чего тебе? недовольно отозвался он.
Давно я хотела признаться: тяжело мне, за сынов переживаю.
Что за них переживать? Вырастили всех, слава Богу, живут самостоятельно, недовольно пробурчал Степан.
Ночами не сплю, лежу в постели и всё думаю, думаю, и думам моим нет ни перерыва, ни конца. Всегда считала, что самая большая радость в моей жизнинаши сыновья. Только ради них и жила. А вышло как? Выпорхнули из гнезда, и поминай, как звали. Для чего жила, для чего живу сейчас?
Сходи в церковь, помолись, покайся перед Богом, авось полегчает, посоветовал он вчера жене.
Схожу, Стёпа, а то, как же? Только одними молитвами положение не исправить. Ходила уже, не единожды. Но Бог не слышит меня. Старшие сыновья как забывали письма писать, так и забывают, по сей день, прислать о себе весточку. Годами сулятся навестить нас с тобой. Нехорошо мне, Стёпа, душа разболелась шибко. Младший вон совсем рядом, а живёт, будто за семью морями, глаз не кажет. И забыл он, родной, как залазил на колени мне, как ластился и заглядывал в лицо. Думала, коль последыш, стало быть, опорой на старости будет. Ан, нет, в бирюка превратился, обособился. Не могу больше молчать, Стёпа, и что делатьне знаю, глухо и растерянно закончила Ефросинья грустную тираду.
Степан выслушал жену и взвинтился:
Сама виновата, старая. Удумала, что наговорить Серёге про Катьку! Парень полюбил девку, а тыпомои на него вылила! Онгордыня, как ты. Твой характерец унаследовал. Кров родной оставил, Катьку жалеючи.
Стёпа, ты что такое говоришь? Поступки Серёгины одобряешь? Я, стало быть, виновата во всём?
Степан не ответил, долго молчал, размышляя. Потом, глядя в сторону, продолжил:
Представь, к примеру, если бы меня охулили. Ты бы что, шанег напекла тому человеку, который охулил меня? За один стол усадила, чаем напоила?
Он вопросительно посмотрел на жену, ожидая ответа.
Причём здесь ты? За что могут тебя охулить?
Я же сказалк примеру.
Ну, ладно. Будет с тебя примеров.
Ты не увиливай от ответа, и скажи прямо: осталась бы при мне. Так? Так. И обиду бы затаила на того человека, да попуще, чем твой сын. Так-то, Фрося. Поэтому не жди примирения в ближайшие дни. Не малец твой Сёрега, который быстро забывает про горячий отцовский ремень. Не ждёт он с нетерпением, когда ты пальцем поманишь его. Обида, она, что обычная болячка: как не понукайне пройдёт, не улетучится. Нужно время и терпение.
Степан тяжело вздохнул, посмотрел на часыходики и, не говоря ни слова, вышел на крыльцо.
Мысленно Ефросинья соглашалась с мужем. Степан был прав. Но сколько бы она не размышляла над его словами, ничего утешительного для себя не находила.
Ох, сыны, сыны мои родные! Беда мне с вами, завздыхала она, как только Степан вышел покурить. Как же быстро вы выросли! Будто вчера я вас водила за малюсенькие ручонки, а сегодня и представить не могу, какими они стали и что могут делать. Ох-ох-ох! Сердце моё разрывается на части. Как легко вы можете расставаться с родительским домом.
Она тихонько заплакала, поднеся к глазам край фартука.
Ну, чего заканючила, чего нюни распустила до колен? с упрёком выговорил возвратившийся Степан. Не убивайся попусту, глупая баба! Подумай лучше на досуге, как сподручнее, да ненавязчиво наведаться к молодым, под каким предлогом заявиться и что сказать им. Внучка-то совсем большая, к празднику Великого Октября пойдёт под стол уже самостоятельно.
Глаза Степана увлажнились, он швыркнул носом и утёр усы.
Разве ты не хочешь простить Сергея, сблизиться с Катериной? спросил он, глядя в лицо жене.
Сына я, Стёпа, простила уже давно, а вот к Катьке не лежит у меня душа по-прежнему. Сердце противится почему-то ивсё тут. Не знаю, почему, и не могу совладать с собой.
Чем же она не глянется тебе, не пойму. Баба, как бабакрасивая, ласковая и работящая. Чего тебе ещё нужно?
Не знаю, Стёпа, и объяснения не нахожу. Сдаётся мне почему-то, не будет у них с Сергеем житья вместе. Притворяется Катька до поры до времени, как и покойный отец её. Породу ведь не переделать
Глупая ты баба, Фрося! Вдолбила себе в голову дурь несусветную и вынашиваешь пакостные ожидания. Скажи в таком случае, отчего тогда Катька заставила Сергея золото выбросить? Могла бы и оставить. Никто, кстати, не ожидал от неё такого поступка. Осудила, стало быть, отца своего.
Может быть, и так. Может, и в самом деле спекла меня жизнь дурными предчувствиями, наложила клеймо прошлого. Но вспомни сам, как жили мы. Одни ожидания и были. То репрессииждёшь со страхом ареста день за днём, ночь за ночью. Только и думаешь: вот придут, вот заберут. Потом война. Хочешьне хочешь, а похоронка сидела в голове постоянно. Почтальона ждали каждый день с тревогой. А сыны наши окаянные? Чего только не удумывали! Всё через сердце пронесла, так и живу в ожидании неприятностей и сейчас. Другой мне, Стёпа, уже не стать, стара я для перемен.