Она бросилась к окну и задернула довольно плотные портьеры. Комната сразу погрузилась в полумрак.
Вы уже сообщили в Хевра Кадиша? (религиозная организация в Израиле, оказывающая погребальные услуги) спросила Вера.
Что?.. не сразу поняла вопрос Анна. Нет, совсем об этом забыла.
Хотите, я позвоню? предложила Вера.
Да, спасибо.
В Хевра Кадиша долго не отвечали. А когда ответили, Вера попросила увезти тело.
Шабат, геверет. Мы приедем после его окончания.
Как? Только вечером? возмутилась Вера. Вы же работаете даже в праздники.
На том конце трубки поупорствовали, и нехотя согласились приехать через три часа. Вера продиктовала адрес, еще что-то ответила на вопросы невидимого еврейского Харона. Он все записал. Ждите Тут Анна снова запричитала:
Вот, маленький, скоро приедут и увезут тебя. И ничто тебя больше не потревожитни дождик, ни солнышко.
Вера уже не могла слышать эти почти непристойные сюсюканья. Она выскочила из комнаты, ушла на кухню и сидела там, наверное, минут сорок. Потом Анна появилась и очень по-светски спросила:
Не желаете ли чаю?
А вы сами? Вы что-нибудь поешьте.
Я? снова как будто не поняла Анна. Нет, не хочу. Да ведь и нельзя, она вздрогнула. Ведь нельзя есть, когда в доме
Она, видимо, хотела сказать, мертвец, но не смогла. Вот так они сидели. Правда, Анна поминутно выбегала в спальню взглянуть на Руву.
Наконец, раздались голоса и стук в дверь. Вошло четверо. Один (видимо, главный) был в шляпе. Остальные в черных кипах. А с ними носилки. Они произнесли краткие молитвы и стали делать, что положено у евреев в таких случаях. Потом стали задавать какие-то вопросы о покойном. Анна как-то странно смотрела на них, словно не понимала. Будто ее прекрасный иврит вдруг испарился. А потом лихорадочно зашептала Вере в ухо:
Пожалуйста, уговорите их, чтобы похороныне завтра. Чтобы в понедельник.
Они не захотят, зашептала Вера в ответ. Тем более, в Иерусалиме
Но вы их умолите, скажите, что дети его должны успеть на похороны. А они едут из России.
А это правда, про детей в России? спросила Вера, ни разу о них не слышавшая.
Да, правда. Две дочери.
Уговорить было не просто. Но все же они согласились, чтобы похороны состоялись в понедельник, в пять часов.
Потом двое положили Руву на носилки и понесли к двери. Она была узкая, поэтому им пришлось наклонить носилки. Третий в это время придерживал тело. Вера была уверена, что сейчас Анна подхватится и побежит вслед за ними. Чтобы проводить Руву до машины и еще раз на него взглянуть. Но нет. Анна закрыла за ними дверь и снова уселась на табуретку в кухне.
* * *
Они снова долго молчали, а потом Анна встрепенулась:
Ох, совсем забыла. Мне же надо сделать срочный звонок. Билет заказать на самолет. Я ведь уезжаю.
Да? удивленно спросила Вера: Когда?
Не знаю. Зависит, когда у них ближайший рейс. Хотелось бы завтра-послезавтра.
Но ведь послезавтра похороны! еще больше удивившись, сказала Вера. Вы разве забыли?
Нет, меня на них в любом случае не будет. Я и не собиралась Осуждаете? чуть ли не весело спросила Анна.
Нет, что вы, нет! Кто я такая, чтобы вас осуждать. Но ведь другие.
Вижу, что осуждаете, усмехнулась Анна. Контраст этих слов и тона, какими они были произнесены, с тем, что Вера слышала от нее у постели (или надо говоритьу одра?) Рувы, был столь велик, что просто не укладывался в голове. Ну и пусть. Другие пусть осуждают
Она замолчала, а потом сказала:
Нет, похорон я не вынесу. Ненавижу эти еврейские похороны. Жуть, правда? Нет уж. И без меня похоронят
И куда же вы собрались? сказала Вера, тут же испугавшись, что этот вопрос прозвучал иронично.
В Швейцарию. Мы давно с Рувой собирались. Думали поехать вдвоем, а теперь придется мне одной.
Она хотела еще что-то сказать, уже было открыла рот, но запнулась и умолкла.
Что ж, может, вы и правы, сказала Вера, чувствуя, как дрожит ее голос. Вам надо немного развеяться.
Вот именно, развеяться. Хорошее слово вы придумали, криво улыбнулась Анна.
«Что она такое говорит? Нет, она не в себе. Сама не знает, что несет. Какая-то глупая и фальшивая бравада, думала Вера. Ей будет ужасно стыдно за эти слова, если она их вспомнит. И на похоронах она будет»
А вы сами на похороны придете? словно услышав, о чем Вера подумала, спросила Анна.
Я? Приду, не сомневайтесь
Вот и отлично. Как-нибудь при случае расскажете
Вера все это утро собиралась передать Анне, что сказал Рувим пару недель назад. Тогда Анна выбежала из кабинета, где они втроем сидели, чтобы поставить какую-то печать, то ли купить лекарство в аптеке. Когда за ней закрылась дверь, он совсем не в тему тихо произнес:
Вы знаете, Аня моя любимая женщина. Я ей это ни разу не говорил. И, наверное, не скажу. Не люблю пафоса.
Вера понимала, как важны были бы для Анны эти слова именно сегодня. Будто запоздалое признание с того света. Она и хотела их передать, но сейчас была так рассержена, что ничего не сказала, а только сухо попрощалась и с облегчением выскочила за дверь. Всю дорогу домой ее била дрожь от внутреннего холода. Хотя она чувствовала сосущий голод, но есть ничего не стала. Зато залпом выпила три больших чашки обжигающего и очень сладкого чая. И дрожь унялась. А Анну она больше никогда не видела.
* * *
В самолете место Анны было под литерой А. «О, у окошка», машинально порадовалась она. Самолет взлетел, накренился, пролетел над Тель-Авивом, сверкнуло под солнцем Средиземное море.
Рейс Тель-Авив-Цюрих продолжался уже около часа, в иллюминаторе были видны только облака. До похорон Рувы оставалось еще четыре часа. Много. Но теперь она, даже если бы захотела, не могла на них быть. И желания не было, хотя чувство вины из-за этого она испытывала, несмотря на все сказанные позавчера Вере слова. Кажется, она тогда сильно расстроила эту милую женщину. Но ладно. Сейчас надо сосредоточиться на главном. Точно ли она ничего не забыла? Анна в сотый раз открыла небольшую сумочку, в которой плотно лежала куча бумаг. Она снова пересмотрела их, сверяя по списку, который сжимала в левой руке. И снова убедилась, что нет, ничего вроде не забыла. «Начинаем обратный отсчет», сказала она про себя.
* * *
Когда они впервые заговорили об этом? Давно. После визита к Эфраиму и того ужасного разговора, когда Рува попросил ее стать его кайсяку. Тогда она в ужасе отказалась. На какое-то время они вроде бы закрыли эту тему.
Но потом он, да и она, снова и снова к ней возвращались. К ней и к почти маниакальной мечте самой Анны «жить долго и умереть в один день».
Анна вспомнила, как Рува впервые рассказал ей о Стефане Цвейге и его жене.
Они приняли яд и умерли в объятиях друг друга.
О, вот прекрасная смерть! Да, так бы я хотела. Только это все же самоубийство, а я бы предпочла от естественных причин.
Вот видишь, ты уже торгуешься? улыбнулся тогда Рува. Без самоубийства трудно. Можно было бы в автокатастрофе, если это можно считать естественной причиной. Но машину мы с тобой не водим, увы
В тот вечер они больше об этом не говорили. Но вскоре эта жуткая тема, которую они стали обозначать «Умереть в один день», стала для Анны привычной.
Особый ужас у нее вызывал такой «легкий и быстрый» способ, как просто выкинуться из окна:
Да, быстро, но как только я себе представляю ужас, который испытываешь в этот момент, то под ложечкой начинает сосать, и ноги подкашиваются. Ведь пусть всего несколько секунд, но пока летишь, это, наверное, кажется вечностью. И такое успеваешь передумать, такой страх испытать, что нетлучше не надо. А асфальт все ближе, и ты бы уже рада все переиграть. Ан нет, уже ничего не изменить. Нет, лучше как-нибудь по-другому.
Врачи сказывают, что живым «до цели» не долетаешь. Почти сразу разрывается сердце, говорил ей Рува. Револьвер лучше. Хотя тот самый миг, когда нажал на курок Кто знает, может он тоже длится целую вечность. Да и где его достать, револьвер?
Они перебирали и отвергали один за другим самые разные способы свести счеты с жизнью. Повеситься? Нет, не годится. Все тот же момент, когда отбрасываешь табуретку и повисаешь Вот эта изменчивость времени, которая субъективно может растягиваться на века. Да, потом все кончается. Но этот миг может оказаться страшнее любых страданий.
К тому же это не эстетично, говорил Рува. Расслабляются мышцы кишечника и мочевого пузыря. И ты висишь, весь мокрый и обкаканный. Нет, идеальный вариантцианистый калий. Но где его взять? Остается только два способатаблеток наглотаться (только чтобы с гарантией) или газ включить и спать лечь. Самое милое дело. Вот только большой вопроссможешь ли ты потом заснуть? Боюсь, что нет. Вскочишь и закроешь конфорку. Так что ничего не будет, кроме головной боли и тошноты.
Знаешь, Рува, если бы нас сейчас кто-нибудь слышал, решили бы, что мы с тобой два безумца. Что по нам психушка плачет. Может, и не зря бы решили. Ведь только послушать, о чем говорят два относительно интеллигентных и не слишком даже старых человека, зябко поеживалась Анна.
Рува ей на это возражал:
Я думаю, об этом все говорят. Или хотя бы думают. Если не боятся думать. Да и потом нас ведь никто не слышит. Разве что господь бог.
* * *
Самолет себе летел. Его моторы деликатно и убаюкивающе гудели. Анна слышала мирное посапывание пассажиров рядом с ней и сзади, а сама вспоминала, когда же впервые в этих их безумных разговорах возникло слово «эвтаназия»? Не как метафора эмиграции, а по-настоящему Это было несколько лет назад. Тогда все чаще стали о ней говорить. Само звучание этого слова вызывало в ней рефлекторный ужас. «Да, словечко не лучше, чем метастазы. Такое же змеиное «З», привычно подумала она.
Поначалу Рува, помнится, был настроен скептически:
Рано или поздно, но эвтаназию разрешат. Увы, не при нашей жизни. И ведь что удивительновсе опросы показывают, что чуть ли не 90 процентов граждан любой страны обеими руками за нее! А вот религиозные авторитеты и политикипротив. Тут ведь настоящий гордиев узел проблемрелигиозных, юридических и бюрократических. И надо признать, что определенные основания против эвтаназии есть. Например, опасность злоупотреблений. Хотя, по-моему, эти вопросы как раз вполне решаемы. Но мы с тобой до этого не доживем. К тому же, Израиль будет последней страной, где ее разрешат. Помяни мое слово! Правда, говорят, что в некоторых странах, в Голландии, например, на помощь врачей безнадежным пациентам, смотрят сквозь пальцы. Только денежки надо заплатить. Но денежки такие большие, что у нас с тобой их нет. И не будет
Рува, не знаю насчет «сквозь пальцы» Ты же помнишь эту историю про Доктора Смерть? Он помогал безнадежно больным умереть без мучений. Ему бы памятник ставить, а ему дали 25 лет.
Это в США было, кажется?
Да, в Америке.
Вот сама видишь. Шансов на принятие такого закона практически нет.
Смешно! Не прошло и недели, как Рува это заявил, а газеты вовсю трубили, что голландский парламент узаконил эвтаназию.
Эх, молодцы голландцы, радостно воскликнул Рува. Он даже не поленился и поехал в библиотеку, чтобы полистать газеты и выяснить подробности.
Да, сказал он, вернувшись. Все так и есть.
Значит, поедем в Голландию, если понадобится. Тьфу-тьфу-тьфу, чтобы не пришлось
Нет, в Голландии нам не обломится, умерил ее энтузиазм Рува. Там только по медицинским показаниям. Если безнадежен, тогдапожалуйста. Но это не главное препятствие. Куда важнее, что они там внесли пунктик, что врач, дающий такое разрешение, должен быть давно знаком с пациентом. Идиотский пунктик, надо сказать. Но нам он эту возможность полностью перекрывает
Однако все меняется в этом лучшем из миров. Уже через пару лет эвтаназию разрешили в нескольких странах. А в Швейцарии, оказывается, эта процедура проводилась еще с 40-х годов. Вернее, не во всей Швейцарии, а в одном из ее кантонов.
* * *
Казалось, сама судьба толкала их на этот путь. У Рувы был приятель, который уехал из СССР в начале 70-х, женившись на иностранке, и как раз незадолго до того получил швейцарское гражданство. Он был на несколько лет старше Рувы и жил в Цюрихе, то есть, в столице того самого кантона.
Рува тут же с ним списался и задал кучу вопросов о том, как в свободной Швейцарии обстоит дело с «хорошей смертью». Каково же было его и Анны удивление, когда приятель ответил, что он сам сразу по приезде записался на очередь для проведения этой процедуры. Когда и если понадобится. У него был своего рода абонемент. Платишь около 50 долларов ежемесячно, зато фирма обязуется обеспечить тебе «хорошую смерть» в тот момент, когда ты пожелаешь. Но это вседля граждан или, людей, постоянно в стране проживающих. С иностранцами сложнее. Для них пока такая возможность полулегальна, хотя с каждым годом, учитывая высокий спрос на эту услугу (она получила даже неофициальное название «суицидальный туризм»), отношение властей все либеральнее.
Швейцарский приятель прислал брошюрки от двух разных фирм, где излагались все требования, которым должны соответствовать иностранцы, желающие умереть. Главным условием было наличие диагноза неизлечимой болезни, подтвержденного медицинским учреждением страны, где проситель проживает. При выполнении этого условия иностранцы также могли встать в очередь на проведение скорбной процедуры. Рува не уставал поражаться практичности и скрупулезности «этих швейцарцев» и, смеясь, зачитывал ей отдельные пункты из брошюрок. В них перечислялись дополнительные услуги, которые могут приобрести эти специфические туристы. Естественно, за отдельную плату. В списке значился, например, осмотр достопримечательностей кантона Цюрих. Можно было заказать себе питание по особому меню и даже снять квартиру или коттедж, если клиент пожелает большей приватности.
Правда, возникло одно обстоятельство, которое могло поставить под угрозу весь план Рувы. Дело в том, что похороны пожелавших свести счеты с жизнью именно в Цюрихе, происходили все чаще. То тут, то там по улицам города двигались траурные процессии. Настроения жителям это не прибавляло. «Наш прекрасный город все больше напоминает кладбище. Это ужасно!»возмущались они. Недовольство граждан возросло до такой степени, что власти кантона объявили референдум о запрете права «на хорошую смерть» для иностранцев. Референдум состоялся, но более 80 процентов жителей высказались за сохранение существующего положения.
«Вот так швейцарцы!»только и сказал Рува, облегченно вздохнув. К этому времени он стал знатоком этой процедуры и даже знал, какой препарат используется, чтобы обеспечить клиентам надежный и безболезненный уход. Он назывался нембутал. Вообще-то, это снотворное, но в больших дозах препарат обеспечивал остановку дыхания во сне.
Ох, сомневаюсь я, что клиент, даже приняв снотворное, способен уснуть в такой момент, недоверчиво говорила Анна. Разве что сильно устанет после осмотра достопримечательностей.
Полагаю, все предусмотрено. Там же специалисты сидят. И вроде бы пока претензий не было.
Анна подумала и добавила:
А знаешь, что? Это неплохоосмотр достопримечательностей. Я, например, если такое случится, обязательно погляжу на озера. И тебя пойти заставлю. Туризм так туризм. Пусть и суицидальный
Впрочем, у Рувы был и альтернативный план. Оказывается, в Мексике этот препарат продавался свободно в любой лавчонке, как средство для умерщвления животных. И всяк мог купить нужную дозу за несколько десятков долларов. Это даже с учетом билетов на самолет было куда дешевле, чем Швейцария.
Но поди знай, что в такой мексиканской лавочке тебе подсунут под видом нембутала. Нет, Швейцария надежнее, решил Рува.
Оставалась самая трудная и неприятная часть деладобыть справки о неизлечимых болезнях. Анне это очень не нравилось. Не только из-за того, что неэтично и дорого. Она боялась, что, раздобывая эти справки, можно накликать реальную болезнь.
Не стану описывать этапы этой авантюры. Им занимался Рува, Анну не вмешивая. Наконец, нужные люди нашлись. И все было сделано в лучшем видеофициальное медицинское заключение с печатью, а к нему прилагались результаты столь же фиктивных анализов. После года хлопот все было готово. Оказалось, что им даже не нужно ехать в Швейцарию для подписания договора. Достаточно было списаться и переслать требуемые документы. Через месяц они получили заказное письмо, в котором было подтверждение, что все условия ими выполнены, и они получили номера своих «дел» и секретные пароли на случай, если какой-нибудь злоумышленник захочет обманом воспользоваться их правами.