У меня, Анатолий Иванович, ведь и семилетки нет. Неполных шесть классов, можно считать, пять
Не умеешь кривить душой, не получается это у тебя. И не учись. Ты фронтовик, а не шкура какая-то. Не мне тебе объяснять. А насчет протоколов Варя Дубинина будет писать. Она грамотная женщина, поможем, о чем речь Короче: сегодня вечерам собрание. И пойдешь бригадиром на прокладку пути.
Я? удивился Шишкин. Не согласен. Какой из меня бригадир? Лучше тогда рабочим.
Ну иди рабочим, к Варе Дубининой, равнодушно сказал Строев.
6
Теперь, много лет спустя, плохо помнил свою работу на путях, наверное, потому, что не любил ее и не смог полюбить. Нужно было идти, и он пошел. Он научился укладывать шпалы, таскать и равнять рельсы под командой Вари Дубининой, кричавшей на всю округу: «Иии раз! Иии два! Иии раз! Иии два!» Научился с трех ударов вгонять костыль, сверлить и резать рельсы и радоваться каждому десятку метров восстановленного пути. Эти метры ложились на старое полотно, которое проходило через низину с лугом, через ольховую рощу, заснувшую в облаке промозглого тумана, поднималось на подъем, на песчаные бугры, а затем ровно и прямо, как стрела на карте, разрезало вековой бор, тянувшийся на полтора десятка километров, до разъезда Буерачного.
Сейчас проехаться до Буерачного душа поет. Едет Пармен Парменович за грибами в конце лета, на рыбалку под выходной, стучит электричка в чистом, нарядном сосновом лесу, и не верится, что здесь в послевоенную пору голодные строевцы, в основном женщины, шпала к шпале, рельс к рельсу проложили линию.
И всякий раз вспоминается ему бедовая Варя Дубинина, с огрубевшей на ветру кожей и оттого похожая на мужика. Она ругалась матом с подопечными, мастерами, начальником поезда, курила махру.
Ты бы, Варвара, перестала гнуть-то, сказал ей как-то Шишкин.
А с ними, чертями полосатыми, иначе нельзя. Буду я перед ними сопли распускать, отмахнулась она.
Прекрати, Варвара. Поставлю вопрос
Слушай, парень, оборвала она его, я на фронте воспитанная. Так что ты меня на бюро не бери я не то видывала, мать-перемать А не по нраву у нас катись к
Однажды Варя выгнала из теплушки какого-то начальника. Женщины после работы устроили погром насекомым, и когда начальник открыл дверь и застыл на пороге, не понимая, что происходит, Варя подошла к нему, повернула лицом в обратную сторону и с матерком вытолкнула вон. Конечно, начальник мог принять это за шутку и не обидеться, но он обиделся и вызвал к себе Шишкина.
Пармен Парменович, предчувствуя что-то неладное, вошел в теплушку Строева и увидел приехавшего, сидел за столом начальник поезда, перед ним лежала форменная фуражка, а сам он, в расстегнутом кожаном пальто, слушал Строева, который, стоя перед ним навытяжку, оправдывался.
Вот и парторг, да? приехавший, не глядя на Шишкина, зло забарабанил пальцами по столу, рывком поднялся и стал прохаживаться по клетушке строевского кабинета, задевая стоявших кожаной полой. Должен вам доложить, уважаемые товарищи, плохо. Работы идут медленно, Мы побывали с товарищем Строевым на Буерачном. Мостостроители в ближайшие месяцы сдадут мост, а вам остается уложить около десяти километров пути. На это вам потребуется при таких черепашьих темпах сколько, а?! К тому же с нового года нужно приступать к строительству вокзала. А потом, что это за порядок, что это за нравы в ваших вагонах?! Меня, представителя политотдела отделения дороги, какая-то баба обложила матом, вытолкнула в спину. Грязь, антисанитария, весь эшелон в пеленках! А наглядной агитации нет, живете как беженцы. Оформите поезд наконец! Кто это должен вам подсказывать, товарищ Строев, товарищ, Шишкин?
Шишкин, пользуясь моментом, когда начальник отошел к двери и стоял к ним спиной, тронул Строева за руку и спросил взглядом: кто это? Тот махнул рукой потом, мол
А это был Борис Петрович Самвелов. Вечером, после того как он ушел, Строев и Шишкин составляли проект новых обязательств. Самвелов дал команду проложить до нового года сверх плана километр пути и написать о почине письмо товарищу Сталину Не ленятся строевцы, хотел возразить Шишкин, жилы рвут, как саперы, бабы работают, только бы лишний рельс уложить, но не возразил: раз Самвелов начальник, его дело ругать
Утром соберем народ и примем, сказал Строев. Самвелов пообещал приехать, значит, приедет, я знаю. Да и не километр, а километр семьсот тридцать один метр нужно, чтоб дойти до моста А письмо, Пармен, по твоей части. Возьми любую газету: посмотри, как там пишут
Придя домой, Шишкин обложился газетами и стал выискивать в них подходящие абзацы. Затем на свой страх и риск выдрал из какой-то Дашиной тетради двойной лист и приступил к переписыванию. Писал он огрызком химического карандаша, который то и дело слюнявил для выразительности почерка. Он не хотел бы, чтобы за этим занятием застала его Даша неловко даже говорить: он, Шишкин, пишет письмо Сталину!.. Строевцы поймут: Самвелов требует. Разве Даша поймет? Может, и не засмеется открыто, в глаза, но подумает: захотел Пармен Шишкин тоже славы, вступил в переписку с самим товарищем Сталиным Мало у того забот, что ли? Ну, ладно, печатают в газетах о больших заводах, так их вся страна знает, а здесь что? Задрипанный какой-то поезд, а туда же Нет, и не думал Шишкин отправлять письмо в Москву, считая, что оно, конечно, для подъема духа строевцам нелишне, но всерьез беспокоить товарища Сталина посланием этого он и в мыслях не держал Утром, когда Шишкин показал письмо Самвелову, тот похвалил:
Вот видите, как хорошо вы написали: взвесив свои возможности. То-то и оно возможности, они всегда есть. По стилю бы немного надо пройтись, но это потом. А теперь пойдемте к народу
Сверхплановый тот километр и еще семьсот тридцать один метр строевцы проложили. Было холодно и голодно, у Шишкина в последние дни перед Новым годом распухли ноги он с трудом надевал и стаскивал валенки. После Нового года он не вышел на работу, лежал дома. Даша получила комнату, забрала вещи.
Потом неожиданно навестил Самвелов в сопровождении Строева. Он прохаживался по комнате, как и тогда, в конторе, скрипел кожаным пальто, интересовался делами, здоровьем.
Одна нога отошла, Борис Петрович, а вот другая не хочет. Раненая она у меня, а доктор пока ничего определенного не говорит.
Значит, хороший доктор, если ничего не говорит. Им вообще меньше верить надо
Самвелов остановился возле комода, стал просматривать старые газеты, повернулся вдруг круто, и Шишкин впервые увидел, что у него большие голубоватые глаза с необычно темными зрачками.
А это что? спросил он, показывая письмо, которое писал Шишкин. Значит, вы не отправили его тогда? Ну, знаете, я затрудняюсь даже, как это квалифицировать. Вы за это ответите, Шишкин! Вы, Строев, будете свидетелем, подтвердите, где я его нашел
Самвелов не задерживался больше, а Строев, повернувшись уже в дверях, покачал головой: эх ты, Пармен, Пармен
7
Очнулся он, почувствовав, что куда-то лежа едет. Мелькнуло лицо молоденькой девушки под белой косынкой внимательные, немигающие глаза Положили на что-то твердое. Над ним огромная люстра с несколькими десятками лампочек, от них сухой жар. Рядом заговорили люди, но смысла слов их он не улавливал и боялся, что это сон.
Жив, солдат? Над ним наклонилось мужское лицо в белой маске.
Жив.
И еще хочешь жить? с сильным кавказским акцентом спросило лицо.
Хочу.
Если хочешь, будешь жить, дорогой. Сколько тебе лет?
Полных? Двадцать семь.
А сколько раз тебя штопали?
Три раза.
Дело знакомое?
Знакомое.
Тогда считай: раз, два, три
Он стал считать лампочки. Начал от самой верхней, дошел по ходу часовой стрелки до лампочки с надтреснутым стеклянным оконцем. Это была девятая. «Считаешь?» донесся голос врача. Шишкин угукнул в ответ, осилил еще то ли пять, то ли семь, сбился со счета, вернулся к девятой. А потом люстра стала матовой и медленно гасла, продолжая излучать сухой жар. Он хотел крикнуть: включите свет! и, может быть, крикнул, но уже не услышал своего голоса
Это было уже в конце февраля. Старая рана открылась у него недели две спустя после того, как слушалось дело о письме. «Привет Шишкину «сказала» нога, говорил ему в больнице Строев. Выручила она тебя, Пармен. Выручило и то, что сделали мы путь до моста. Кто знает, как бы все обернулось Ты тоже хорош Дурья голова, сказал бы: на машинке перепечатали и отправил. И все. Посоветовался бы со мной, что ли С такими делами шутки плохи. Но, Пармен, кто, кто сказал о том, что ты не отправил письмо? Заметил, что Самвелов искал его?» «Не знаю, ответил Шишкин. Не ходи ко мне больше, Анатолий Иванович. Не ходи» «Ты думаешь, я сказал?» «Нет, что ты Для тебя так будет лучше. И на работу к тебе не вернусь. Рассчитай меня, пожалуйста; выйду из больницы другим делом займусь. Встретился здесь старый дружок Ванюшка Иванов, помочь ему хочу. Задумал он собрать всех слепых и создать в городе артель. Села все надо объездить Пропадают молодые ребята, побираются, пьют. Ему, бедолаге, тоже не повезло. Девятого мая сорок пятого года выпили они, праздновали Победу, а десятого на мине рука дрогнула. Крым они разминировали Помогу ему. Дядя у него работает в конторе утильсырья, коня дадут, подводу И поеду с Ванюшкой Ивановым»
И поехали они, получив трофейного коня и разболтанную телегу.
Но-о, Оккупант, пошевеливай! Разъелся на наших овсах, еле двигаешь. У Гитлеряки, наверно, справно служил, а у нас лень хвостом слепня согнать. Что ушами прядаешь? Форверст, скотина, форверст! Ага, знакомая речь? Двигай, Оккупант, до села рукой подать
Налетай, бабоньки, подешевело! Пуд тряпок три тетрадки, кусок мыла. Полпуда карандаш. Пищики, пищики, кому пищики? Тебе что, хлопче? Пугач? Полцентнера меди или алюминию, тонна железа. Стреляет как пушка Иголка пять кило тряпок Чернильницы и чернильный порошок есть, а пилами не торгуем. Топоры есть. Пилы привезем, тетка, дай только срок А есть у вас в селе воины, потерявшие зрение в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками? Показывай, хлопчик, дорогу. Пищики, пищики, кому пищики?..
8
«Дарья, она», подумал Пармен Парменович. Он вспомнил теперь, что она ни разу не навестила его в больнице. Варя Дубинина носила ему узвар из сухих яблок и сахарной свеклы, а он ждал Дашу. Думал, что она не знает ничего, а потом, сказали ему, уехала в областной город. А она все знала Неровня она ему, он всегда так считал, но было же что-то светлое в воспоминаниях о ней, согревало его доброе чувство ко всему тому, что было связано с Дашей.
Он догадывался теперь, зачем приехал молодой Самвелов, что жилось Даше с Самвеловым не сладко. Но не проснулось в нем жестокосердие, не закипело в душе чувство мести, он только жалел Дашу и проклинал себя за неосторожные слова, сказанные утром Валентину. Кто знает, как истолковал он их, и, быть может, в этот миг, обозлившись на весь белый свет, окончательно решился ехать на далекую стройку назло матери и считает себя чистым и принципиальным. И если это так, подумал Пармен Парменович, то он, против своей воли, отомстил Даше. Она не хотела сделать ему зла, он был уверен в этом, но причинила его, а он, не желая мстить ей за это, отомстил.
Вот это привет от Шишкина, вот это болеро, воскликнул Пармен Парменович и бросился к воротам.
Парня, конечно, возле них не оказалось. Был уже полдень, и Пармен Парменович заспешил в центр города, заглядывая по пути в душные в обеденную пору кафе и столовые, обошел все аллеи и укромные уголки городского парка, спустился по крутой деревянной лестнице вниз, к реке, прошелся дважды по горячему, слепящему глаза песку, всматривался в лица парней и не находил среди них Валентина. Пармен Парменович расстегнул потяжелевшую безрукавку и, подставляя грудь прибрежному ветерку, стал боком взбираться вверх по лестнице.
Он нашел его на автобусной станции. Валентин стоял с той девицей. Задрав головы, они изучали расписание и над чем-то смеялись. Девица при этом откидывала голову назад еще больше, поправляла волосы, падающие на глаза, заглядывала в лицо Валентину.
Пармен Парменович подошел к нему сзади, взял за локоть и, кивнув девице, спросил:
Уже едешь?
Вот и наш знакомый, сказал ей Валентин и та, закусив губу, взглянула на Шишкина синими глазищами, но оставила их вдвоем, почувствовав, что при ней они не станут разговаривать.
Знаешь что, парень, вот здесь наверху, Шишкин показал на возвышающийся через дорогу дом с четырехугольными колоннами, есть ресторация, там можно пива выпить. И поговорить. Идет?
Валентин заколебался, поглядывал, словно был привязанный, в сторону девушки, которая вышла из зала и прогуливалась теперь за сплошным, в полстены, окном, показывая шестеренку, нарисованную на спине футболки.
Ну сходи, скажи ей, пусть подождет, не выдержал Пармен Парменович и подтолкнул его за рукав к выходу. Найдешь меня наверху
На веранде Пармен Парменович выбрал место, куда хоть немного падала тень от колонны, заказал пива, обязательно холодного, и когда принесли бутылки, вмиг запотевшие в тепле, не дожидаясь, пока подадут чистые стаканы, из горлышка, на одном дыхании выпил одну из них и крякнул от удовольствия так, что посетители за другими столиками подозрительно посмотрели на него.
Зачем малому нужно все знать, думал он, подозревая здесь какой-то умысел. И без обиняков спросил об этом подошедшего Валентина, и когда тот, стесняясь, стал неестественно часто отпивать пиво, путано и не совсем понятно рассказывать о своей семье, о себе, Шишкин понял, что перед ним еще мальчик с соответствующими представлениями о жизни, хороший в общем-то парень, который хочет сразу и во многом разобраться. Из его рассказа стало ясно, что Даша и Самвелов жили не дружно, всю жизнь были неудачниками и обвиняли друг друга в этом. Самвелов работал вначале директором мебельной фабрики, потом начальником автобазы, затем в горкоммунхозе, пока наконец не сошелся с проходимцами из какой-то шарашкиной конторы и не попал под суд Самвелов не раз при сыне попрекал Дашу, что, дескать, она сгубила жизнь Пармешке, а потом и ему, Самвелову. Она, мол, знала, когда говорила о письме, что ему несдобровать. Только сделала вид, что проговорилась! Сделала это, чтобы потом занять его комнату! Моими руками! В то время он, дескать, не мог молчать об этом. Ты и на следствии, когда он работал в коммунхозе, рассказала все, что знала. Как же теперь он не нужен. А он вернулся
А что говорит мать?
Она молчит! Я ее спрашиваю: «Мам, это правда, что говорит отец?» Она ответила: «Нет, а вообще это не твоего ума дело».
И ты решил уехать?
Решил, кивнул Валентин. Старшая сестра, Ленка, она пять лет назад уехала в Ростов и ни разу домой не приезжала.
Она там замуж вышла?
Вышла.
Ну вот видишь, сказал Пармен Парменович, наливая пиво в стаканы. Отец Ленке мешал выйти замуж. Скажи, пожалуйста, разве ей было приятно говорить женихам, что у нее отец сидел? Вот она и уехала от таких разговоров, они женихов отпугивают. И правильно сделала. Но ты тоже не хочешь жить с родителями. Почему?
А как вы поступили бы на моем месте? с обидой в голосе спросил Валентин и выпрямился, отодвинулся от стола.
Ишь как наежачился. Пей пиво
Не хочу.
Родителей, парень, никто не выбирает. Ты ведь ни при чем, что отец твой, мгм А насчет того, что мать твоя хотела избавиться от меня и занять мою комнату, это ложь. Он вдалбливает ей в голову, что она тоже виновата. И может вдолбить в конце концов Она, конечно, виновата, но лишь в том, что по бабьей слабости проболталась о письме твоему папаше. Без всякого умысла она это сделала, верь мне. Я двадцать пять лет думал, что письмо тогда твой отец нашел случайно. И мысли никогда не было, что она в чем-то виновата. Я тогда свалял дурака, а время было суровое. Что было, то было, все это наше и никуда от него не деться. Не виновата твоя мать передо мной, не было у нее в душе какой-нибудь подлинки, нет! И знаешь, почему я так считаю? Да вот пример Когда меня жена провожала на фронт, то она купила бутылку вина, чтобы потом, после Победы, выпить со мной. Она погибла, а твоя мать несколько лет хранила бутылку, не зная меня, не зная, вернусь ли я домой. Призналась, правда, после, что в День Победы хотела со своими подругами понемножку из нее выпить Ведь не тронула, а твоя мать потеряла на войне всю родню и, наверное, имела право Пей пиво, парень Ты не обижайся на меня, я побольше твоего на свете прожил и могу сказать Не понравилось мне, что хочешь покинуть мать. Сегодня мать бросишь, парень, завтра Ты поезжай на КамАЗ, это хорошее дело соорудить в молодости что-нибудь весомое. Только матери скажи, и она поймет. Но не обижай ее этим, она ведь тебе мать. Шишкин сделал паузу, выпил стакан пива. Может, есть хочешь? Или спешишь к девчонке? Пригласи ее тоже. Чего ей прогуливаться там, внизу
Не хочу я есть, Пармен Парменович, сказал Валентин и поднялся. Спасибо вам. Я пойду
Иди. Не обижай мать. Договорились?
Ладно. До свиданья
Будь здоров Если удобно тебе будет, передай от меня привет. Скажи: привет от Шишкина, Пармен Парменович при этом как-то непонятно усмехнулся.
Он видел, как Валентин сбежал по лестнице вниз, пересек, исчезая за автобусами, площадь перед автостанцией, подошел к девчонке и стал что-то рассказывать ей, поглядывая сюда. Потом девчонка вскинула руку и помахала Пармену Парменовичу, помахал и Валентин. Он ответил им и кивнул вдобавок, и они скрылись за стеклянной дверью, пошли, вероятно, брать билеты домой.