МУТНАЯ ПОЛЯНА
Когда в 1970 году (в прошлом тысячелетии) меня приняли в Союз писателей, помню, я был поражен. Отнюдь не все там писали замечательно, скореенаоборот, но жизнь там шла удивительная! И этов те времена, что считаются самыми глухими, застойными! Вспоминаю литературные происшествия тех лет с восторгом и ужасом. Конечно, то была не Ясная Поляна, где жил и творил Лев Толстой, но название «Мутная Поляна» подойдет в самый раз. Впрочем, и сейчас закулисная литературная жизнь порой потрясает. Даже не знаю, когда писатели жили более затейливо: тогда или сейчас.
Только не думайте, что я хочу что-то или кого-то разоблачить, как это модно,наоборот, эта жизнь кажется мне хоть и не всегда достаточно благообразной, но вполне достойной внимания и даже увлекательной.
Чемодан с горохом
Конечно, первым моим литературным учителем был отец. И мой литературный вкус сложился на почве многочисленных его житейских баек, совершенных по форме, неожиданных по содержанию, глубоких по мысли.
Однажды он ехал из родной деревни в институт и вез с собой чемодан гороха, которым рассчитывал прокормиться до весны. Поезд уже тормозил, когда отец вдруг заметил, что какой-то тип схватил его чемодан с горохом и понес по проходу. Сначала он двигался весьма резвоиначе в их работе нельзя,но когда отец все же нагнал его на платформе, тот уже двигался с некоторым напряжением. Тяжелее гороха ничего нетможет быть, только золото. Наверное, мысль о золоте и заставляла вора упорно тащить этот сверхтяжелый чемодан. Отец сначала хотел сгоряча сразу отнять свою собственность, но потом, поглядев, как вор, весь перекорячась, волочет эту тяжесть, вдруг решил: а пусть себе несетмне ж как раз в эту сторону! Они вышли в город и пошли по улицевор, обливаясь потом, отец налегке. Несколько раз вор злобно оглядывался, понимая, в какую ловушку он попал, но бросить украденное ему не позволяла профессиональная честь. Так они шли довольно долгои то ли вор был невезучий, то ли отец везучий, но им все время было по пути. Дороги их разошлись лишь у самого отцовского общежития. «Извинимне сюда»,сказал отец вору, кивнув на вывеску общежития. «Твой, что ли?»«Извини»,сказал папа, забирая чемодан. И вор, скособочась и прихрамывая, ушел.
История эта не так проста. Иногда стоит не суетиться и подумать: а может быть, твой чемодан несут как раз в нужном тебе направлении?
Жертвы рифрмы
То, что литературадело ответственное и за нее приходится отвечать, понял я еще в ранней молодости, в восьмом классе. Как и многие, я писал тогда любовные стихи, хотя любовью тогда совершенно еще не мучился. Но стихи о любви писал, нормальное дело, только относился к этому, очевидно, с большей добросовестностью, чем все. Не зря наша классная воспитательница, Марья Сергеевна, умиленно произносила: «Нет добросовестнее этого Попова». К занятиям литературой, которая, как я уже чувствовал, станет моей клеткой навеки, я относился добросовестно вдвойне.
И как положеноответил за это. В очередном стихе никак не подобрать было рифму к слову «невинна». ТолькоИнна. И беда в том, что Инна была у нас в классе всего одна, и при этомкрайне мне не нравилась. Так же, как и я ей. Нопоэзия сильней. Уже не мы диктовали стих, а он нам диктовал. «Он ей пишет стихи!» Куда денешься? Не мог же я написать стих и спрятатьтщеславие, свойственное любому творцу, не позволяло.
И мы стали «ходить»! Я провожал ее из школы до дома, потом мы на лестнице долго и с отвращением целовались. Жертвы рифмы, мы, однако, вызывали зависть у многих: «Вот это любовьон даже стихи ей пишет!»
Это не я писал ей стихиэто стихи писали нас! Что характерно, несмотря на долгие поцелуи на лестнице, взаимное отвращение не проходило. Но кому до этого дело, если рифма удалась! «Иннаневинна». Это как приговор.
К счастью, ее родителей-военных перевели в Норильск, и тяга к поэзии не успела отбить у меня навсегда тягу к женщине.
Но потом отвечать за легкомысленно удавшиеся строчки приходилось еще не раз.
Советская литературамать гротеска
Однажды я шел по пляжу в Солнечном и вдруг увидел, как группа моих знакомых безумно хохочет, а один из них читает толстую, солидную книгу. Я подошел, погляделэто была книга знаменитого советского классика-современника, начальника и орденоносца. При таких регалиях он явно ничего несерьезного не мог написать. Рехнулись, что ли, друзья мои? Видимо, перегрелись, валяясь на солнце?
Я подсел к ним и через минуту хохотал громче всех. Героем романа был секретарь обкома из Сибири, наш крепкий, кряжистый мужик, в которого безумно влюбилась итальянская красавица графиня-миллиардерша, стоило ему на пару дней заглянуть в Италию.
Скажите, из какой ткани ваш костюм? Вы шили его в Париже? В Нью-Йорке?ластилась к нему она.
Нет,холодно отвечал он,костюм мой пошит из ткани нашей районной фабрики!
Несмотря на столь холодный прием, графиня потеряла голову окончательно и устремилась за нашим обкомовским героем в Сибирь, где упорно преследовала его по всяким сибирским заимкам, падям и запоням, сначала умоляя жениться на ней, потом соглашаясь просто так, а в конце она умоляла его хотя бы взять у нее ее постылые миллиарды. На это он, в конце концов, хмуро согласился, при условии, что все эти средства будут вложены в местную деревообрабатывающую фабрику. На что графиня в отчаянии согласилась и, не заслужив в ответ даже доброго слова, без копейки за душой и без каких-либо надежд вернулась в Италию. Уверяю вас, я ничего не выдумываю, а абсолютно точно пересказываю содержание романа одного из главных столпов литературы восьмидесятых! Вот так надо поступать с их сестрой!
Графиней, понятно, дело не ограничилось. Сердце и простой русской дивчины тоже дало слабину перед суровыми чарами секретаря обкома.
Понятно, он не давал ей никаких надежд, тем более на работе (она работала в аппарате обкома), но, несмотря на это, дивчина млела. И после ряда суровых производственных сцен маститый автор решил «подпустить человечинки».
Секретарь, измотанный делами, едет на черной «Волге» по лесной дороге и вдруг, сказав водителю «Стой!», уходит, как простой смертный, босиком по росе, неся ботинки из спецраспределителя на прутике за спиной. Далееслезы умиления душат насон, как простой смертный, снимает рюкзачок, ставит палатку, ладит снасть для утренней зорьки. Вдруг чьи-то вкрадчивые шаги по лужам настораживают его. «Чай, Хозяин балует, думает герой («хозяином» в тайге называют медведя), всаживает в ружье жакан и сдвигает полость. Перед ним стояла Она!» Дальше следует образ, исполненный художественной и сексуальной мощи: «Она была в длинных брюках, но босая. На животе ее свисала банка с червями». Приступ хохота в разгар лирической сцены свалил нас, хоть и был неуместным. Ясное дело, против червей на животе даже сам секретарь райкома не смог устоять. Впрочем, особой воли автор себе не дает (партийная дисциплина), и вся эротика умещается в одной фразе: «Всю ночь лил дождь». Вернувшись, герой-любовник собирает бюро и говорит взволнованно: «Надо девушку спасать!»и ее отсылают учительницей в глухое село.
Ясно, что после таких писателей могли появиться писатели только веселые. Советская литературамать гротеска, породившая нынешний стеб.
На той же самой почве начал писать и я. Однажды, будучи уже инженером, я, выдвинув ящик стола, читал в рабочее время детектив. И вдруг меня потрясла фраза: «Грохнул выстрел. Петров взмахнул руками и упал замертво. Сергеев насторожился». Вот это да! Вот как надо писать: друга его застрелили у него на глазах, а он всего лишь «насторожился». Вот это выдержка. И тут же, задвинув ящик стола, я написал первый в своей жизни рассказо шпионе, который прячется в горе творога, и милиционеры съедают ее, после чего шпион перелезает в масло. Советская литературамать гротеска. Что бы мы делали без нее?
Как мы пережили застой
В советское время у меня выходила одна книга в пять лет, а есть хотелось ежедневно.
Как же вы не умерли?изумляются знакомые.
Как? Ну, например, блуждая одиноким и голодным по городу, я забрел в какой-то романтический сад, скрипели голые деревья, кричали вороны. Одиночество, грусть, безнадежность. Впрочем, как часто бывает в жизни, конец ада оказывается, на самом деле, началом рая. Я рассмотрел старинное монастырское здание за деревьями и побрел туда. Что, собственно, можно было найти в этой глуши? В этой глуши, в этом грустном монастырском здании оказался городской комитет комсомола. Вот такой я человекдаже заблудился удачно.
После этого я много раз брал в этом горкоме путевку, творческую командировку, помогая и им вести работу с творческой молодежью, то есть со мной,и уезжал куда-нибудь в Лодейное Поле, изучать жизнь. Впрочем, обычно я ставил штампы в местном райкоме и возвращался в родной город, где и изучал жизнь на эти командировочные. Однажды, находясь как бы в Выборге, а на самом делев Питере, я изучал жизнь слишком бурно, и командировочные кончились до срока. Куда податься? Тут меня нет, я уехал. Но... пошел все-таки в горком.
Так ты не в Выборге?грозно воскликнул инструктор.
Нет, я не в Выборге...вздохнул яНо хотел бы не быть еще и в Киришах!
Что ты со мной делаешь!вскричал он... и выписал путевку еще и в Кириши.
В юности я был скромным и больше чем в двух местах одновременно никогда не бывал. Впрочем, если считать еще, что я был и дома, тополучаетсяв трех.
Как мы крепили дружбу народов
Один мой друг, молодой писатель, устал от бедности и неопределенности и решил покончить с этим и поступить на службу. Тем более, что и служба была тут же, в Союзе писателей, в отделе дружбы с народами СССР. Что может быть лучше?
Однажды, придя в дом писателей в надежде покушать, я увидел моего друга за столом ресторана с каким-то важным литературным баем, похоже, откуда-то из Средней Азии. Стол ломился, но дружба народов почему-то шла явно со скрипом, выглядели они оба мрачно. Увидев меня, друг кинулся ко мне как к спасителю.
Слушай! Придумай что-нибудь! Я ему говорюмузей, а он мнедавай бабу! Я емув театр, а он мнебабу! Где я ему бабу возьму? У тебя нет?
Я задумчиво посмотрел на стол.
В общемсадись. Ешь, пей, но кумекай! Мало ему гарема домаздесь еще захотел!
Появление мое за столом бай встретил довольно мрачно. Ему, наверное, показалось, что он не приближается к цели, а удаляется от нее. Знал бы он, что это еще только начало!
У меня нет,выпив и закусив, шепнул я другу.Но вот есть Петька, режиссер, у тоготочно.
Появление Петьки бай встретил уже довольно злобно, но и Петька оказался не сахар.
Я художник!заносчиво произнес он, выпив и закусив.Есть у меня Фимка, администратор, может быть, у него?
Фимка сообщил, что у него баб нет, но у его друга фотографаесть.
Бай постепенно терял надежды и силы. За длинным столом сидели исключительно мужики, выпивая и горланя, и, кажется, совершенно забыв, зачем их позвали. Я, как человек добросовестный, пытался напоминать им о главной цели. И вот, в дальнем конце стола, который можно было разглядеть только в бинокль, появилась Она, ради которой было истрачено столько сил, столько съедено и выпито! Особа, впрочем, была вертлявая и довольно противная, но на нашем фоне она усталому баю явно глянулась. Он велел подогнать такси. Все мы устремились за ним, прихватив закуски и выпивку,не могли же мы бросить его в столь важный момент? Все кончилось довольно быстро: войдя в номер, бай удалился с гостьей в спальню, и сразу же оттуда донесся звук пощечины, и возмущенная особа выскочила из спальни и покинула нас. Бай так и не появился, видимо, прилег отдохнуть, а мы долго еще праздновали дружбу народов, иногда, правда, забывая, за что пьем.
Два бойца
Однажды в Доме творчества в Комарово подрались два писателя-антисемитаи ясное дело, из-за евреев, из-за кого же еще? Один из бойцов утверждал, что евреев нельзя пускать в литературу, а другойчто вообще никуда. Бой был долгим и кровавым. Из номера переместился в холл, из холлаво двор. Все, впрочем, проходя по своим делам, глядели на эту битву века довольно равнодушно. Вот прошел критик Р. и даже зевнул.
Мы тут за них кровь проливаем, а они нос воротят!обиделись бойцы.
Заоблачные связи
Ленинградский писатель У., широко известный своими связями с правоохранительными органами, однажды во время писательской поездки в Индию, потрясенный древней культурой, так напился, что потерял паспорт и пришел в аэропорт без него. Индийцы, впрочем, его выпустили: им-то на фиг такое добро? Но как встретит его суровая Родина? Я волновался, а он принял еще стакан и легкомысленно заснул. Тем временем в атмосфере начались какие-то катаклизмы, и нас вместо международного Шереметьева посадили в Домодедово, где вообще тогда не было ни пограничников, ни таможни. Проснувшись, Д. оценил происшедшее и надменно сказал мне:
Ну?.. Понял, какие у меня связи?
Трубач
Знаменитый инструктор райкома Б. довольно долго курировал культуру. А знаменит он был тем, что обязанности свои выполнял хорошо, давил крепко, но время от времени дико напивался и почему-то обязательно мочился на водосточную трубу, желательно при скоплении народа и на одной из центральных улиц. Как ни странно, это сходило ему с рук, иногда казалось даже, что его за это повышают. Завотделом журналатрубаглавный редактор киностудии. Трубаи директор филармонии. Трубаи художественный руководитель всемирного фестиваля. И вдругтрубаи полное падение: даже на прежнюю должность инструктора его не взяли. «В чем же дело?мучились мы.Чем же эта труба отличалась от прочих?»«Видно, нашел трубу, достающую до неба»,предположил критик С.
Стукач-романтик
В зарубежных поездках, несмотря на то, что он довольно сильно хромал, он всегда бежал впереди.
Глядите, глядите! Это божественно!восклицал он у очередного шедевра, добежав первым.
Действительно, заграницу он любил страстно, поэтому все относились к нему почти с любовью, хотя он слишком уж увлекался порой.
Спать в Париже? Да вы что? Это же преступление!восклицал он и, восторженно хромая, вел нас на какую-нибудь темную улочку, глядеть запрещенные груди и зады. «Неужто, по работе, чтобы потом заложить?»в это не хотелось верить, особенно глядя в его вдохновенное лицо.
Видимо, закладывал он не круто, потому что мы оказывались с ним все в новых поездках, но что-то, видно, докладывал, раз ездил снова и снова? Все уже привыкли к нему. «Где ж наш романтик блуждает? Ужин стынет!»переживали мы. И романтика и погубила его. Однажды на таможне в чемодане у него был обнаружен искусственный орган нереальных размеров. «Зачем он вам?» Тогда это считалось криминалом, особенно на такой должности. И его перестали пускатьчем он, впрочем, очень гордился, особенно, когда пришла свобода и он стал одним из видных лидеров ее.
Я сделал свой выбор еще тогда!говорил он гордо.
Международный провал
Однажды, после выступления, я шел по городу Мюнхену и страдал.
Как мало пришло народу на выступление! Нет, не любят русских писателей за рубежомох, не любят!
И денег мало дали, а я мечтал дубленку купить... Какая уж там дубленка!
Впрочем... тут я увидал скромную витринку, за ней висели дубленкину как раз мне по зубам! Не новенькие, конечно... но в самый раз, по моим деньгам.
Я вошел, подскочил к вешалке, снял крайнюю и стал надевать.
Да, не любят русских писателей за границей: продавщица, вместо культурного сервиса, вдруг подскочила и стала дубленку срывать. Дане любят здесь русских!
Хотя это потому, может, что дубленка-то действительномаловата! Зато вот эта!.. Эту она вообще вырвала у меня из рук, не дала даже прикинутьи вытолкнула меня на тротуар! Вот это сервис! Дане любят тут русских писателей, не любят! Я шел по Мюнхену и лишь минут через десять просек, что это была, по-видимому, химчистка.
Вам так не гулять!
Конечно,говорил мне слегка выпивший руководитель Союза писателей, когда власть их кончалась и приходили мы.Власть вы возьмете и получите... кое-что. Но запомни: так гулять, как мы гуляливам не гулять!Он надолго сладко зажмурился, потом открыл сияющие глаза.Просыпаюсь утром в юрте, не помню ни хрена. Вспоминаю: дни Ленинграда в Казахстане, яруководитель. А брюк нет! Пиджак есть, ордена на месте, слышусигналит машина: министр культуры Казахстана приехал за мной. Мечусь по юртебрюк нет. Министр сигналитминистры не любят ждать! Открываю холодильникбрюки там, в морозильнике, аккуратно сложенные, все в инее... Нетвам так не гулять!