Странно: мы с Салли уже много лет дружим, но она почти никогда не упоминает Фила, а я практически не вижу его. Я знаю, что он несовременный человек, не пожелавший, чтобы Салли работала после рождения их сына Джея. Возможно, он неодобрительно относится к платонической любви между мужчиной и женщиной или считает, что в драмкружке кипят сексуальные страсти. Ему стоит хоть раз побывать на нашем занятии, чтобы выкинуть из головы эту ерунду.
Ханна и Салли не спеша двинулись по коридору в зеленую комнату. Прочие стояли кружком, молча поглядывая на меня и стараясь делать это незаметно. Я ощущал исходящие от них страх и неуверенность. Надо было как-то разрядить напряженную обстановку.
Люди, все нормально, наконец произнес я. Все в порядке. С ней все будет хорошо. Это просто одна из этих штук. Тед, сегодня ты был в ударе. Наташа, замечательная работа с париком, так держать! Рейчел, великолепная сцена обольщения викария, хорошо сыграно. Шон, ты, как всегда, отлично щупаешь задницы. О-о не хочется нагнетать обстановку, но кто-нибудь в курсе, откуда течет вода?
Ах да, я пытался тебе об этом сказать, подал голос Шон. В паровом котле протечка. На самом деле больше похоже на фонтан. Видимо, лопнула труба. Я отключил воду, но в задней комнате целое озеро.
В прошлом строитель, Шон всегда бывает полезен при всяких поломках, обрушениях и наводнениях в театре, которые случаются все чаще и чаще. Со своими коротко остриженными волосами, татуировками и майками из магазина «Фред Перри», он мог бы сойти скорее за типа, поколачивающего всяких актеришек в пабе, но благодаря врожденному интеллекту, а также целеустремленному преподавателю английского он развил в себе невероятный интерес к послевоенной британской драме. Онединственный человек из моих знакомых, который цитирует «Оглянись во гневе» , занимаясь электропроводкой в каком-нибудь лофте. Когда его брат организовал фирму по перевозкам на такси, Шон уговорил назвать ее «Машины Годо» и выбрать слоганом фразу «А чего ждете вы?».
Как это выглядит? спросил я, пытаясь незаметно отвести его в сторону.
Трудно сказать, я не сантехник. Я открыл задние двери, чтобы вода слилась. У меня есть приятель, который может осмотреть котел, но только утром.
Будем мы готовы к завтрашнему вечеру?
Шон пожал плечами:
Спросишь меня завтра.
Пора было возвращаться в привычную колею. Я повернулся к актерам:
Давайте, вам надо переодеться и пойти в паб.
Ты придешь на «разбор полетов»? спросила Наташа.
Нет. Отвезу Ханну домой. Похвалы будет расточать Салли. Спектакль прошел отлично, выходные получатся на славу.
И актеры гуськом направились в зеленую комнату. Тед легко похлопал меня по спине:
Мы здесь. Если понадобимся.
В машине по дороге домой Ханна молча сидела рядом со мной, уставившись в окно на пустую вечернюю дорогу. Она была в своей обычной одежде, с сотовым, зажатым в руке. Я потрепал ее по колену, она взглянула на меня, и мы обменялись улыбками.
Ты точно не хочешь остановиться у клиники? спросил я. Или у «Макдоналдса»? Или у паба?
Отвези меня домой, сказала она. Просто я Ее голос замер в ночи.
Что такое? спросил я.
Ханна покачала головой, потом заправила волосы за ухо, и я заметил на ней те серьги в виде колец, которые подарил ей на четырнадцатилетие. Я купил их в маленьком ювелирном магазинчике в Бате, когда она лежала в больнице. В конце концов Ханна взглянула на меня:
Ничего уже никогда не придет в норму, правда, папа? Давай будем честными.
Мы ехали по пустынным тихим улицам в полном одиночестве. По обеим сторонам стояли викторианские дома, и в надвигающейся темноте их окна зажигались теплым светом. Миновали церковь, за которой далеко в поле простиралось кладбище. Ханна заметно вздрогнула.
Давай сотворим что-нибудь завтра утром, предложил я. Поедем в Дорсет, позавтракаем в какой-нибудь обветшалой прибрежной кафешке, будем читать газеты и комиксы, вволю налопаемся рыбы с жареной картошкой?
Ханна улыбнулась мне такой знакомой улыбкойблагожелательной и снисходительной, какой родители могут улыбаться ребенку, который только что попросил устроить ему день рождения на Марсе. Потом она вновь уткнулась в телефон и принялась набирать текст. Такие вот нынче дети.
Подъехав к дому, мы увидели нашего упитанного кота, который сидел на стене и, вероятно, поджидал нас.
Мальволио, жирный маленький ублюдок! выйдя из машины, прокричала Ханна.
Кот лениво затрусил к ней. Я заметил, что, нагибаясь погладить его, она осторожно придерживалась другой рукой за воротный столб.
Несколько лет я откладывал ее театральный дебют, но, по правде говоря, она всегда была превосходной актрисой.
Ханна
Утром, все еще чувствуя себя немного униженной после обморока на сцене, я села гуглить «большие театральные бедствия». Я выяснила, что в постановке 1948 года актриса Диана Виньяр, с закрытыми глазами играя сцену лунатизма леди Макбет, упала в оркестровую яму с высоты пятнадцать футов. От этого мне стало чуточку легче.
Кстати, актриса не пострадала.
Чувствую, что должна объяснить, из-за чего упала в обморок. Потрясающая побочная сюжетная линия моего основного заболевания, в детали которого я не собираюсь сейчас углубляться, поскольку сегодня суббота, состоит в том, что я страдаю от аритмии. Это означает, что иногда мое сердце пропускает один или два удара. Или несколько, как барабанщик из дерьмовой группы, играющей инди-рок. И тогда у меня кружится голова, а иногда я отключаюсь. Этого уже давно не случалось, и чертовски обидно, что так произошло именно на сцене. И еще я знаю: папа из-за этого здорово психует, пусть даже и притворяется спокойным. Наверное, лежа в постели, он размышляет о том, как меня защитить, и почти не сомневаюсь, что это будет означать конец моей главной роли в нашей пьесе «Давай валяй, сексистский придурок».
И действительно, в девять часов тридцать восемь минут начинается ожидаемый мной дружеский разговор режиссера с дочерью. Я сижу за кухонным столом, поедая толстый тост и слушая Регину Спектор. Неслышно входит папа, выключает мой диск и садится напротив.
Ханна, бодро начинает он, хлопая ладонями по столу, я тут подумал
Ты подумал и решил, что мне не следует сегодня играть, говорю я, откусывая кусочек тоста и делая вид, что читаю эсэмэски в телефоне. Или завтра. Знаешь, просто чтобы обезопасить себя.
Нет, просто
Папа, не надо.
на сцене очень жарко, и еще эта напряженная обстановка, и тебя то и дело куда-то волокут и швыряют и запирают в буфете. Есть даже эпизод, в котором тебе приходится нырять лицом в торт со взбитыми сливками.
Знаю, отвечаю я, просматривая бесконечные и малопонятные сообщения от Дженны, которая, пытаясь запутать родителей, изобрела собственный язык эсэмэсок. Я там была.
Папа протягивает руку, осторожно забирает у меня телефон и кладет его на стол. Терпеть не могу, когда он так делает.
Следующая постановка будет осенью. Мы непременно найдем тебе обалденно хорошую рольпросто не такую маниакальную. Что скажешь?
Тяжело вздохнув, я смотрю на него. Раньше, когда он глядел на меня таким заботливым родительским взглядом, я всегда слушалась его, но в последнее время это начинает действовать мне на нервы.
Нет, говорю я. Не договорились.
Да ну?
Он такого не ожидал. Замедленная реакция, как в комедиях.
Я буду играть в этой пьесе. Ты дал мне эту роль, и я буду ее играть.
Но, Ханна
Папа, я отключилась, когда нас вызвали на поклоны, вот и все. Сегодня буду пить больше воды. Не стану принимать все близко к сердцу. Но нельзя просто выдернуть меня. Неужели не понимаешь? Нельзя больше так делать.
У него подавленный вид. Мы не часто ссоримсяпо сути дела, почти никогда. Подумать только, этот мужик недавно видел, как его дочь спикировала на пол перед зрителями в количестве восьмидесяти пяти человек, это просто жесть! К тому же я не говорила ему, но в последнее время я очень быстро устаю. Я с трудом преодолела несколько последних недель школьного семестра, едва не засыпая после ланча и тыча в себя циркулем, чтобы не вырубиться на сдвоенном уроке математики. Но я не сдвинусь с места. Меня достали. Нужно сопротивляться.
Мы оба одновременно открываем рты, чтобы заговорить, и в этот момент приходит еще одна эсэмэска. Я хватаю телефон, радуясь поводу отвлечься. Это от Джея, сына Салли. Он спрашивает, можно ли ему ко мне зайти. Я знаю Джея с четырех лет. Мы вместе ходили в детский сад и потом на каждом этапе обучения были обречены на дружбу, избежать которой не могли. Салли и мой папалучшие друзья навек, а когда ваши родители дружат, вас стремятся сдружить, нравится вам это или нет. К счастью, Джейнормальный парень. Он такой большой неразговорчивый тинейджер, бродит по дому, как лабрадор. Теперь мы не так близки, как в детстве, но по-прежнему тусуемся. Он играет в видеоигры, я читаю комиксы, и мы часами просиживаем на одном диване. Правда, в последнее время он стал каким-то впечатлительным, не знаю почему. Слишком часто беспокоится о том, как бы не показаться этаким жирным социальным изгоем. То есть ему определенно следует время от времени обращать внимание на личную гигиену, и его смехотворно длинные неопрятные волосы уже лет десять как вышли из моды, но людям он нравитсянравится потому, что в этом невероятно циничном мире он прямо-таки кипит энергией и энтузиазмом. К тому же он вроде как симпатичный, но мне неловко думать о нем «с этой стороны»отчасти потому, что мы росли вместе, а еще потому, что он склонен относиться ко мне как к какой-нибудь болезненной наследнице из викторианской мелодрамы. В этом образе нет буквально ничего сексуального, если только вы не боготворите нижние юбки и чахоточную бледность. Я точно не боготворю.
К нам собирается заглянуть Джей, растягивая слова, сообщаю я.
Здорово! Папа явно радуется перемене темы разговора и с ходу возлагает надежды на тонизирующее воздействие тусовок с мальчиками. Я еду в «Сейнсбери», куплю вам что-нибудь пожевать!
Не позволю ему так легко отделаться!
А ты знал, что, когда в тысяча девятьсот сорок восьмом году ставили «Макбета», Диана Виньяр в сцене сомнамбулизма упала в оркестровую яму с высоты пятнадцать футов? Она вернулась на сцену на следующий вечер. Просто всех огорошила.
«Шотландская пьеса», уточняет папа.
А?
Ты назвала ее «Макбетом», а следует
Отстань, говорю я.
Он улыбается, и я невольно улыбаюсь в ответ.
Я решаю принять ванну и лежу в ней, стараясь не прислушиваться к своему сердечному ритму и не сосредоточиваться на его стаккато. Папа кричит: «пока!», и за ним захлопывается входная дверь. Почти час я лежу в благоухающей пене, размышляя о предстоящем лете и о том, чем займусь. Возможно, папа будет настаивать на нескольких целевых поездках, обычно в разные театральные места. В то время как другие семьи отправятся в Испанию или Италию, мы посетим Олдвинкл в Нортгемптоншире, чтобы увидеть место рождения Джона Драйдена, или будем смотреть мистерии в Йоркском соборе. Это хорошо, так устроен мир. Но это не ненормально, как мне кажется. Интересно, когда следует попросить его оставить меня в покое?
Я начинаю одеваться, и в это время папа возвращается из супермаркета. Минут двадцать он с грохотом ходит по дому, занимаясь бог знает чем, а потом снова уходит. Спустившись вниз, я нахожу записку:
По всему дому спрятаны угощения для тебя и твоего дружка Джея. Не скучайте. Увидимся позже. Я в театре, расследую с Шоном потоп. Не волнуйсяу меня есть защитные очки и трубка для подводного плавания. Папуля.
Угощения? «Дружок Джей»? «Папуля»?! Какой же он несносный мужлан!
Через несколько минут раздается звонок входной двери, потом слышится громкий стук и опять звонок. Это Джей. Я тащусь через нашу крошечную гостиную с ее расшатанным кофейным столиком, заваленным газетами, и полками, прогнувшимися под тяжестью пьес Фейбера и классикой издательства «Пенгуин». Обои с безвкусным рисунком 1960-х кое-где отстали от стен, в углах видны пятна плесени, но папа и не думает хоть что-то с этим делать. «Это шик Джо Ортона», говорит он. Но я напоминаю ему, что Джо Ортона до смерти забил дубинкой его бойфренд.
Я открываю дверь, и вот он, Джей, в шортах с накладными карманами, в футболке с принтом рок-группы «Blink 182» и бейсболке с буквами «NY», надетой козырьком назад. Я поскорее впускаю его в дом, чтобы избавить от дальнейшего публичного унижения.
Приветик, говорит он, поднимая изодранный рюкзак. Я принес PlayStation 2, давай играть!
Не собираюсь я играть в «Medal of Honor», отвечаю я. Или в долбаную «ФИФА». Папа говорит, что спрятал где-то в доме угощения. Не знаю, что он имеет в виду, но, думаю, стоит посмотреть.
Клёво! восклицает Джей. Твой батя крутой. Странный, но точно крутой.
Пожалуй, да.
Единственное, что оставляет по всему дому мой папаша, это записки на стикерах с напоминаниями для мамы о домашних делах.
Как мило.
Как ты себя чувствуешь? Господи, жутко, наверное, было?
Нормально, Джей. Не надо больше спрашивать.
Усёк.
Мы обыскиваем гостиную, переворачиваем диванные подушки, заглядываем за корешки книг и под кресло. Мы находим два туба «Принглз», огромный пакет жевательных конфет «Тэнгфастик» и двухлитровую бутылку ванильной колы. Потом мчимся на кухню и, распахивая дверцы шкафов, роемся среди пакетов с макаронами и банок с томатной пастой, составляющих главные компоненты нашей диеты. В холодильнике мы находим огромную пиццу и хлеб с чесноком, а также DVD-диск с «Манекеном». Джей замечает в стиральной машине пакет «Ревелз», но, когда он наклоняется, чтобы достать пакет из барабана, ему в руку падает заблудившаяся пара трусиков, и он с воплем отдергивает руку, отшвырнув в комнату строптивый предмет моего туалета. Мы начинаем дико хохотать.
Господи, произносит он, меня атаковали твои трусы!
И не говори, отвечаю я.
А потом на какое-то время нам становится неловко.
Когда он приходит в себя после такого испытания, я втыкаю диск в DVD-плеер, и мы садимся в противоположных углах большого продавленного дивана, перед которым стоит кофейный столик, загруженный нашими ультракалорийными трофеями. Должна признаться, не такая уж я фанатка кино, это для меня чересчур быстро и шумно. Может, дело в моем здоровье. Но «Манекен»настоящий шедевр, блин! Мы с большим удивлением узнаем, что это кино о парне, влюбившемся в древнеегипетскую принцессу, вселившуюся в манекен, стоящий в витрине магазина. Принцессу играет Ким Кэттролл из «Секса в большом городе». Мы, бывало, смотрели этот фильм с Дейзи, когда ее родителей не было рядом, в основном в качестве сексуального воспитания. Он очень легкомысленный.
Сейчас подобных фильмов больше не делают, произносит Джей в промежутках между пригоршнями засахаренных орешков.
Это потому, что мы не окончательно сбрендили, отвечаю я. Что, черт побери, происходило в восьмидесятые?! Что было не так с теми людьми?
Мама была кем-то вроде панка. Я видел фотки: волосы торчат во все стороны, просто жуть!
Она круто выглядела?
Нет, была похожа на зомби.
Господи Исусе! Восьмидесятыеэто какой-то кошмар.
Нам весело, мы отпускаем циничные шуточки по поводу одежды персонажей из фильмаони действительно ржачные, и я со смехом кладу голову ему на плечо. Но фильм заканчивается, и Джей включает свою приставку, чтобы поиграть в новую стрелялку, которая, по-моему, ничем не отличается от любой другой. Пока Джей бросает гранаты в неуязвимый вертолет, я резко вскакиваю с дивана и несусь на кухню, чтобы включить духовку для пиццы. Сразу же слышу, как он останавливает игру и, словно грустный щенок, плетется вслед за мной.
Что-то не так? спрашивает он раздражающим тоном искреннего участия.
Нет, просто эта игра мне неинтересна.
Но «Официальный журнал игровых приставок» выставил ей девять баллов из десяти.
Мне плевать, Джей.
Я почти выиграл бой с вертолетом.
Джей, я серьезно. Просто мне не хочется сидеть и смотреть на на все эти убийства.
Эти слова повисают в воздухе как проклятие.
О господи! восклицает он. Прости. Прости меня. Я не подумал.
С досады я громко хлопаю дверцей холодильника:
Да пошел ты, Джей! Я не это имела в виду! Я тут вообще ни при чем, просто меня не интересуют эти горячие парни, которые взрывают все подряд и вопят друг другу: «Я взял твоих шестерых!», что бы это, на фиг, ни значило.