I
Минута слабости
Так... Попробуйте пошевелить этим пальцем... Нетушки! А этим... ясно!Доктор задрал мою ладонь, потом резко убрал свою руку.Держать!!рявкнул он, но пальцы мои безжизненно шлепнулись на стол.Так...Доктор вытер пот.И давно у вас не действует рука?
Да примерно... с сегодняшнего утра.
И что же с ней произошло?
Странный вопрос в устах доктора! Это я у вас как раз хотел бы узнать!
Ну так расскажите, что с вами произошло.
Абсолютно ничего! Проснулсяи вот...
Так мы, друг, далеко с тобой не уедем! Нураскалывайся, не бойся! Ты, конечно, можешь меня не уважать, ты правврачи разные бывают, но тайну мы четко храним.
Нет у меня никаких тайн!
Доктор задумчиво покусал свою дикую, спутанную бородку, потом вздохнул, помял мне предплечье:
Здесь чувствуешь что-нибудь?
Здесь чувствую!
А без руки, без правой, согласен жить?
Не согласен!
Тогда рассказывай!
Ну, я вижу, в какой-то дискуторий попал. Всего вам доброго!
Ладно...Он снова пожевал бородку.Дождись конца приема!
Зачем?
По бабам пойдем!
Хорошо,я пожал левым плечом.
Опять ждать! Всю жизнь я кого-то жду, кто должен вот-вот выйти и распорядиться мной. Но в этот раз, как говорится, не рыпнешься, от наглого этого бородана зависит все... на данном этапе. На следующем, видимо, от кого-то другого... и так, видимо, уже до конца!
Сначала я решил, что он просто куражится и издевается,прошло уже сорок минут после окончания приема, а он не появлялся. Я метался по газону у поликлиники, потом вбежал внутрь... нет, не издевается: у кабинета все еще кипела толпавопли, скандалыне такая уж сладкая жизнь и у него самого!
Наконец появилсяодетый, кстати, как самый крутой фарцовщик, но нынче трудно судить о людях по одежде, все, в общем-то, стремятся одеться как фарцовщикибыли бы деньги.
Из красивой белой «тачки», припаркованной тут же, стали сигналить ему, махали какие-то брюнеты и блондинки, но он, надо отдать ему должное, о чем-то коротко с ними переговорил, посмеялся, помахал рукойи направился ко мне, расстегнув курточку на мохнатом брюхе, отдуваясьжара!
Наверное, вам не с руки... в свободное ваше время!Гримаса злобы все еще сводила мне рот.
А то не твоя забота!грубо ответил он. Сунул огромную толстую лапу:Пашков!
Пытка начинается с транспорта.
Весь вытянувшись, как горнист на пьедестале, торчишь на углу, до рези в глазах всматриваешься, когда же наконец в дальнем, загибающемся за край земли конце улицы проклюнутся все-таки рога троллейбуса! Вздыхаешь, переступаешь на другую ногу, потом начинаешь внушать себе, что не так уж тебя интересует этот троллейбусслава богу, навидался троллейбусов на своем веку! Но досада вдруг выныривает опять, причем уже не в виде досады, а в виде самой раскаленной белой ярости, ярости против кого-то, кто смеет так нагло и спокойно распоряжаться твоим временем и самим тобой, кто, усмехаясь и, может быть, даже сыто рыгнув, говорит: «Этот-то? Нуэтот ничего, постоит! Куда он денется!» И «этот» действительно стоит, разве что шарахнет с отчаяния ногой по урне, но урна, оказавшись неожиданно из какого-то тяжелейшего материала, даже не шелохнется.
И главноечем больше ждешь, темкак это ни парадоксальнобольше остается! Потому что когда очень уж долго троллейбуса нетэто означает, что он не прошел еще и в обратную сторону, означает, что его нет еще и на кольце,стало быть, он должен проследовать сначала туда, а потом, постояв и развернувшись, неторопливо двигаться к тебе. Урну удалось все-таки сбить, но пойдет ли это на пользуочень сомнительно!
Ждешь теперь троллейбуса хотя бы тудауж туда-то хотя бы пора уж ему пройтино даже и на такие твои уступки нет отзвукаи эта пытка пренебрежением повторяется, как минимум, дважды в день. Теперь откуда, спрашивается, брать уверенность в себе, в том, что ты чего-то добился в жизни,если даже дряхлый, дребезжащий и разваливающийся троллейбус тобой пренебрегает. Откуда быть в тебе веселью и доброте, надежде хоть на какое-то благополучие, если в элементарной возможностисесть нормально в троллейбус и ехатьтебе отказано?
С таких примерно ощущений начинается день. И страдания твои удваиваются, если рядом с тобой стоит свежий, не привыкший к такому человекродственник или други с изумлением поглядывает на тебя: неужели ты каждый день такое выносишь?
Давыношу! Представь себе! А что ты можешь мне предложить?
Доктор Пашков мялся, сопел, потом вдруг выскочил на мостовую.
Падай!он распахнул передо мной дверцу.Не могу ждатьтерпения не хватает!поделился он.
Ну что ж... молодец, что не можешь!подумал я.
Больницу на Костюшко знаешь?панибратски обратился он к «шефу».Даю три юксовых, если довезешь за десять минут!
Шофер поглядел флегматично-анемично, конечностями еле шевелилно дело, видно, не в этом: машина летела, проламывая хлынувший дождь, полоски воды, дрожа, карабкались вверх по ветровому стеклу.
Когда мы взлетели по пандусу к стеклянным дверям, я сунулся в карман, но рука, вильнув, «заблудилась»: два пальца попали в карман, три, «отлучившись в сторону», торчали снаружи. Проклятье! Неужели теперь так будет всегда?!
Ладно, башляю!Пашков вытащил толстый бумажник.
Да, а как вообще насчет финансовой стороны?пряча руку под пиджак, осведомился я.
А сколько не жалко тебе?
Ну, пока что... моя рука... двугривенного не поднимет.
Значитсколько поднимет?усмехнулся Пашков.
Мы вошли в холл, ежась я читал светящиеся надписи: «Реанимация», «Хирургия»...
Вперед!проговорил Пашков, вытягивая из сумки белый халат, набрасывая сзади на себя.Это мой!небрежно кивнул он в мою сторону.
С чего ты взял, что я твой?спросил я, когда мы миновали вахтершу.
Никому тебя не отдам!Пашков вдруг дернулся ко мне, лязгнул зубами.
Мы вошли в огромный, тускло освещенный лифт. Пашков придвинулся ко мне и со зверской своей ухмылкой спросил:
Ну честно, не боись,что с рукой?
Перенапрягся слегка!я пожал плечом.
Если слегкатогда тебе не сюда!
Пашков отодвинулся в угол лифта, вдвинули больного на носилках, на четвертом этаже его выкатили, мы вышли следом. Мы долго шли по бесконечному коридору.
Да, если чтоты мой родич!
Ясно.
Я лежал голый на липкой медицинской кушетке, в кабинке, отгороженной белыми простынями с черными штампами, и из меня, как из святого Себастьяна, торчали иглыиз колена, из щиколотки, из предплечья, из мочки уха.
Вдруг послышался назойливый, то приближающийся, то удаляющийся звон... Комар! Словно зная, что тут не положено шевелиться, он спокойно уселся мне на грудь, долго деловито топтался, ища точку, наконец вонзил и свою иглу... Тоже, профессор!
Но даже если троллейбус приходит быстровезет ли он тебя к счастью? Отнюдь! Трудно обнаружить счастливца, для которого совершаются все эти бессмысленные дела,во всяком случае ко мне они не имеют прямого отношения... Все это вроде бы кому-то надоно кому? Одна встреча тянет другуюно обнаружить, так сказать, первоначальный толчок так же трудно, как и определить первый толчок, давший движение Вселенной,все движется, цепляется... но где начало и в чем конец?
Знаешь только: надо зайти туда-то, добиться того-то. Зачем? Это дело, видимо, не твоего ума! Дел этих бесконечно много, но в чем их приятность и пользатрудно сказать... глаза не разбегаются, а я бы сказал наоборотсбегаются, хочешь глядеть неподвижно в одну и ту же точку перед собой. Специально купил себе сапоги-скороходы, настолько отвратительные, что все в них хочется делать стремительно.
Рядом вдруг оказалась сладко улыбающаяся физиономия китайца.
Ах, да!постепенно вспомнил я. К своему другу-китайцу, магу иглоукалывания, пропихнул меня Пашков. Сюда, по его словам, люди годами пытаются попастьа я благодаря его протекции оказался утыкан иглами буквально за секунду.
Китаец по одной вытащил иглы, протер места втыка ваткой.
Простынный занавес поднялся, и появился прокуренный Пашков, поднял двумя пальцами мою руку, как замороженного судака...
...Нетушки!опередив его, сказал я.
А ты думал? Сразу за рояль? Это поломать все легкоа склеить... Неизвестно еще, что у тебя там,тем более ты не желаешь нам об этом сказать...
Вчера примерно в это же время я плелся по Невскому около Дома книги. Увидев огромную очередь, покорно встал.
Чего там?подбегая вслед за мной, спросил старичок.
Книга, наверное!я пожал плечом.
Какая книга-то?
Откуда я знаю?
А коли не знаешь, так чего стоишь?удивился он.
Так, может, и не хватит еще!с надеждой проговорил я.
И большинство дел сейчас я делаю с тайной надеждой, что они не получатся!
Довольно страшновоспоминания неприятные!подносить к руке электрический провод, хотя и оформлено это в виде элегантного медицинского приборано суть-то не меняется! Тряхнуло, перед глазами полупрозрачные круги.
Это пытка тебе, чтобы раскололся!перед затуманившимся взором лицо Пашкова.
Я молча снова повел электрод к руке... Интересно: даешь ток в запястьевся ладонь вдруг заворачивается вверх, словно какой-то потусторонней силой. Сама рука уже какая-то не мояочень белая и в то же время непривычно грязная: рука руку больше не моет, а обмыватькак-то еще непривычно... Снова поднес электродладонь, дрожа, задралась... «Рука трупа!» Фильм ужасов! Огромные сборы!.. Выучился постепенно поднимать любой палец по заказу: подносишь электрод к одному определенному месту на запястьеподнимается мизинец, к другомууказательный! Большой успех юного натуралиста!
Любой уже шаг теперь причиняет страдание! Любой! Выделили дачуказалось бы, прекрасно! Часа полтора, однако, пришлось кружиться возле фигуры с повязкою «Комендант», приговаривая умильно:
Да какая славная на вас повязочка! Да как складно она на вас сидит! Шилиили покупали готовую?
Зажав наконец в потном кулачке ключ, с бьющимся сердцем взлетаю на крыльцо, всаживаю ключ в замок... Не поворачивается! Что же делать?! Только спокойно, спокойно, не подавать виду, будто что-то стряслось,вежливо улыбаться, разговаривать с проходящимипросто ты заговорился и забыл про замок!
Щелкнул! Ура!
Две большие затхлые комнаты, с железной круглой печкой в одной из них... Так... А куда эта дверь с крючком?.. На общую кухню... Прелестно, прелестно! И помойное ведро! Просто великолепно!
Дважды радостно подпрыгнул, потом испуганно оглянулся: не поднимут ли соседи скандал? Есть уже, к сожалению, такой опыт, все рассматривается теперь через призму испуга, с бесшабашностью удалось покончить года четыре назад. А жаль того времени, когда жил как хотел! А теперь думаю сразу же отнюдь не о дачной неге и наслаждениях, наобороткакие опасности могут тут быть?
Ясно, весь скарб придется покупать, тратить деньги на неинтересные, некрасивые предметы... Что делать? Поплелся по горячей мягкой пыли к хозяйственному магазину. Несколько раз с грохотом обгоняли цыгане на телегахздесь большое поселение оседлых цыганна всякий случай дружески махал им рукой.
Вступил наконец в прохладу и полутьму магазина, словно в холодную воду пруда. Долго приглядывался к полкамглаза не сразу перестроились после слепящего солнца... Отличные эмалированные ведра! И чайники! Таких в городе не найдешь!
Сбоку почувствовал какое-то неудобствоповернувшись, увидел бывшего хозяина теперешних наших дачных комнат, вытесненного в этом году нами в упорной борьбе. Хоть все вроде бы произошло по законуего аренда истекла, наша потекла, все равно присутствует ощущение виныс повышенным подобострастием кинулся я к нему.
Здравствуйте! Извинитев полутьме вас не сразу увидал!
Здравствуйте!стеснительно, но холодно отвечал он.
На мою ослепительную улыбку реагировать он явно не пожелал. Ну ясно, все-таки обидно ему: шесть лет жил в этих комнатах и не тужил, и вдруг откуда-то появился я, он, понятно, считает меня интриганом и подлецом,но не может же дочь моя жить без воздуха? Его-то жила здесь шесть лет! Но все равноон обижен, хотя прожил в моих комнатах шесть лет, а я пока чтоне более восьми минут.
Вы что... здесь где-то подсняли?ласково поинтересовался я.
Не глядя в мою сторону, он молча кивнул.
Так вам что?повернулась продавщица к нему.
Он вдруг с каким-то отчаянием глянул на меня, потом отвернулся и пробормотал:
...Керосиновую лампу!
Я вышел на улицу. Ничего себеотдых на даче! Представляю, как он ненавидит меняза то, что я выпихнул его, причем в такую дыру, где и электричества, оказывается, нет! И вдвойне ненавидит теперь, когда я так неловко узнал об этом! Занесло меня сюда!
Вернувшись, я сидел на стуле. Послышался стук.
Да-да!бодро выкрикнул я.
Вошел очаровательный мальчик с огромными пытливыми глазамимогли бы быть и поменьше! Кидая любознательные взгляды на мои вещи, стал задавать наивно-очаровательные вопросы: а как вас зовут? а что вы любите? а есть ли дети?
«Отвали, мальчик, без тебя тошно!»вот что хотелось бы сказать.
Но вдруг нельзя? Вдруг от него тут, такого очаровательного, многое зависит? Вдруг он, будучи общим любимцем, заправляет здесь всем? Таких мальчиков просто обязаны все любитьтаков закон!
И я, радостно улыбаясь, бодро отвечал на бесчисленные его вопросырасслабляться ни в коем случае нельзя! Может, когда-нибудь, лет через пятнадцать, можно будет расслабитьсяно навряд ли.
Сейчас пойдем в лес!безапелляционно проговорил мальчик.
Знаешь... я сейчас занят,пробормотал я.
Пойдем, пойдем,по-хозяйски проговорил он.Зачем же вы на дачу приехали, если лесом не интересуетесь?
Подловил!подумал я. Сердце бешено заколотилось.
Ты прав!улыбнулся я.Надо идти!
Я стал натягивать ботинкишнурки не влезали в дырки.
Сейчас! Я быстро!Так и не зашнуровав, я бросился догонять мальчика, который, даже не оглядываясь, уходил в кусты.
У кустов я оглянулсяво всех почти окнах маячили лица.
В лес пошел! В лес зачем-то пошел!очевидно, передавалось из уст в уста.
В городе я жил хоть и неказисто, но хотя бы анонимноникто не знал, куда я иду,а тут каждый твой шаг на виду!
Мы быстро углублялись в лес. Дорога, видимо, была когда-то очень красивой, но сейчас была вся перекорежена транспортом, в глубоких ямах с темной водой дергались как по команде стаи головастиков.
Прогулка не доставляла ни малейшего удовольствия,но об этом, как говорится, и речи нет,я даже забыл, когда в последний раз я делал что-либо, доставляющее удовольствие!
А еду вы убрали или нет?вдруг останавливаясь, спросил мальчик.
Какую еду?я тоже остановился.
Нусо стола, со стола!дважды, как слабоумному, повторил мальчик.
А надо было убрать?
Ну разумеется!воскликнул он.
А что, украдет кто-нибудь?улыбнулся я....Кошки?
Не кошки. Крысы,серьезно проговорил он.
Крысы?
Мальчик хмуро кивнул:
Обнаглели до предела. Вчера сотня, наверное, крыс, сросшихся хвостами, в вашей комнате кружилась.
Сросшихся?!
Мальчик кивнул.
Возле розовой сосны, освещенной солнцем, дрожало полуневидимое облачко с радужным отливом.
Дикие пчелы,пояснил мальчик.Не делайте резких движений, а то закусают!
С приклеенной к устам улыбкой я медленно прошел под облаком... Надо же! Дикие пчелы! Как интересно!
На краю солнечной лужайки мальчик остановился:
Все! Дальше не пойдем!
Ну почему же?
Там змеевник.
...Что?
Змеевник. Клубки змей.
А.
Картина сельского рая понемногу затуманилась завесой ужаса.
Неинтересно с вами гулять!вдруг резко проговорил мальчик и, повернувшись, зашагал по дороге.
С безразличным видом я еще пошатался по лесу. В чахлых кустах я увидел ржавую свалку, кинул туда жадный взгляд: много вещей, необходимых на даче!но взять что-либо не решился: что скажут, если я появлюсь с вещами со свалки?
Мальчик стоял у ограды, нюхая сирень. На меня он не смотрел, но чувствовалось, что он ищет примирения.
Когда стемнеетналомай, пожалуйста, сирени и принеси мне!Не повторяя приказания дважды, я резко повернулся и твердым шагом взошел на крыльцо.