Да брось ты!говорю.Нет у тебя никакого врага!
Как это нет?обиженно.
А так и нет. Врага, как и все на свете, надо создавать своим трудом, долго и упорно. А откуда у нас время еще и на это?
Так, думаешь, нет его?
Конечно, нет.
Выходит, я сам себе и звоню?
Ну, конечно!
Твой оптимизм меня просто бесит,Леха говорит.
Ничего,говорю.Он всех бесит.
Наутро сделали мы сообщение... Колоссально! Сам академик Аскетян нас обласкал! На следующем заседании сообщили: нашему проекту культурного центрапервый приз!
Проект же Бескаравайного, как выяснилось, рядом не лежал. Такой удивительный оказался человек: рос только на глазах, причем только на наших. Лишь исчезал с глазсразу же переставал расти!
Да что Бескаравайный! Подумаешь! Если мы и были в его тенизначит, не с той стороны падало солнце...
Как-то все не так,Леха озабоченно говорит.Должны же быть трудности, тысячи преград!
Ох, мать честная!говорю.А я и забыл!
Аскетян, руки нам пожимая, говорит:
А я почему-то думал, что вы моложе.
А мы и есть моложе,отвечаю.
После Еревана еще в Тбилиси заехали... Замечательное местотбилисские серные бани. Буквально после них становишься другим человекомтут же, в предбаннике, вручают тебе новые документы!
Возвратились на работу. Идем с Лехой, как обычно, в буфет. Только появляемсяк нам, сметая все на пути, устремляется Змеинов с чашечкой кофе...
Вскоре нам премию присудили за наш проект. Леха этим известием почему-то совершенно потрясен был.
Шестеро тысяч денег!повторял.Это ж машину можно купить, на двоих!
Помню, когда мы сумму эту на руки получили, всю ночь ее у меня перепрятывали, боялись, кто-нибудь украдет.
Утром выскочили из дома. Поехали машину получатьинститут нам выделил ее из своих резервов.
Помню, магазин автомобильный за городом был. Долго автобус еще стоял у переезда, как раз состав пропускали с автомобилями на платформах. В некоторых почему-то уже люди сидели.
Добрались наконец до магазина.
Очередь в маленькое окошко. Кассирша кричит:
Никому не отходить!
Сама пропалачаса полтора, наверное, ее не было. Появляется потом, грубо орет:
Иванов! Иванов! Вы где это шляетесь?!
Подбегает на трясущихся ногах.
Я здесь был! Я никуда не отходил!
А сам уже думает небось: «Ну, все! Машины, конечно, уже не будет, и деньги за нее, наверное, не вернут!»
Вывели тут и нашу машину, стали в последний раз ее осматривать. Кузнечик вдруг впрыгнул на заднее сиденье.
Ну, все,говорит,все наши в сборе!
Помчались мы по шоссе.
Неправильно едем!Леха говорит.
Зато красиво!
Вдруг выскакивает из кустов человек с полосатым жезлом, останавливает.
Да я из ваших прав,говорит,вологодские кружева сейчас сделаю!
А у нас нет еще их,отвечаем.
Ых!зубами только скрипнул и компостером со злости дырку в своем рукаве пробил.
Потом поставили мы машину во дворе, а сами долго пили у меня чай...
Я тут думаю все,вздыхая, Леха говорит.Делаем свое дело с наслаждением да еще получаем за это наслаждение деньги. Морально ли это?!
Норма-ально! Пойми: существует новое направление в архитектуре. И кто лежал у его истоков?.. Вернее, не лежал, а стоял... Я! То есть ты, ты!
После этого мне еще от института квартирку дали. Долго ждал яи тут дали.
По такому случаю мы выпили слегка с Лехой. Дия не совсем одобрительно нас встретила.
Вот,Леха говорит,гению нашему квартирку дали!
Метнула она на него взгляд, обозначающий, видимо: «А почему не тебе?»
Но Леха взгляда этого не заметил, говорит:
...Только вот мебели никакой у него нет, может, подарим ему наш пуфик, все равно мы им не пользуемся давно?
Метнула на него взгляд, молча ушла. Потом, начал я уже домой собираться, в комнату заглянул с нею проститься, гляжу: стоит она перед пуфиком на коленях и сигаретой прожигает в нем дыры!
Вынесла мне пуфикиз дыр еще дым идет!
Пожалуйста,говорит.
Привез я его домой, поставил... Ничего! Все-таки вещь.
И тут ошеломляющее известие: нас с Лехой, как подавших уже надежды специалистов, посылают на полгода в Болгарию на стажировку!
Леха обрадовался:
Ну, наконец-то! Наконец-то я съезжу за рубеж, красивых вещей Дийке привезу, как она мечтала!
День спустя выясняется: необходимо медицинское освидетельствование.
Так я и знал!горестно Леха говорит.Так я и знал, что не выйдет ничего, давно уже чувствую себя неважно!
Спокойно!отвечаю.
Назавтра отправились мы с ним сдавать на анализ мочу. Было ясное осеннее утро.
Леха задумчивый шел, потом говорит:
А давай поменяемся мочой!
Зачем?!
Ну так. Чисто дружески.
Давай!
Поменялись пузырьками, перевесили ярлычки.
Через неделю интересуемся анализами, нам говорят:
Вы (то есть я) можете ехать куда вам угодно, а вы (то есть Леха) по состоянию здоровья ехать никуда не можете.
Раскрыл я только рот, чтобы сказать, что все наоборот, что это я, оказывается, больной, а Леха здоровый... Леха выталкивает меня в коридор.
Молчи! Понял, молчи!шипит.Узнают про наш обман, обоих не пустят, а так уж хоть ты поезжай... Ладно уж!
Уговорил все-таки меня, но, видно, и обиделся, что я согласился.
Сначала не хотел я ехать, потом подумал: «А почему, собственно, не я? Работаю нормально. Знаю языки. Характер отцовский, бойцовский... Чем плохо?»
...Только вернулся я из Болгариив первый же вечер к Лехе. Подарки принес: ему рубашку, женесвитер, дочурке ихблок жвачки. Сидел, долго рассказывал, как показалось мне, очень интересно.
Поздно уже вышел от них... Спускаюсь по лестнице и вспомнил: курточку свою у них забыл! То-то я ощущаю, что как-то неловко плечам.
Помчался наверх по лестнице, вижуи дверь не закрыл. Только хочу войтислышу глухие их голоса.
Его, что ли, курточка?Леха спрашивает.
Его!Дия говорит.Давай мни!
Тут я чуть прямо на лестнице в обморок не упал.
Я-то считал, что они меня любят, а они, оказывается, ненавидят, даже курточку мою спокойно не могут видеть!
Приехал я к себе домой, часа два по комнате бегал, успокоиться не мог.
И примерно после этого дня стал я чувствовать себя иногда нехорошо. Какая-то тяжесть по утрам в желудке, потом вдруг резкая боль, словно кто-то нож втыкает в живот. И все чаще стало прихватывать. То и дело сидишь, скорчившись, на скамейке, руками живот обняв, прикидывая на глазок, как бы до следующей скамейки добраться!
Однажды остановился я передохнуть, стал «Медицинскую газету» читать. Почитаешь, закроешь глаза... в темноте зеленые буковки мерцают.
Снова открываешь глаза, читаешь: «...серповидная опухоль в низу живота... увеличение опухоли к вечеру... боль при длительной ходьбе».
«Что ж это?вдруг я опомнился.Ведь это же у меня! Все думалтак, ерунда, а оказалосьболезнь, и вот даже в газетах про нее пишут».
Вспомнил еще, как Леху по моему анализу в Болгарию не пустили.
Все ясно.
Стал двухкопеечную монету искать, чтобы знакомому одному врачу позвонить,руки дрожат, никак в карман не попасть!
Рядом стоял покачивающийся человек.
Двухкопеечную, что ли? Дам!.. Все равно мне некому теперь звонить-то!
Дозвонился знакомому своему врачу, приехал к нему, он говорит:
Ну, поздравляю! Одной ногой уже, можно сказать, ты в могиле! Надо срочно оперироваться, иначе худо!
Утром пришел я в поликлинику, назанимал очередейпослали меня сразу же на анализ крови, рентген и прогревание.
Горбоносый мужчина из очереди спрашивает меня:
Вы в какой конкретно очереди стоите?
Да понимаете,говорю,предпочтения еще не отдал.
Тройную игру ведешь?озлобился он.
Хотел я тут даже четверную повестинад укольным кабинетом лампочка замигала, врываюсь туда... Протягиваю свои бумаги.
Уколы,говорят,вам не прописаны.
Не прописаны?говорю.Жаль.
Снова стал тройную игру вести. Лежу в кабинете процедурном на прогревании, а одновременно с этим еще в двух очередях стою! Какой-то я виртуоз!
Выскочил с прогревания, с ходуна рентген: холодную резиновую раму прижали к груди... Выскочил с рентгена, а тут и на кровь моя очередь! Замечательно!
Выскакиваю я, сдав кровь, горбоносый мужчина мне говорит:
Чего радуешься-то? Ведь ты больной!
Тут я, честно говоря, немного приуныл. «Ничего,думаю,может, вылечусь еще?!»
Перед больницей встал я рано, побрился, надел новую футболку, трусы.
«Надо пораньше,думаю,пойти, а то все лучшие койки разберут!»
Ты,мать говорит,прям как на праздник собираешься!
А как же?я говорю.
Когда я пришел к больнице, ворота были еще закрыты. Я подождал.
Впустили наконец в приемный покой. Там говорят:
Ну что, будем оперироваться?
Сразу?
Сразу.
Подзывают молодого гиганта в халате и шапочке.
Познакомьтесь,говорят,ваш хирург.
Федор,подает он огромную ладонь.
Привет,говорю.Как, много операций делал?
Пока,говорит,только на покойниках.
Как?!
Вот так. Все к профессору рвутся, а у меня никто не хочет оперироваться. Так, видно, и не начну.
Сначала мне страшно стало, потом думаю: «Что же это я? Говорю всегда, что молодежь надо продвигать, а сам ей, получается, продвигаться не даю?»
Все!говорю.Делай! Куда мне?
Да подожди ты,радостно Федя говорит,Завтра еще оперироваться, сегодня процедуры будут!
А-а-а... Жаль!
Переоделся в больничную байковую пижаму, быстро отправился вслед за Федей в палату.
Здравствуйте,бодро говорю.
Молчат. Только кто-то стонет в углу, пытаясь для приличия перевести стон как бы в кашель. Вдоль кровати у него с двух сторон вставлены доски, только тонкий нос торчит между досками, как из...
Лег я на свою койку, долго неподвижно лежал, глядя в потолок. Потом появилась мужеподобная сестра, басом говорит:
Брили живот? Идите брейте! За вас никто этого делать не станет!
В тускло освещенной уборной брил я живот и плакал. Жалко все-таки умирать.
Потом процедуры были. Потом вечер настал. То есть в городе еще, наверно, гуляют вовсю, а здесь тусклый свет, тишина. Сосед на ближней койке храпит, волны от храпа идут по одеялу!
Вдруг зажегся яркий свет, сразу вошли много людей в белых халатах.
Что?!Сосед встрепенулся.
На операцию,ему говорят.
Как, прямо сейчас? Можно хоть домой позвонить?
Нечего звонить, все будет нормально!
Переложили его на длинную каталку, увезли.
Долго я лежал в темноте, смотрел на светящиеся свои часы. Час минул... два... Может, в другую палату после операции его увезли?
Понимаю, что надо выспаться, а не могу. Тянется обрывками не сон, а какой-то бред.
...В глухой темноте и тишине я спускаюсь куда-то по ступенькам, и чей-то знакомый голос на ухо говорит мне, что вот получил новую мастерскую, но света в ней нет и окон тоже.
Хочешь пощупать последнюю мою работу?спрашивает он.
Вытянув руки, я начинаю двигаться во тьме, которая оказывается вдруг бескрайней, бесконечной!
...Сюда иди, сюда...слышится голос все глуше...
Я проснулся весь в липком поту и вдруг увидел на соседней кровати Дзыню: он лежал прямо в костюме, в ботинках, закинув ладони за голову.
Вот так!хвастливо произнес он, повернувшись ко мне.Говорят, трудно в больницу лечь, коек нет. А мне это раз плюнуть: захотеллег!
И так же внезапно исчез.
Ну, тип! Я лежал, радостно улыбаясь, хотя понимал, что появление здесь Дзыни мне пригрезилось.
Потом я незаметно уснул и вдруг, резко проснувшись, сел на кровати. Было еще темно, но во дворе уже светилась цепочка оконпуть в операционную.
Я встал, умылся, почистил зубы. Побрился.
Потом, не снимая пижамы, лег на кровать, стал читать найденную в тумбочке растрепанную книжкупочему-то про подводное плавание.
В коридоре вдруг послышалось тихое дребезжание тележки... За мной?.. Мимо. Снова лежал, читая, прислушиваясь к звукам в коридоре... Все! Наверное, уже не придут, наверное, отменили.
И когда все сроки, казалось, минули, неожиданно растворилась стеклянная дверь, появился Федя.
Пошли?
Как?.. Прямо так?
Конечно!
Встал, стал искать в тумбочке амулет, который мама мне дала, не нашел. Ну, ладно! Пригладил только волосы...
Федя, гигант, шагает широко, трудно за ним поспеть!
По галерее подошли к белой двери с надписью «Операционная. Посторонним вход воспрещен». Вошли. Резкий запах лекарств. Свернули в большую комнату. Забрался с табуретки на узкий высокий стол. Сестра тут же не видимыми мне завязками привязала к столу руки и ноги. Я стал сосредоточенно смотреть на висящий под потолком большой блестящий круг со светильниками, и вдруг светильники матово зажглись. Я быстро отвернулся. Потом надо мной повисло лицо Федора, закрытое до глаз марлевой повязкой. Он сожмурил оба глаза, видимо, подмигнул и опустил перед моим лицом белую занавеску.
Я лежал неподвижно, потом вздрогнул, почувствовав, как в живот воткнули что-то круглое и толстое. Ввели наркоз.
Потом я понял, что меня разрезают, медленно, с хрустом продлевают разрез все дальше. Федя о чем-то тихо заговорил с сестрой. Я почувствовал, что внутренности мои оттягивают в стороны какими-то крючкамимелкими, острыми, вроде вязальных.
Потом стали нажимать чем-то тонким и твердым, вдавливать что-то внутрь меня.
Больно?спросила сестра.
Нет.
А почему тогда надуваете живот? Не надувайте, вы не даете нам ничего сделать!
Значит, они ничего еще не сделали!
Снова началось растягивание, потомвдавливание.
Больно?услышал я голос сестры.Вам нельзя больше добавлять наркоза. Терпите.
Я лежал, глядя в потолок.
Все!вдруг сказал я.
Все поплыло, затошнило меня, никак не вздохнуть...
Что?появляясь, словно издалека, спросила сестра.
Что-то не то.
Дышите!строго проговорила она.
Потом около моего лица оказались двое в белых шапочках. Один держал в ладони трубку, другойтампон. Щекотка нашатыря проникла в ноздри.
Все!шумно вздыхая, с облегчением сказал я.
Прохладная девушка, оказавшаяся рядом с моей головой, тампоном промокнула мне пот.
Потом началось короткое щелканьевроде бы ножниц.
Я скосил глаза на стенные часы. Операция продолжалась пятьдесят минут!
Но главноедверь в операционную так и ходит ходуном, входят и выходят разные люди, скучающе смотрят на меня, обращаются к Феде: «Федя, ты взносы уплатил?!» Или: «Федя, ты скоро освободишься?»
Э, э!сказал я.Друзья! Может, не стоит вам отвлекать хирурга?
Тут я почувствовал колоссальное облегчение.
Ну, все! Самое страшное позади!улыбаясь, сказала прохладная девушка.
Потом начались тонкие укольчики, видимо, от иглыи все в одном и том же месте! Что они там, вышивают, что ли?
Потом я вдруг увидал, как с потолка зигзагами спускается пушинка.
Э, э! Куда?Я стал ее сдувать.
Не надувайтесь же!уже с отчаянием проговорила сестра.
Я услышал шершавые звуки шнурования.
Потом я увидел огромную белую спину Федора, выходящего из операционной.
Что? Вспылил?улыбаясь, спросил я прохладную девушку.
Все!ответила она.
К столу подкатили каталку, меня перевалили на нее. Я ощущал блаженство и покой.
Весело крутя головой, я ехал по широкому коридору.
Когда меня привезли в палату, откуда-то снова вдруг появился Федя, помог переложить меня на кровать и быстро удалился.
Ну как?поворачиваясь ко мне, спросил сосед.
Чуде-есно!
Снова появился Федя, уже успокоившийся.
Ну, ты клиент!покачал головой.Ты зачем все время живот надувал?
Видно, для важности.
Ну, ничего! Весь кошмар позади. Старик, первая у меня операция!
Старик, и у меня!
Мать пришла, часа полтора посидела.
Следом Леха. Начал жаловаться на тяжелую свою жизнь:
...Я говорю ей: «Ты ж знаешь, многих только после смерти признавали!» А она: «Ну, так умри скорей! Не пойму, что тебя удерживает?!»
Леха зарыдал.
Я в таком моем положении должен был его еще и утешать!
Ничего!говорю ему.Все отлично!
Он вдруг начал каракули мои рассматривать, которые я в блокноте чертил, лежа на спине, обливаясь потом.
Мне бы твою усидчивость!непонятно буркнул.
...На пятый день Федя долго мял шов, морщился.
Что? Нехорошо?