Гриша вдруг спохватился, что Маша перед отходом на работу дала ему кое-какие поручения: сходить в магазин со списком продуктов, начистить картошки ичто-то ещечто? Ах, да, сделать к ее приходу салат, а картошку поставить вариться, слава богу, что они ее здесь перестали чистить. Захотелось есть, причем что-нибудь нормальное русское. Салат из травы его совершенно не вдохновлял. Машка велела картошку сваритьа если пожарить. Гриша уж совсем собрался это сделать, но представив Марусин недовольный вид и увещевания насчет «вредности» жареной еды, раздумал. Черт с ним. По пустякам он с Маней никогда не спорил. Может ей казалось, что он ее слушается. Любопытно. М-да, слушается он ее, твою матьда пусть она так считает.
Гриша ехал за продуктами и думал о жене. МашаЕму всегда очень нравилось ее имя. Теща у него была еврейкой и его родители восприняли этот факт с энтузиазмом, хотя он всегда подчеркивал, что, мол, какая разницаЕму казалось, что для него разницы не существует, а для родителей она былаи это было немного стыдно. Маша объясняла, что ей дали, как она говорила, библейское имя. Ну да, библейское, особенно для католиков, уж они-то не перестают возиться с богородицей. Думать о Мане, как о деве Марии было смешно. Но имя действительно было классное. Разумеется на его библейскую суть Грише было наплевать, но зато сколько оно давало вариантов, каждый из которых Гриша в разных обстоятельствах использовал: Маша, Муся, Маня, Маруся, Мариэто были их семейные заморочки, которых остальные не понимали, только может Валерка немножко. Для него Гришина жена была чаще всего Маша или Маруся. Так они ее между собой называли.
Жена была Гришиным институтским знакомством. Она училась курсом младше, тоже на романо-германском отделении ИнЯза. Они виделись в коридорах, но познакомились в студенческом театре. Ну, театрэто громко сказано, таккрохотная группа фонетического кружка. Они занимались практической и теоретической фонетикой и совершенствовали свое произношение на классических текстах. Что-то профессорша с ними ставила, кажется, «Мнимого больного» Мольера. Гриша играл больного, Аргона. Нудил, стонал, хватался за разные части тела, кашлял и сморкался. Маша была его ветреной женойи кажется принимала фонетический театр всерьез. Гриша репетициями тяготился, просто хотел отличную оценку, которую справедливо надеялся получить. Профессорша была молодая, модная и симпатичная, ему хотелось ей услужить, даже таким, как он сам иронично про себя думал «извращенным» способом, изображая Аргона. Ему нужна была «пятерка» по фонетике для повышенной стипендии. Валера его тогда расспрашивал о модной профессорше и делал грязные намеки. Только этого не хватало! А тут Маша. Какая она тогда была? Грише пришло в голову, что ему теперь трудно об этом судить. Внешне она показалась ему хорошенькойнебольшого роста, со светлым пучком волос, из которого вечно вылезали шпильки. Неплохая фигурка, хотя может на Гришин вкус чуть более, чем полагалось, пухленькая, торчащая грудь, стройные ножки, всегда на каблуках. Машастильная девушка, модно одетая в короткое. При знакомстве Гриша по привычке примерил ее на себя в качестве жены. Он всех примерял. Диплом и распределение были не за горами и в мысли о женитьбе уже не было ничего смешного. Умом друзья понимали, что надо иметь семью и детей, так было принято, ноно им хотелось «гулять», а жить с одной женщиной представлялось пока трудным, а главное скучным.
Гриша помнил, что сталкиваясь с Машей на репетициях, и холодно оценивая ее стати, он видел ухоженную девочку из «хорошей семьи», симпатичную, в «теле», с большой грудью. Такие быстро «бабеют» и грудь может после первого ребенка стать «как у тёти Миси, по колено сиси». Опасно. Тогда ни он, ни Валера не понимали, что живут не с «сисями», а с человеком. Потом жизненный опыт сделал это очевидным, а тогда у них была только наглая мужская уверенность, что им «все можно», и слепая вера, что все «будет хорошо», а иначе и быть не может. Ну почему они тогда думали о женщинах как о «бабах»? Традиция тех «нефеминистских» времен, или возраст? «Бабы»это было собирательное понятие. С ними может быть в той или иной степени хорошо, но «бабы» заменяемы по определению, а раз так, то«гуляй, пока молодой ». Вот что у Гриши тогда было в башке. Ну, что ж Гриша себя тогдашнего понимал. Пел Высоцкий про «руку друга и надежный крюк », это было про них с Валерой, а бабымогли они быть «рукой друга икрюком?». Нет, конечно. Бабы были «бабы», а не друзья. Что тут непонятного. Такое даже обсуждать не стоило.
Грише внезапно подумала сейчасизменил ли он свое мнение о женщинах? Можно ли дружить с женщиной? «Нет, нельзя»честно ответил себе Гриша. Можно общаться, изливать душу, жаловаться, или наоборот «распускать хвост», ночувствовать себя с женщиной на равных Грише представилось невозможным. Дело тут было даже не в уме или интеллектедело было в разности на ином, более тонком уровне. Ну, давсе мылюди, но мужчины и женщины такие разные. Она не может понять мужчину, онадругая. Она просто может сделать вид, что понимаетИ женщину с ее биологическими ощущениями, недомоганиями, гормональными срывами, чувствительностью, романтическими претензиямиразве можно по-настоящему понять? Да, как бы не так! Мысль показалась Грише интересной, и как обычно, он решил ее обсудить с Валерой. Не забыть бы только
Мысли его снова обратились в прошлое: и вот у них премьера, весь курс согнали, даже явку проверяли, гардероб закрыли и не выдавали пальто. Никто, собственно, не удивился. После спектакля поехали к кому-то справлять бенефис. Там и Валера был. Гриша нажрался, и поехал провожать Машу. Валерка, сволочь, ему еще подмигнул. У Маши дома никого не оказалось, он зашел выпить кофеа дальшевсё обычно, то-есть он «так и знал». Гриша помнил, что был пьяный и устали зачем только пошел, дурак. Впрочем, все завертелось. Он лениво и отстраненно тогда отметил, что был у Маши первым. Его это немного удивило и он решил рассказать «прикол» Валерке, у которого никаких «целок», и в помине не было, вообще ни разу. Гриша помнил, что он тогда так о Маше и подумалцелка, которую он «сломал», противно этим гордился, и еще собирался пошло хвастаться другу. Ну, что делать, он тогда таким был.
Маша заплакала, еще раз объясняла зачем-то, где ее родители, но Гриша прослушал. Ему-то что, где они были. Он отрубился, наутро Маша тихонько ходила по комнате, боясь его разбудить. Гриша ушел и его мучил вопрос, как ему дальше быть с этой приличной наивной девочкой? Как она после всего заплакала, а он ее спросил «Что ты плачешь?», а она сказала «сама не знаю». Разве он ее обидел? Почему она плакала? Грише подумалось, что то, что было для него обычным и привычным, представлялось девчонке огромным, краем пропасти, началом или концом чего-то важного, решающего в ее жизни, которую он нарушил и наверное должен был нести за это ответственность. Ему тогда в первый раз это почему-то пришло в голову. Но Маша как-то плохо вписывалась в их с Валерой компанию. Бросить ее было жалко, не хотелось обижать. Гриша решил какое-то время побыть с Машей, а потомвидно будет, он что-нибудь придумает. Больше всего на свете он боялся, что она начнет ему звонить, стараться выяснять отношения, плакать. Девушки, если перестать им звонить, часто себя так вели, почти всегда. Гриша поставил себе за правило никогда не вестись на их просьбы о «последнем» свидании. Ему девок было с одной стороны жалко, но с другой, он их презирал за глупость и навязчивость. Разве непонятно, что он не звонит потому что не хочет, что их «последнее» свидание уже было, что объяснения ничего не дадут, что не надо его загонять в угол, не надо заставлять его действительно им говорить, чтовсе, он остыл, «накушался», что больше ее не хочет, что у него теперь другая, или не другая, но это неважно, что она ему просто элементарно надоелаон не хотел этого говорить девушке, она не заслуживала таких слов. С Гришиной точки зрения, делать ничего было не надо, надо было просто не доставать, достойно отойти. Зачем девушкам всегда были нужны объяснения необъяснимого? Зачем они всегда плакали и спрашивали «почему?» Да «непочему».
У него еще были свежи воспоминания о медичке Люсе. Неземная бесшабашная любовь, поездка в лагерь мединститута. Они там с Валерой просто замечательно отдохнули, развлеклись. И Люська в модном купальнике, с выгоревшей челкой, ночные купания. А потом осень. Люська почему-то решила, что он «ее», что она имеет на него права. Он был занят, по несколько дней не звонил, а потом слышал в трубке ее недовольный голос, он должен был отчитываться «где был, что делал, почему не звонил » Ничего себе. Гриша стал звонить еще реже, не звонил даже, когда мог. Люся все еще была ему желанна, классная девчонка, он бы с ней еще долго встречался, приводил в компаниюно она к сожалению начала садиться на голову, он был перед ней кругом виноват и с этим надо было кончать. Он ей так и сказал по телефону, что«нам, надо друг от друга временно отдохнуть, так, мол, у всех бывает». А потомЧто тут началось! И «давай встретимся, и что случилось, и знаменитое почему». Люська стала звонить ему сама. И вот наступает тот самый последний раз, которого он так боялся.
Вот они сидят на лавочке в Александровском садике, золотая осень, поздний октябрь. Она ему что-то долго говорит, Гриша почти не слушает, и украдкой смотрит на часы. Ну, что за пытка! Она плачет, он ей дает носовой платок. До сих пор Гриша помнил, как она ему тогда горячечно повторяла «я люблю тебя, я люблю тебя » Как это было ужасно. Что он мог сделать? Неужели она не могла сдержаться? Она идет к метро, а он остается сидеть на этой проклятой лавке еще долго, облокотив голову о жесткую спинку. Нельзя этого допускать. Гриша охранял свой душевный покой, и каждый раз, закручивая неземную любовь, уныло думал о конце. Умение изящно расстаться с девушкойэто был высший пилотаж и этому стоило учиться.
Мало ли у него было замечательных романов, но ему и в голову не приходило принимать их за любовь. Он, кстати, никогда девушке и не говорил о любви. Зачем принимать желание за такие высокие чувства. Это было неправильно. Гриша знал, что девчонкам всегда приятно слышать о любви, он ждали его признаний но не получали. Редко кто не спрашивал «а ты меня любишь?» Гриша уклонялся от ответа, но вопрос его раздражал и девушка, задавая его, начинала все для него портить. Любовь, любовьженщины были на этом помешаны. Любая девушка, которая интересовалась, любит ли он ее, начинала казаться жалкой и это было началом конца, который обязательно скоро наступал.
Гриша попытался вспомнить, а были ли девушки, которых он любил, но они бросали его? Былино разница между ним и большинством женщин как раз и была в том, что он рубил моментально, не был способен унижаться и выяснять отношения. Больше того, если он видел, что «что-то не так», он предвосхищал события, избегал сцен. Да и объяснения ему были не нужны. Стал «лишним», она его не ценит этого было достаточно. Неважно почему. Пару раз в его жизни были девушки, которые создавали в нём комплексы. Такие, оказывается, и у Валеры были. Он шел на свидание, которое заканчивалось перепихоном, который представлялся Грише совершенно замечательным, а потомвсёкак отрезало. Он чувствовал себя разохотившимся, на взводе, звонил ей, полностью уверенный, что она сидит и ждет его звонка, но девушка не подходила к телефону, потом брала трубку и плела какие-то небылицы, не слишком заботясь об их достоверности. В общем все ограничивалось одним разом. Она его использовала и выбрасывала, как мокрый презерватив. Почему? Не понравился? Не соответствовал? Что-то было не так? Но что? Она вела себя, как он мог бы себя вести, и это было невероятно неприятно, хотяпопереживав несколько дней, Гриша о ней забывал, не желая верить, что он мог не понравиться. Не может быть. Там, скорее всего, было что-то другоеи черт с ней. Может быть он не слишком мучался, так как ему тогда не приходило в голову, что он «какой-то не такойвот его и не любят». Комплексы пришли, только гораздо позже. Скорее всего он просто не любил тогда никого. Разве что Машу?
А тогда его страхи оказались напрасными. Маша не звонила. Странно. Гриша уже и сам не понимал, рад он был этому, или нет. С одной стороны он вроде сам хотел, чтобы не «доставала», но с другойкак же так? Она, что, его из головы выкинула? Ну как это? Ну, было такое с ним раньше, ноМаша? Невероятно. Сам он тоже ей не звонил, хотя и понимал, что чем больше времени проходит, тем труднее будет «вступить в ту же воду». Недели через две он рассказал о своих сомнениях Валере:
Валер, помнишь Машку?
Какую Машку? Не помню. Из мединститута, с Пироговки, медсестру? Эту что ль?
Да, нет. Та была Люся. Машку, с которой мы в спектакле играли. Мы с ней потом ушлипомнишь?
Ану помню. Симпатичная девочка. И что? Что там произошло? Ты же говорил, что онадевочка, и что тыи что дальше? Не знаешь, как от нее отделаться? Так? Ну давай ее с Жекой познакомим. Хочешь? Помочь тебе соскочить?
Нет, Валер, я её ни разу с тех пор не видел. Понимаешь?
Нет, Гриш, не понимаю. Не хотелвот и не видел. В чем проблема-то?
Не знаю. Сам не знаю.
Постойчто-то ты не договариваешь. Она не хочет? Ты влюбился, так? Что ты мне сказать-то хочешь? Говори уже
Она не звонит и я не звонюЧто ты сразу «влюбился»? Не знаю
Оэто серьезно. Ладно, дурака не валяй. Позвони ей сейчас женаплети что-нибудь и давайвперед. Если не влюбился, сразу же поймешьа иначе не поймешь, будешь просто мучаться. Давай, Гриш, ты же не младенецЗвони.
Обычно Гриша никогда этого не делал, а тут позвонил из первого же автомата, Маша была дома, голос у нее был спокойный, она не стала, как остальные спрашивать «почему не звонил, куда пропал », хотя у Гриши был заготовлен ответ, он, мол ездил в поездку по Волге с французами по линии «КМО, Комитета молодежных организаций» Нет, ложь не понадобилась. Через три месяца Гриша переехал к Маше жить. Родители ее оказались людьми современными, они приняли дочкиного «бойфренда», хотя так еще почти никто не делал. Гриша прожил в Машиной семье около года и в конце пятого курса перед самым его распределением они поженились. Еще через год у них родилась Аллка. Про свадьбу и вспоминать-то было нечего. Много родственников, ребят из института, Валерка, сначала не отходящий от Гриши ни на шаг, потом куда-то резко смылся. Гриша даже не очень успел заметить с кем. Он тогда даже немного на друга обиделся. Получалось, что его свадьба стала для Валеры просто пьянкой, где он нашел новую подругу.
Интересно, как он сам тогда к Маруське относился? Любил? Вроде, да. Маруся была ему желанна, он ее хотел и они мастерски научились доставлять друг другу удовольствие. Она была умна, каким-то типично женским мудрым тонким умом. Это не был интеллект, эрудиция, широта, скорее интуитивное понимание того, как надособлюдение неких правил, принципов и установок. Для создания семьи Марусин ум был достаточен, ноТогда Гриша и не задумывался ни про какое «но». Не видел он в их отношениях «но», хотя были разные мелочи, которые его временами настораживали. Например, до женитьбы ему казалось, что когда у него появится жена, в его жизни все будет по-другому. Он создаст их особый семейный мир и остальной «большой» мир перестанет его манить, ему некуда будет рваться, он удовлетворится своим счастьем вдвоем. Нет, этого не произошло. Ему было хорошо с Машей, они много времени проводили вместе, совершенно не напрягаясь, новдруг ранним вечером, когда убрав тарелки после ужина, они усаживались смотреть телевизор рядом с Машиными родителями, у Гриши возникало острое желаниеотвалить. Иногда звонил Валерка, приглашал их вдвоем с Машей куда-нибудь сорваться и приехатьк друзьям, в ресторан, на просмотр фильмаОдин Гриша конечно бы поехал, а с Машейему почему-то не так хотелось.
Они иногда ездили и Машины родители всегда им вслед говорили «ну, куда же вы на ночь глядя » Маша никогда его от поездки в бывшую компанию не отговаривала, ноГриша стал чаще отказываться, чем соглашаться. Ну, зачем ему куда-то ехать, если им хорошо дома. Лень на улицу выходить. Вот сейчас они посмотрят кино и лягут спать, а завтразавтра будет то же самое. Стабильность прекрасна, ноопять это «но». На самом деле он прекрасно знал, почему он отказывается. Правда была в том, что в их компании у него, у Гриши Клибмана, был особый статус, бесшабашно-холостяцкий, а сейчас статус переменился. Ребята знали его девушек, его выходки, выкрутасы и номераа теперь он приводил жену, пусть симпатичную, стройную, смешливую, неглупуюно жену. Он не мог уже быть рядом с ребятами тем, кем был раньше. Там у них была разношерстная компания плейбоев, среди которых он был «первым среди равных», а плейбой женатым не бывает. Гриша видел, что друзьям приходится в присутствии его жены играть какие-то роли, они за собой следили и не расслаблялись. Даже Валерка немного напрягался. И зачем это было надо?
Несколько раз Валера приходил к ним домой со своими девушками, но из этого тоже ничего хорошего не вышло. Трудно даже было сказать почему, хотя нет, и Гриша и Валера знали почему, только не захотели этого вслух друг перед другом признать: им по-настоящему хорошо было только вдвоем, или иногда с ребятами, своими. Другой близкий человек, каким, все всякого сомнения, была жена, им обоим был не нужен. Такой, пусть и родной, «третий лишний» мешал. Однажды Валерка Грише даже об этом сказал: «Ничего, Гринь, дай срок, вот я тоже женюсь, и мы будем дружить домами». Такое вот типичное «желаемое за действительное». И тот и другой знали, что вряд ли так получится.