Скугга-Бальдур - Сьон Сигурдссон 4 стр.


С той поры Фридрик и Хавдис редко общались с жителями Долины. Хаулфдаун Атласон наведывался к Аббе, когда мог, а вот священник, попадись они ему навстречу, давал порядочного кругаля.

* * *

Дальботненское кладбище в Долине стоит на берегу Ботнсаунеширокой, спокойной и довольно глубокой речки. Ее высокие берега сплошь утыканы мелкими, затянутыми жирной железистой пленкой болотцамитам хорошо брать торф. После снежных зим эта тихая речушка приходит в неистовство. Она несется по своему руслу с такой дьявольской одержимостью, что грязно-серая ледниковая вода, выплескиваясь из нее, затопляет болотца и образует разлившееся по всему кладбищу озеро. В самой середине озера, на холме, стоит Дальботненская церковь, но служить в окруженном водой Божьем храме невозможно до тех пор, пока кладбище не проглотит в себя столько принесенного рекой «горного молока», что оно станет доставать девчатам только до лодыжек. А сама освященная земля после этого уже так напоена влагой, что все лето колышется под ногами прихожан.

После столь буйной водной обработки берег не в силах устоять, и в реку выдавливается содержимое кладбища. И видно тогда, что не стала природа тратить силы на мертвецов, а только замешала все в одну кашу: пальцы и стопы, челюсти и скальпы, зубы и копчики, взрослых и детей; тут, смотришь,  ягодица, тамженский таз, тутмужское брюшко из нынешнего века, тамхребет из минувшего.

В общем, нельзя было сказать, что «огород божий» в Долине был хорошо ухожен. А что до самих здешних жителей, то они, видимо, были истинными собратьями своих почивших земляков, раз имели охоту с ними, пребывающими в таком ужасном состоянии, вновь воссоединиться.

Вот поэтому в понедельник 8 января 1883 года и случилось так, что сьера Бальдур Скуггасон отпевал не Аббу, а то, что по мнению Фридрика больше подходило для компании людям, не позволившим простоватой женщине фальшиво подпевать за своим духовным отцом: в гробу лежало тридцать килограммов завернутого в одеяло навоза, скелет старой овцы, пустой винный бочонок, заплесневелая лохань для мочи и прогнившие клепки от бочек.

Аббе же была уготована земля попригожей и иное духовное соседство.

Призрак солнцатак прозвали поэты своего приятеля Месяца. Сегодняшней ночью это название ему особенно подходит, сегодня он своим пепельно-розовым светом омывает маленькую рощицу, что тянется вверх по склону от дома в Брехке. Это любимое детище Аббы и Фридрика, и мало что делало их большим посмешищем в глазах жителей Долины, чем посадка этой рощицы. А смеялись-то в общем над всем, что они затевали.

Рябинка рисует на снежном насте хрупкую тень, воздух скользит меж ее оголенных ветвей, на одной из них одиноко торчит незамеченная в прошлом году птицами засохшая гроздь. Вверх по склону, осторожно ступая, поднимается Фридрик. На руках у него покоится женское тело. В глубине рощицы виднеется свежевырытая могила, у края ееоткрытый гроб. Фридрик подходит к гробу и укладывает в него тело. Затем спешит обратно к дому, а месяц остается здесь и видит: Хавдис, или Абба, хорошо убрана в свой последний путь. На ней праздничная одежда, и все в ее костюме исполнено добротно: на голове ее шапочка с длинной, окольцованной серебром кисточкой, на шеешелковый фиолетовый бант, жакетка из английского сукна, а под жакеткой виднеется расшитая золотом кайма корсажа, передник из цветастого дамаста, а на отлитых из серебра пуговицах виднеется искусно выписанная буква «А»; юбка по подолу украшена бархатными лентами с вышивкой, на ногахчерные чулки, красные носочки и отделанные белой прошивкой башмачки из окрашенной вереском телячьей кожи; на рукахчерные рукавички с вывязанными на тыльной стороне четырехцветными розами.

Эти дорогие одежки Абба купила себе сама, на свои собственные деньги, которые она заработала, помогая по тому необычному хозяйству, какое велось в Брехке. Во-первых, это был сбор трав, а во-вторыхизготовление маленьких книжек об исландской флоре «с пятьюдесятью семью образцами, подлинными и засушенными», как написали о них в «Illustrierte Zeitung». Такие книжечки молодые люди романтического склада дарили своим невестам, и потому последние страницы в книжках оставлялись пустымина них юноши писали дамам своего сердца красивые стихи.

Фридрик опускается перед гробом на колени, в руках у негодругого сорта книга. Она распухла, как старый псалтырь, а кое-где между страницами из нее торчат перья. Этоптичья книга Аббы, в нее она со страстью и усердием собирала птичьи перья. Абба вклеивала их в книгу, а Фридрик с ее слов подписывал, от какой птицы было перо, от самца или самки, а также название местности, где перо было найдено. Он частенько задавался вопросом, откуда у Аббы могли взяться все эти познания о птицах, но добиться от нее ответа было невозможно, а когда он попытался образовать ее в естественных науках, она вежливо поблагодарила, сказав, что интересуется только птицами.

На титульном листе она написала сама:

«ПтЦы МираАббА из БреКи».

Фридрик кладет книгу на грудь Аббы, а поверх книги крест-накрест укладывает ее руки. Невзначай он сжимает их крепче, чем намеревался, и чувствует через шерсть рукавички маленькие пальцы. Тогда ему становится немного легче, ведь эти руки утешали его после смерти родителей.

Он целует ее в лоб.

И закрывает гроб крышкой.

Фридрик засыпает могилу. Снимает с головы шерстяную кепку и, аккуратно сложив ее, засовывает в карман тужурки. Стягивает с рук перчатки и зажимает их под мышкой.

Он опускается на колени.

Склоняет голову на грудь.

Горестно вздыхает.

Чуть приподняв голову, он смотрит в землю, туда, где, как ему кажется, должно быть лицо Аббы, и читает для нее два стихотворения. Первоеоптимистичное, маленький стишок о птицах, написанный им самим:

Летняя пташка пела

солнечным светлым днем:

«Издалека я летела

долгим воздушным путем

на свидание с милым другом»

Пела пташка о рощице любой.

Второе стихотворение было началом забытой баллады. В ней говорилось о равенстве, что суждено под конец всем живым существами никакой мировой революции для того не надо:

Сыплется земля,

стареет все и тлеет.

Плоть есть прах

во что бы ни одели.

Фридрик поднимается с колен, надевает кепку и достает из кармана крохотную флейту из овечьей кости. Он наигрывает сочиненье Франца Шуберта «На смерть соловья» и так соединяет воедино два стихотворных отрывка.

Глаза его наполняются слезами. Слезы катятся вниз по щекам, но высыхают на полдорогена улице холодно. И Фридрик прощается с Аббой теми же словами, какими она простилась с ним:

 Абба-ибо!

* * *

На западе меж горных вершин поблескивает вселеннаятам горят три звездочки из созвездия Лебедя.

Долину накрыли тяжелые облака.

Снегопад зарядил до завтрашнего утра.

Небо чистое, а рассветсамый сумрачный, какой только бывает зимой. Едва заметный в проеме слегка приоткрытой двери Фридрик Б. Фридйоунссон курит трубку, набитую чуть подмоченным опием табаком. Что-то касается его ног, это пожаловал домой самый старый во всей Скандинавии котМаленький Фридрик. Он замерз после своего кошачьего Winterreise и хочет, чтоб его впустили в дом. Хозяин Брехки впускает своего тезку.

Немного погодя Фридрик видит, как внизу, в Долине, из дома на хуторе Дальботн, выходит человек. Это сьера Бальдур, издалека он похож на маленькую кочку на ландшафте. Из-за его левого плеча торчит маленькая палочкаружье. Сьера Бальдур на лыжах пересекает заснеженный луг и берет курс на север, вдоль горной гряды Аусар, к скале Литла-Бьярг.

Фридрик выбивает трубку о каблук.

И уходит в дом спать.

III(1117 января 1883 года)

Грохочет выстрел! И в единый миг сдувает с диких снежных пустынь их божественное спокойствиекак простой бумажный обрывок.

Из ружейного дула вырывается огненный сноп.

Взрыв пороха горланит:

СЛУШАЙТЕ ЧЕЛОВЕКА!!

Лиса, жалобно вякнув, подбрасывается в воздух

Сьера Бальдур с трудом поднимается на ноги.

Перед глазами, ярко вспыхивая, плавают фиолетовые солнца, в ушах оглушительно звенит. Ноги после долгого лежания в снегу затекли, но жизненная влага тут же устремилась по телу, как только он задвигался.

Священник ковыляет к камню и смотрит на лису. Все верно, там она и лежитдохлее не бывает. Опустившись на левое колено, он берет ее за пушистый хвост: на вид вроде целаякой-какая ценность в ней есть.

Он встает с колена и запихивает лисицу себе за пазуху.

* * *

Самая высокая вершина в горах Аусхеймар называется Восточный пик. На этом развернутом к западу пике есть острый как бритва скальный карниз. Он называется южным, хотя на самом деле смотрит на юго-юго-запад. Когда вьюжит с северо-востока, на южной стороне того карниза образуется ужасающих размеров снежный нарост, свисающий почти до самого подножия пика.

Как раз там, на склоне у подножия Восточного пика, и стоял сьера Бальдур, держа в левой руке ружье, а правую по запястье засунув за борт курткину, вылитый Наполеон в пустыне.

Вот тут-то горный пик и откликнулся на его выстрел.

* * *

Свисающий с карниза снежный нанос разломился ровно посередине с таким оглушительным хлопком, что внизу, где стоял священник, столбом поднялась снежная пыль. Она проглотила его в себя, со всех сторон закрыв видимость, а отломившаяся нижняя часть гигантского наноса заскользила вниз по склону, по пути прихватив с собой и святого отца.

Он кувыркался под уклон, вертясь колесом и приземляясь поочередно то на руку, то на ногубез единой передышки, и потерял при этом и меховую шапку, и ружье. Так крутило его довольно долго, пока он, наконец, не попал на землю одновременно обеими ногами. Тут ему удалось какое-то время противостоять лавине, но потом она снова сбила его с ног, и после этого он уже находился попеременно то сверху, то в толще лавины, иногданаполовину, а чащевесь целиком.

Так и летел сьера Бальдур. Во все это время он пребывал в здравом соображении и ни разу надолго весь целиком под снегом не оставался.

* * *

Метров через двести вниз по склону лавина остановиласькак раз на выступавшей на склоне горной чаше, что называлась троном Фрейи. Под отвесом этой чаши начинался очень крутой спуск под названием Киннар, и он уже стремительно сбегал до самого низа, до самой подошвы ледника.

Сьера Бальдур какое-то время не шевелился, приходя в себя после такого путешествия. Он слегка запыхался и покашливалво время полета ему было толком не вздохнуть. Однако и сейчас набрать в грудь воздуха не получалосьлавина плотно сдавила его со всех сторон. Священник был полностью погребен под снегом, наружу торчали только голова и правое плечо. Он попытался поворочаться, но получилось лишь подвигать правой ступней и слегка приподнять плечо. Он чувствовал боль в левом бедре и заключил, что оно повреждено, так как нога ниже бедра онемела.

А погода была наичудеснейшая: на небередкие облака, с юга нежно веял легкий ветерок, а над пустынными снежными просторами парило зимнее солнцежирное и краснолицее, как желток в вороньем яйце. Эта тишь прилетела сюда на крыльях вчерашней бури.

* * *

Вдруг по снегу пробежала тень, и через мгновение неподалеку от сьеры Бальдура приземлился ворон. Склонив на бок голову, он разглядывал застрявшего в снежной ловушке человека. Священник тряхнул головой и зашикал, отгоняя незваного гостя:

 Кыш, кыш отсюда! Непригожий ты, ищейка О́дина!

Но ворон был послушен не больше обычного. Он покаркал, подзывая своего тезку, и, когда сьера Бальдур снова взглянул, птиц уже было две. Они вперевалку расхаживали взад и вперед и точили клювы, а в перерывах между этим вытягивали к человеку шеи и разражались отвратительной стервятничьей распевкой:

 Карр! Карр!..

Так, попрыгивая в его направлении, они мало-помалу приближались и явно предвкушали поживу. Когда же ворон покрупнее ухватил клювом шарф сьеры Бальдура и принялся выдирать из него пряжу, священник понял, что пришло время вызволять себя из этого утеснения. После долгих торгов и препирательств с лавиной ему удалось выспорить у нее и освободить правую ногу, а чуть погодя снег отпустил и руку.

Пробарахтавшись порядочное время, большая часть которого ушла на то, чтобы швырянием снежков и угрозами держать воронье в отдалении, он, наконец, выполз из своей белоснежной могилы.

* * *

Сьера Бальдур выбрался на поверхность, однако полностью от снега еще не избавился. Пока лавина несла его с собой, снег набился между одежек и даже под нихна голое тело, и теперь, подтаяв, заструился по коже леденящими ручейками: из-под подмышек, по груди, по спине и дальше внизв обувку.

Священник тихо порыкивал, пока вода согревалась на его избитом лавиной теле.

* * *

Он принялся обдумывать дорогу домой. Похоже, ему нужно было держаться скального пояса, следуя на западдо самой расселины Или отправиться в противоположном направлении и попробовать пройти вдоль реки Мьядарау Или

Из-за птичьего гвалта святому отцу не удавалось удержать в голове ни единой целехонькой мысли. Вороны слонялись вокруг, корчась от голода, перекатывались на спину, каркали и колошматили по мерзлому насту крыльями.

Сьера Бальдур пригрозил им кулаком и заорал:

 Да заткнитесь вы, или я отпалю вам ваши чертовы бо́шки!

Слуги, жившие в его хуторском доме в Дальботн, знали такое средство от головной боли: они сжигали в котелке воронью голову, смешивали пепел с крепким щелоком, а мешанину затем намазывали на больное место и держали до тех пор, пока боль не утихала.

Как ни странно, на этот раз воронья парочка послушалась. Птицы вдруг враз замолкли, подпрыгнув, поднялись со снежного поля и легко, ни разу не взмахнув крыльями, слетели с края горной чаши. Там их подхватил воздушный поток и увлек за собой в голубую высь.

Вот теперь они были красивые.

* * *

Сьера Бальдур энергично прохаркался, собираясь плюнуть вслед воронью, но прежде чем он успел избавиться от плевка, вверху над ним послышался низкий свистящий звук. Быстро оглянувшись через плечо, священник обшарил взглядом Восточный пик: теперь оттуда исчезла уже и верхняя половина снежного наноса.

В это же мгновение исчезнувший с карниза нанос явился к сьере Бальдуру на свидание. Треснув священника в спину, лавина столкнула его с выступавшей на склоне каменной чаши. Падая, он проехался головой по острой кромке чаши, и та, задрав на макушку вязаную балаклаву, отхватила от его упитанного затылка порядочный кусок мяса.

Во время падения сьера Бальдур успел подумать, что, возможно, меньше повредится, если тело его будет совершенно расслаблено. Когда же он, наконец, долетел до Киннар, то лишь на самую малость замер на месте, а потом понесся с лавиной вниз по крутому склону, вдвое быстрее прежнего, и теперьголовой вперед. Подумав, что, видимо, пришел его последний час и что надо бы хоть как-то воспротивиться судьбе, он старался все время держать голову поверх лавины, высовывая ее из снега, насколько это было возможно.

Ему казалось, будто вокруг бушует буря. Других неудобств он не испытывал. Пока не стало трудно дышать

* * *

Чуть погодя адская скачка вниз по мерзлому склону закончилась. Это случилось, когда лавина, долетев до земли, вздыбилась, как морская волна у скалистого берега, и, пробив ледниковую морену, со всего маху всадила священника в оказавшийся в том месте грот в форме чуть удлиненной ниши, образовавшийся там под конец ледниковой эры, когда ползучий ледник, нахлобучившись на каменное основание, выволок из него тридцатиметровую цельную глыбу.

Другими словами, сьера Бальдур очутился в пещере под ледником. А вход в нее, навалившись всей своей тяжестью, плотно запечатала снежная лавина.

Сьера Бальдур лежал в снегу на спине. Его правая нога торчала прямо вверхгде-то на метр выше головы, а левая была согнута в колене. Левая рука была тоже согнута и мирно покоилась на животе, а правая была как-то странно вывернута в сторонуее тянула соскочившая с плеча и закрутившаяся вокруг локтя кожаная лямка сумки.

Не все было в порядке со священником, однако это его ничуть не беспокоилоон был без сознания.

* * *

А ему бы сейчас впору порадоваться, как хорошо он был одет в дорогу. На охоту сьеру Бальдура собирала его мать, Науль Валдимарсдоттир. На нем было нижнее белье из домотканого сукнатакого плотного, что, если его поставить, оно могло само стоять, нательная сорочка из заячьей шерсти, две вязаные кофты: одна потоньше, другаятеплющая, датские штаны, три пары вязаных носков и башмаки из тюленьей кожи с мехом. Поверх всего этого он также был одет в кожаные штаны и двубортную кожаную куртку с пуговицами из китовой кости. Но самое главноеНауль снарядила своего сыночка собственноручно связанным ею шарфом. Маскируясь от лисы, он повязал его себе на голову и благодаря такой экипировке потерял в первой лавине только сидевшую поверх шарфа немецкой работы шапку из козлиной кожи, а во втором заезде шарф удержал на его голове балаклаву, хоть и задранную теперь на макушку.

Назад Дальше