И подумав так, с досадой на самого себя парень бросил на пол школьный рюкзак, хотел уже захлопнуть створку за спиной.
Но та вдруг сама собой снова с грохотом распахнулась.
Ты, что это теперь дверь у матери перед носом закрываешь?!
И мать ураганом ворвалась в квартиру.
Шапка у женщины сбилась набок. Она тяжело дышала. В глазах стояли слезы.
Никита от неожиданности замер истуканом посреди коридора.
Ты теперь родную мать из квартиры выкинешь?! а мать, забыв раздеться, замахала руками, потрясая здоровой, похожей на баул сумкой, только отвернулась на минуту, а он ради какой-то пробляди подзаборной
Мам, ты чего? только и смог выдавить Никита.
Бесстыжий, неблагодарный! Я ради него она заломила руки, переходя на вой. Я все думаю, что случилось, будто подменилиголову ломаю. А вон оно что! наконец, положила сумкуда так шарахнула ей об обувницу, что раздался грохот.
Никита даже если бы нашелся, что сказатьне смог бы вставить ни слова.
Думал, я ничего не увижу, да? Ничего не пойму?! и вскинув кулак, шагнула к сыну. Вряд ли замечая, что уже давно стала тому по плечо, что ты от матери эту поблядушку прячешь? брезгливо изогнула губы, совестно? Давай рассказывай! она плевалась в запале, брызгая в парня слюной. Рассказывай, где ты эту шлюху откопал?!
Какую? Никита глядел на мать широко раскрытыми глазами.
Но та восприняла удивление сына как подтверждение какого-то преступления.
Он еще и врет! ахнула и всплеснула руками мать.
Но тут уж и Никитой, который потихоньку приходил в себя, начало овладевать негодование:
Да что я вру?! вспыхнул он. Ты о чем вообще?! Мам, с тобой все нормально?
И из одного только случайного слова она мгновенно сделала самый парадоксальный вывод:
Мать сумасшедшая! Да, вот именно! Вырастила на свою голову. Правильно, сейчас мать в дурку упрячет, а тут бордель разведет.
Лиза. Мысль пришла только сейчас и Никита, дивясь самому себе, то вообще догадался, понялэто она наверное о Лизе.
Мам, ты про Лизку что ли? Да мы болтали просто.
Вот! она будто получила подтверждение своих слов и даже обрадовалась поводу, с этого все и начинается! и, наконец, бесслезно заплакала, за что мне все это? И так жизнь несчастливая, еще и сын пропащий
Парень вспыхнул:
Да в чем проблема? и, сам того не сознавая, потихоньку начал закипать. У меня что друзей быть не может?
Правильно. У тебя никогда друзей не было, никто с тобой водиться не захочет! мать истерично взвизгнула, возмущенно вспыхнув глазами, если ты с родной матерью так обращаешься!
Эту песню Никита уже слышал. Почему-то она говорила это раз за разом, с самого его детства. А мальчик, а потом уже парень никак не мог понять, откуда у нее эта уверенность. Он удивлялся, пытался спорить. Но мать была неумолима. А между тем, друзья-приятели у него всегда были. Никита, конечно, не верховодил классом, но и один никогда не ходил. У него со всеми ребятами были отличные отношения, и проблем с общением не было никогда. Вот только мать почему-то в это не верила.
Да у нее же на лице все написано! Прошмандовка! Курит на улице, плюется! такой грех мать простить девушке никогда не могла. Хотя, как-то по секрету отец рассказывал Никите, что та сама курить бросила, только когда сыну исполнилось три года.
И тут вдруг мать сменила тон и посмотрела на него с тоскливой жалостью:
Сына, ну ты же у меня такой валенок, даже не знаешь как подойдипознакомиться. Ты же это от безнадежности. Ну что такое? Девочки с тобой не дружат? Расскажи мне, я же мать, я пойму. От фальшивой елейности ее голоса у парня тошнота подкатила к горлу.
А от унижения, впервые такого сильного унижения, вспыхнули уши и краска залила лицо.
Мам, ты что обалдела? Не буду я с тобой это обсуждать. В нем так вскипело негодование, что слова перестали складываться в предложения.
Обсуждать он не будет. А с ней будешь?! Потаскуха. Проблядь. Чего ты там не видал?!
А ведь до сегодняшнего дня, до этой самой минуты Никита не слышал от матери ни единого матерного слова. Даже не подозревал, что она их знает. Для матери не существовало ни девчонок, ни мата. Ни ночных клубов, ни пацанских попоек. И как для СССР секса для нее тоже не было.
В крайнем приступе своей ханжеской морали она даже скрывала, как познакомилась с отцом Никиты. И эту историю он узнал от третьих лиц. Хотя родители познакомились чинно-благороднона свадьбе отцовской сестры. Мать вообще всегда вела себя так, будто ему три года. И до пенсии останется три года.
И так она всегда была неколебима в своей правильности, чистоплотности, что Никита верил. И в детском саду верил, и в школе. И верил даже в тех случаях, когда внутренний голос говорил, что она врет. За чистую монету принимал причитания, что онее наказание, что он худший сын из возможных, что "никто так себя с матерью не ведет, как ты", и во многое другое. А сейчас впервые по-настоящему усомнился.
И мать, не чувствуя, не понимая того, только добавляла и добавляла ему повода для этих сомнений:
Ты куда катишься? Хочешь под забором спиться? Мать для тебя не указ уже?!
Он учился во втором классе и мать велела заниматься лыжами, твердя, что это полезно. И Никита согласился. Мать не давала ему ходить на тусовки и ездить с приятелями в походы, потому что она будет переживать. И Никита терпел. Мать хотела, чтобы он поступал на физмат, потому что юрфак ему "не подходит". И уже склоняла на свою сторону, несмотря на внутреннее сопротивление.
А вот сейчас парень смотрел на нее с высоты своего роста. И неожиданно подумал, что она просто не хочет, чтобы он уехал в Москву. Хочет чтобы тут, возле нее сидел. И ей все равно, что с таким дипломом он потом не устроится, лишь бы не отрывался от нее подольше.
Почему он об этом подумал, да еще в самый разгар ссоры, вспыхнувшей совсем по другому поводу. Но мысль эта неожиданно обозлила.
И Никита с несвойственной ему резкостью сжал губы, и выцедил, как выплюнул:
Я пошел спать.
Больше всего ему сейчас хотелось поступить как Лизаразвернуться и не оглядываясь уйти, куда угодно, лишь бы подальше от дома. Поступить так, как хочется ему самому, а не его матери.
19
После того случая в доме профессора воцарился молчаливый мрачный нейтралитет. Будто по бессловесному уговору каждый старался не возвращаться в квартиру как можно дольше. Денис Матвеевич ежевечерне задерживался в институте, и несмотря на снег ездил в выходные на дачу. Хотя и делать там сейчас было совершенно нечего.
Лиза в свою очередь тоже домой не торопилась. Приводила брата из садика, оставляла в комнате и пропадала до ночи.
Где она шлялась профессор не знал и не интересовался. Напротив, каждый раз, когда он чувствовал, что Лизы нет дома грудь его освобождалась, дышать становилось легче.
Мешал только мальчик за закрытой дверью. После памятного разговора с заведующей детским садом Денис Матвеевич невольно начал к нему приглядываться. Будто искал ту самую ненормальность, ждал отклонений. Хотя и видел ребенка всего несколько минут в денькогда тот бегал в туалет, и когда Лиза выводила его помыться. А все остальное время мальчик сидел в комнате один, и так тихо, что его не было слышно. Впрочем, уже начал задумываться Денис Матвеевич, возможно это тоже было не нормально. И поведение ребенка внушало ему все больше беспокойств и подозрений.
Промаявшись и просомневавшись таким образом пол месяца Денис Матвеевич все же решился и нашел в себе силы обратиться к тому самому специалисту. Подобрал психолога не по знакомству, не по совету, опасаясь расспросов, а по газетному объявлению. И подальше от дома, чтобы потом ненароком не встретиться на улице.
Поначалу намеревался отправить ребенка на прием с Лизой. Но женщина, ответившая на его телефонный звонок, мягко, но непререкаемо заявила, что встретиться хочет в первую очередь с самим Денисом Матвеевичем. Да еще и наедине, без детей.
Скрепя сердце пришлось согласиться и пойти.
Встретившая его женщина была моложава, ухожена и хорошо накрашена. Она усадила посетителя в мягкое кресло, учтиво улыбнулась, показала дипломы-сертификаты, предложила чай-кофе.
А потом началось то же, что и везде. По непонятным причинам, все эти "детские" женщины неизменно принимались спрашивать. Каждая воспитательница, нянечка, директриса или вот психолог считала своим долгом задавать вопросы о каких-то незначительных мелочах, о вещах не имевших по сути к профессору никакого отношения. Что ест, во что одевается, как спит. И Денис Матвеевич начинал конфузиться и чувствовал себя неуютно, потому что по вполне естественным причина ничего не мог ответить. Что мог знать он о таких ничего не значащих, маловажных мелочах?
Сон поверхностный или глубокий?
Профессор, уже порядком выбитый из равновесия, мялся и ерзал в кресле.
Ну я не знаю неопределенно пожимал он плечами. Его Лиза укладывает, я не приглядывался особо. И неловко кашлянул в кулак.
Женщина кивнула, но не прокомментировала. А сразу же задала следующий вопрос:
А что ему снится? Может наутро рассказывает сны или может кричит плачет по ночам? Сон беспокойный: мальчик не вертится, не падает с кровати?
Кажется, профессор неловко пожевал губами, потом уже более уверенно кивнул, да-да плачет.
Часто? Раз в неделю, два, каждую ночь?
И снова Денис Матвеевич отделался неопределенным жестом. Этого он не мог сказать. Его часто будил плач, это доставляло неудобства. Но профессор стоически терпел и не мог припомнить, как часто это случается.
Потом она спрашивала и о Лизе (что было уже не просто неприятно, но и неуместно), о детском саде, об играх на улице. О рисунках, книжках, любимых мультфильмах и отношении к животным. А профессор, который старался поменьше внимания обращать на то, что творится за дверью, не мог ответить ничего вразумительного.
А женщина все наступала и наступала то и дело меняя фронт атаки:
А вот вы говорите жалуются воспитательницы в детском саду, а что именно они говорят? делала какие-то пометки в блокноте, вынуждая профессора подозрительно на него коситься.
Отвлекает воспитательниц, плохо ест, он честно попытался припомнить все, на что жаловались воспитатели, с детьми не играет. И, тут профессор сконфуженно и неприязненно кхекнул, и добавил сильно понизив голос, почти шепотом, кусается. Слово прозвучало чрезвычайно глупо и нелепо.
Но женщина только кивнула:
Кусается, видимо не находя в этом ничего странного. А вот скажите, агрессию он проявляет только по отношению к детям? Или ко взрослым тоже? Может к животным?
Денис Матвеевич был мнителен и почувствовал себя плохо.
Само страшное слово "агрессия" вызывало прежде всего ассоциации с растерзанными кошками, ножами в карманах, насилием, драками, подростковой колонией Водкой и наколками по пальцам.
Нет, он неуверенно повел плечами, кажется только к детям. Но облегчения не почувствовал.
А дома? Как он ведет себя дома? Агрессивно?
Дома? Денис Матвеевич с сомнением покачал головой, да вроде нет. Он не любит выходить из комнаты.
Женщина неожиданно отложила блокнот, внимательно посмотрела на самого посетителя и вкрадчиво проговорила:
Денис Матвеевич, а зачем вам эти дети? Почему вы их взяли?
Профессор похолодел.
Это обычный вопрос, я задаю его всем родителям, которые приходят ко мне с приемными детьми. На что вы рассчитывали, когда забирали их из детского дома? Рисовали как-то внутренне будущее? Что себе представляли?
Я из временного изолятора забирал, не из детдома. Невнятно пояснил профессор.
Но она не позволила себя сбить и молча ждала ответа.
Понимаете, ситуация в семье была сложная и я неуверенно замялся, будто и не гордился своим поступком, а оправдывался. Поднял глаза, тут же опустил и невесть почему добавил, мне не так просто со старшей девочкой, она, сглотнул горькую слюну, сложная. Можно даже сказать неуправляемая.
И тут его неожиданно будто горячей волной накрыло, так остро, нестерпимо захотелось выговориться. Она так внимательно и понимающе смотрела, что профессор просто не смог совладать с бурным потоком слов, который просился наружу. И заговорил горячо и часто:
На него в садике жалуются, на нее в школе. Лиза не учится совсем, шляется, пьет, с мужиками якшается. Даже мелочь ворует. А мальчик кусается и с детьми не играет. Не ест, отстает в весе. Черновики мои важные изрисовал. Боится всего, прячется постоянно, под кроватью сидит. То, что я им говорюони не слушают, из комнаты не выходят.
Он бы еще бог знает сколько времени так говорил, чувствуя с каждым словом облегчение и опустошение. Но женщина его внезапно перебила:
Почему вы оставляете их у себя?
Что? профессор вздрогнул, будто очнулся, и замолчал, удивленно глядя на собеседницу.
Вы с ними живете, почему?
И тут Денису Матвеевичу представилось как он отвозит их обратно. Очень ясно представилось. Картина нарисовалась до того реалистичная, что ему даже пришлось тряхнуть головой, отгоняя ее от себя.
Нет, немыслимо. Как посмотрят на него соседи, привыкшие уже видеть входящих и выходящих из квартиры детей? Они ведь непременно станут о них справляться и любопытствовать. Вслух выражать понимание, а за глаза осуждать. Тут же представилось и как поразится Софья Павловна, а с ней и весь педагогический коллектив. Как он будет каждый раз стыдиться мямлить, а потом бояться поднять глаза на каждого, включая аспирантов. И даже вспомнились те родственники из провинции, которые считали, что профессор как и все зарился на квартиру.
Все это в один момент встало перед глазами Дениса Матвеевича, и он торопливо затряс головой:
Нет-нет, зардевшись пробормотал, что вы. Мы просто он почувствовал как мучительно краснеет и через силу выдавил, притираемся.
Притираетесь женщина медленно повторила, будто пыталась распробовать слово. Внимательно и даже сочувственно посмотрела ему в глаза. И вдруг резко приняла решение, давайте договоримся на четверг. На пять часов. Вам ведь будет удобно? с лица женщины исчезло сосредоточенное внимание, и она снова стала милейшей ухоженной дамой.
Провожала его уже с улыбками, уверениями и обещаниями.
Но все равно произвела на профессора неблагоприятное впечатление. Такая импозантная, тактичная на первый взгляд в разговоре она вела себя совершенно бесцеремонно. И очевидно могла бы проявить куда большую тактичность, обойдя многие заданные вопросы, чтобы не ставить его в неловкое положение. Тем более вторгавшиеся в области очень личные и ворошащие вещи, откровенно непредназначенные для посторонних, распространяться о которых профессору было в крайней степени неприятно.
Денис Матвеевич уже заранее не верил, что ее визит сможет чем-то ему помочь.
20
О том, что приближается Новый год Денис Матвеевич вспомнил только тогда, когда вносил дату посещения психолога в свой ежедневник. С удивлением обнаружив, что уже живет в двадцатых числах декабря, и сессия на носу. А он даже не заметил. Хотя всю жизнь проведя в стенах университета, студентом, аспирантом, преподавателем, он и не мыслил другого течения времени, существовал в каникулярном расписанииот сессии до сессии. А вот в этом году забыл, выпал из ритма.
А все только из-за детей, и непосильных одному человеку переживаний.
Тут еще и студенты насели, будто сговорившись. Завалили рефератами, курсовыми, отработками. Отчего Денис Матвеевич начал на работе нервничать, торопиться, чего раньше за ним не водилось. И в этом тоже были виноваты одни только эти дети.
Поэтому приходилось теперь сидеть в преподавательской допоздна. И курсовые разбирать до ночи и студентов за нерадивость распекать.
Маленькая сухонькая семидесятилетняя Саида Рафизовна, единственная составлявшая ему компанию, вполне разделяла профессорские заботы. По суетности характера она никак ничего не могла успеть вовремя. А потому вечно за ней бегали студенты, вечно она сама ходила заваленная черновиками. И тоже вот так же как и он потом сидела ночами, хотя больше болтала, чем работала.
Профессор же был не в том состоянии духа, чтобы поддерживать праздные разговоры. Настроение его было хуже некуда.
Денис Матвеевич, душенька, а не подскажете, в каком месяце помидоры нужно сажать? ее старческий голос дребезжал нарочито громко, отвлекая от любой мысли.