Денис Матвеевич, не обращайте внимания, женщина бесшумно образовавшаяся рядом с ним казалась несколько интеллигентнее прочих и, кажется, приходилась усопшей теткой. Она тоже была уже пьяненькая и оттого любила весь мир. Знаете, она с несколько наигранным умилением посмотрела на веселящихся родственников, вот все им прощаю. Потому что родные. Может и не очень воспитанные, но вот поверьте на слово, такие добрые люди, они ведь не часто встречаются. В Москве таких не бывает, у вас там все трагически всплестнула рукой и смахнула нетрезвую слезу, а у вас братья сестры есть? Нет? Как жалко. Это ведь самое главное в жизни. Самые близкие, дорогие.
Денис Матвеевич почувствовал легкую дурноту.
Вспомнилось, как два часа назад на кладбище, он шел позади этой женщины. И своими ушами слышал, как она переругивалась с "близкими и дорогими". Родственники покойной медленно, спотыкаясь на колдобинах следовали за гробом. И злым свистящим шепотом делили квартиру.
Мать третий год не ходит, а ты хоть бы навестить пришел.
Брат теткишебутной парень, по виду моложе лет на десять, а то и пятнадцать, огрызнулся:
Нужна тебе мать. Можно подумать из большой любви обхаживаешь. На квартиру Анькину метишь.
Я тебе о матери, а ты о квартире. Ничего святого, и, противореча себе, взъярилась, что там делить?! Квартира-то дерьмо дерьмом.
Парень тут же ухватился за сестрину оплошность:
А если дерьмомне отдай и дело с концом.
Щас тебе да ты все уже пропил, а я
Дальше Денис Матвеевич не слушал, отошел из брезгливости. И сейчас несколько неприязненно покосился на тетку, памятуя какими глазами она тогда смотрела на своего брата и какими словами его крыла. Но женщина этого взгляда не заметила.
Надо всегда родных держаться. Только за родных, тяжело вздохнула, будто сокрушаясь о чем-то, деньги эти все цацки вот оно же все приходит и уходит
Но тут Денис Матвеевич неожиданно для самого себя ее перебил:
А что будет с их отцом?
Тетка, потерявшая нить монолога, опешила и заморгала ресницами, густой тональный крем на ее лице свалялся, еще сильнее привлекая внимание к глубоким морщинам.
С кем?
Непривычный к таким разговорам профессор сконфузился:
Ну, он неопределенно повел рукой, супруг Анны. Которого посадили.
А лицо тетки приняло ожесточенное и вместе с тем удовлетворенное выражение. Она придвинулась ближе и горячо зачастила, да вы что, какой он им отец. Она хахалей меняла, койка остыть не успевала. Лизкин-то папаша сгинул еще лет десять назад. Как по мне, так подох где-то уже. Все они пропащие. Прости меня господи, торопливо и неискренне перекрестилась, отчего Дениса Матвеевича передернуло, Анька-то со всеми подрядсо всеми подряд, тетка доверительно покивала, конечно, нехорошо так о покойниках, но из песни слов как говорится парня вообще неизвестно от кого прижила.
Тетка интеллигентновилкой Дениса Матвеевичавзяла с тарелки кусок нарезанного огурца, сунула в рот и сочно захрустела.
А этот в том году только появился. Ничего вообще был мужик, задумчиво покачала головой, работящий. Только пили они страшно, и махнула рукой, да он же дважды судимый.
Голова Дениса Матвеевича шла кругом от подробностей: кто когда сидел, с кем гулял, от кого рожал. Лица сменяли друг друга, почему-то оставляя абсолютно одинаковое впечатление и совершенно сливаясь в сознании. С каждым часом эти невыразимые поминки становились все тягостнее. Говорить с этими людьми ему было не о чем, он их не знал и, по-правде говоря, не хотел знать. А покойная Анна от них ничем не отличалась, пропив всю жизнь и непонятно как и от кого родив двоих детей.
Однако, прежде, чем Денис Матвеевич вышел на улицу, вдохнул теплого и чистого весеннего воздуха и, очистившись, навсегда забыл о провинциальной родне, он случайно, краем уха услышал разговор, неожиданно изменивший все. Диалог этот своей простотой и обыденностью странным образом поразил немолодого профессора.
Одной из говоривших была та самая "интеллигентная" тетка, не поделившая с братом квартиру. Второй, малопривлекательная старуха с луковицей на голове и пустым, почти беззубым ртом.
А детей-то как из квартиры выписать? старуха развязала узелок под подбородком, сняла с головы черный платок и, бережно его свернув, убрала в засаленный пакетик и только потом в сумку. Дети же. Разве ж их выпишут?
Тетка смерила старуху коротким высокомерно-снисходительным взглядом и с брезгливой гримасой бросила:
А чего их выписывать? Их же в детдом. Быстро перекрестилась и сунула в пакет небольшой портретик покойной Анны. Там до восемнадцати держат. А взрослым уже хренничего не обломится, пусть даже не рыпаются! в голосе женщины впервые зазвучала неподдельная искренностьона вскипела злобным негодованием. Анька к квартире никакого отношения не имела. Пусть спасибо скажут, что столько лет жили задарма. Квартира материна, значит нам и достанется. И звучно припечатала ладонью по столу.
Пока она это говорила Денис Матвеевич успел взяться за ручку двери. Теперь не открыть ее и не выйти было уже неудобно, хотя разговор и вызвал у него жгучее желание обернуться и посмотреть женщинам в глаза.
Только я как подумаю, что квартиру с Владом делить придется
Дверь звучно хлопнула за спиной профессора, но последние слова тетки успели долететь до слуха Дениса Матвеевича:
Удавила бы выблядка, тоже мать непонятно от кого рожала, да я бы
Теперь уже не радовал ни конец поминок, ни весенний воздух. Даже показалось, что и он пропитан перегаром. Все что ни попадало в эту проклятую богом дырусгнивало и пропадало бесследно. Дети повторяли судьбу родителей, те дедов. А судьба двух ребят, вот этих конкретных детей, оказавшихся в детдоме, не волновала никого.
И вдруг, вдохнув полной грудью, приосанившись, Денис Матвеевич Савельев почувствовал, что именно он тот единственный человек, который не может пройти мимо и остаться безучастным.
3.
На следующий день Денис Матвеевич отправился в заведение со страшным названием "Изолятор временного содержания". Отправился скорее по велению совести, нежели души. Душа его молчала, ибо за всю прошедшую жизнь профессор дел с детьми ни разу не имел. И ничего о них не знал.
В "изоляторе" быстро выяснилось, что до него желания взять ребят действительно никто не выказал.
Следующие два месяца профессор бегал по инстанциям. Он собирал справки, доказывал, что не болен СПИДом и гепатитом, имеет собственное жилье. Два месяца таскался в провинцию, вместо того, чтобы ездить на дачуи его ирисы успели отцвести, оставив профессору только пустые головки, превратившиеся в склизкие желейные кляксы, истекающие грязным сизым соком.
И даже в университете был вынужден чуть не каждую неделю брать отгула и отправлять читать лекции аспирантов, чего очень не любил, считая за халтуру. Пятидесятилетнему профессору, привыкшему к оседлому размеренному образу жизни, комфорту, распорядку и выходным на даче все это давалось нелегко. И он даже начал втайне, совсем чуть-чуть, но гордиться самопожертвованием, на которое отважился.
Забрать детей Денис Матвеевич смог только к лету. Хотя еще не успел установить с ними контактана это как-то не хватило времени.
Нелюдимая и настороженная Лиза с самого начала смотрела угрюмо. Разговаривать не желала, и постоянно крутила что-то в длинных, ободранных, покрытых царапинами пальцах. Жидкий хвостик несвежих каштановых волос она прятала под кепкой, одевалась в старые великоватые свитера и джинсы, и Денис Матвеевич к собственному стыду еще весной при первой встрече перепутал и принял ее за мальчика. Тогда он еще не запомнил кто из детей старше. А от тринадцатилетнего ребенка требовалось формальное согласие.
Лиза, выслушав, коротко глянула, сунула руки глубоко в карманы джинсов и скупо бросила:
Мне плевать.
Ответ сочли за положительный и процедура установления попечительства над старшей Лизой и опеки над двухлетним Яном была начата. Фамилию свою Денис Матвеевич детям не навязывал, на денежные средства и жилплощадь, вызвавшую столько споров, не претендовал.
Яна он впервые увидел у дверей изолятора, в день, когда приехал окончательно забирать их в Москву. Лиза стояла на крыльце, сжимая в руках маленькую, полупустую спортивную сумку. А мальчик жался к сестре, крепко стиснув пальчиками ее штанину, и выглядывал из-за ног девочки только краем глаза. На скуластую носатую Лизу он был совсем не похож. Ян оказался светленькимрусым, с легкими как пух, давно не стриженными волосами и блестящими неславянского разреза глазамитоже светло-серыми. Про себя профессор подивился претенциозному нерусскому имени ребенка, но, должно быть, их матери оно казалось красивым. Денис Матвеевич давно пришел к выводу, что самые вычурные кричащие имена дают своим детям именно такие люди, как покойная алкоголичка Анна, едва окончившая общеобразовательную школу и если и работавшая, то только временной продавщицей в ночном киоске.
При встрече Денис Матвеевич скомкано поздоровался, принял полупустую сумку, и протянул руку погладить мальчика по макушке, потому что счел это своевременным и уместным. Но на полпути забыл, что хотел сделать и суетливо попросил детей поторапливаться. Он волновался.
Захолустный городок профессор покидал без сожалений и от души надеялся, что мелькающие за окном купе дома и полуразвалившиеся склады видит в последний раз.
Дети тоже особых эмоций не проявили. За всю дорогу в поезде и пригородной электричке они не проговорили почти ни слова. Лиза равнодушно пялилась в окно, а маленький Ян не спускал глаз с сестры. На вопросы обращенные к ним отвечала всегда девочка, делала она это без особого воодушевления и глаза поднимала редко. Денис Матвеевич в свою очередь тоже не знал о чем говорить и потому молчал до самой Балашихи.
Родное Подмосковье встретило сыростью и слякотью.
Дорожки в сквере у дома развезло, накрапывал мелкий колючий дождь, и дети оскальзывались на липком месиве. До квартиры добрались грязные и уставшие.
А прихожая Дениса Матвеевича сияла чистотой.
Он привык блюсти своей дом так, чтобы не стыдно было в любую минуту принять гостей. И хотя сюда редко заходили посторонние, профессор привычек своих не менял и поблажек себе не давал. Вешалка была пустакуртки аккуратно убирались в шкаф, обувь рассортировывалась по клеткам обувницы, зеркало у тумбочки сияло. А уложенный на полу коврик за многие годы едва ли сдвинулся на сантиметр.
Лиза неуверенно переступила порог, таща за руку братишку. Встала у самой двери и бросила на пол сумку.
Профессор занервничал. Почему-то раньше он об этом совсем не думал. Но у Лизы были очень грязные кеды, с которых стекала вода. Да и у куртки ее тоже оказались забрызганными и запыленными рукава.
А эта сумка за ночь в поезде, после детдома густо пропиталась удушливой вонью общепитовской столовой, табака и аммиака. И это приторное зловоние сразу принялось расползаться, портя свежий воздух квартиры.
Денис Матвеевич с поспешностью наклонившись подхватил ее. Сумку необходимо было выстирать, а еще лучше сразу выкинуть. А пока хотя бы отнести за закрытую дверь детской комнаты.
Детской теперь звалась его собственная спальня, которую профессор великодушно отвел детям. Решив, что сам довольствуется диваном в большой комнате, которая раньше служила залом, библиотекой и кабинетом. Она была больше, но спать там оказалось неуютно. И Денис Матвеевич посчитал неудобным селить в этой комнате гостей.
Он уже собирался отнести так нервировавшую его сумку в дальнююдетскуюспальню, как опомнился и обернулся:
Только обувь, обувь снимите. И с коврика не сходите!
Но Лиза одной ногой уже стояла на паркете и грязь с ее потертых кед оставила длинные черные следы. Девочка замерла, глядя на ноги. Молча, не поднимая головы, сделала шаг назад. Где неловко устроившись на коврике не развязывая стянула расхлябанные кеды.
Следом привычно принялась вытряхивать из одежек маленького брата. Куртку, ботинки. Все это она проделывала грубовато и без особой ловкости, но мальчик терпел безропотно, не пытаясь протестовать.
И с облегчением вывернулся на свободу, только когда сестра сама его отпустила.
Освобожденный от рук старшей девочки малыш несмело сделал шаг вперед, надув щеки очень серьезно посмотрел вокруг. Потом так же внимательно оглядел свои грязные ладошки, подумал и вдруг принялся сосредоточенно вытирать их о стену.
Денис Матвеевич охнул. Приятные ненавязчивые бледно-бежевые обои покрылись яркими темными пятнами. Эти обои не мылись и мгновенно впитывали малейшее загрязнение. Профессор с ужасом смотрел на безвозвратно испорченную стену.
А малыш, заметив направленный в его сторону взгляд, почему-то испугался. Он нечленораздельно вякнул и побежал прятаться за ноги сестры. Где затаился, уткнув в штанины застенчивое личико.
Денис Матвеевич с трудом откашлялся:
Пойдемте, я вам комнату покажу.
Дети потянулись за ним безропотно, но без воодушевления.
И спальня, против ожидания профессора, тоже не вызвала у них заметной реакции. Хотя после смрадной квартиры матери и детдома должна была произвести впечатление. Но им, казалось, ничто не было интересно. Конечно, в комнате не было ничего особенного или очень дорогого, но все же паркет на полу, итальянские занавески, правильная и практичная обстановка, чистота. Там у матери, у них наверняка даже комнаты собственной не было. А человеку всегда свойственно хотеть больше, желать лучшегоно не им.
Лиза стояла в дверях с пустым безразличием глядя в пол, а мальчик даже не выглянул у нее из-за ног, судорожно стискивая сестрины штаны.
Вот. Собственный голос неожиданно показался профессору чужим и неестественным. Он сделал неловкий жест, приглашая внутрь.
Все для них было готово. В спальне приятно пахло. Две простые, но добротные кровати стояли друг напротив друга. Рядом в изголовьестулья, так, как это делают в больницах. Шкаф и письменный стол у окнаобщие. На кроватях свернуты постельные принадлежности и скручены матрацы, являя взгляду зубастые днища.
Профессор распахнул дверцу шифоньера:
Сложите сюда одеждуна средние полки, а на верхнюю будете по утрам убирать постель. А вниз обувь. Я вам тут и пакеты положил, он показал хрустящий сверток, ботинки вытирайте хорошенько, чтобы вода не попадала, а-то плесень разведёте. На столе не держите ничегоубирайте в ящики. А книги ставьте за стекло, на них пыль скапливается, деловито обернулся он к более взрослой Лизе. Ожидая встретить в ней понимание и согласие.
Но увидел только пустой дверной проем. Жавшийся к косяку мальчик был один. Несколько секунд замешательства стоили Денису Матвеевичу возможности что-то прояснить. Когда он отмер и кинулся в прихожую, Лиза уже успела натянуть расхлябанные кеды и выйти, оставив за спиной широко распахнутую входную дверь.
Денис Матвеевич растерялся:
Лиза! крикнул он вслед, не получил ответа, окликнул еще раз и, подойдя к двери, беспомощно добавил, ты куда?
Гулять, девочка, не глядя в его сторону, шагнула в распахнутые створки лифта. Те с шелестом закрылись.
Но ты должна спрашивать разрешения! только и смог беспомощно бросить профессор вслед.
Однако, этого девочка уже не слышала. Спуск лифта отдался в пустом коридоре гулким скрежетом.
Несколько томительных секунд Денис Матвеевич топтался на месте, а потомкогда ничего другого не оставалосьрастерянный и недоуменный вернулся в квартиру. Где мальчик продолжал сиротливо стоять у дверей спальни.
Они остались вдвоем.
Увидев профессора малыш сжался в страхе и присел на корточки.
Денис Матвеевич, не зная что предпринять, сухо откашлялся. После чего окончательно напуганный мальчик опрометью кинулся прятаться за сброшенную на пол сумку. За нее он заполз уже на карачках, елозя по полу на коленках и ладошках. Сумка была знакомая, знакомо пахла, и у нее он нашел защиту.
Денису Матвеевичу осталось только наблюдать за его подрагивающей макушкой.
А рядом уже не было Лизы, которая была хоть и особенно умной, но все же взрослой, осмысленной. Профессор неловко сделал шаг впередназад, открыл рот, но так ничего и не сказав, закрыл. И совершенно пал духом.
Говоря по правде, Денис Матвеевич не задумывался о том, как пройдет приезд детей в его домсчитая это чем-то само собой разумеющимся. И ничего подобного тому, что произошло, никак не ожидал. Все сложилось как-то совсем не так, как должно было, но профессор определенно не понимал почему.