Привет, Маххамед. Как твоя язва? девушка пошла навстречу, привычно, слегка повышая голос: он был глуховат. Хотя, стоило сказать ему об этом, пожилой сомалиец приходил в ярость и остервенело доказывал, что слух у него, как у пустынного льва.
Старик с довольным видом улыбнулся и погладил себя по животу, будто говорил о собственной заслуге:
Болеть, болеть.
Ливанская рассмеялась и кивком позвала его за собой:
Пошли чай пить.
Ливанская не заметила, как привязалась к нему. Уже чувствовала себя неуютно, если он не появлялся больше двух дней и не смотрел на нее с выжидательным лукавством, напрашиваясь на чаепитие.
Чай старик любил. Особенно уважал с добавками и запахами: жасминовый, бергамот, лимон. Сначала долго держал кружку в руках, принюхиваясь, а потом черные выступающие губы расплывались в счастливой улыбке. И, только насладившись ароматом, он делал первый неторопливый глоток.
По местным меркам, Маххамед был уже древнимвосемьдесят лет. Хотя на поверку был еще недостаточно стар, чтобы не любить общества молодых женщин. Но и не достаточно молод, чтобы принимать все "новые причуды". О чем он сам же с гордостью и сообщал. Маххамед был мусульманином, как и все сомалийцы, но, на взгляд Ливанской, мусульманином правильным. Назвать его исламистом не поворачивался язык. Он до сих пор не понимал и не принимал женщин в хиджабах, часто жалуясь на них молоденькой докторше. А еще запросто брал ее за руку, разговаривая, и шел рядом от больницы до барака, чего местные женщины сделать никогда бы не посмели. Этот смешливый непоседливый старикан казался ей воплощением настоящего сомалийского народа. И она каждый раз искренне радовалась, завидев ковыляющую к ней скособоченную фигуру.
Но где-то там, в глубине души, еще скучала по Москве. Нечасто, но ловя себя на мысли: «А как там сейчас?»
15
2 декабря 2008 года. Вторник. Москва. Специализированная гимназия 68. 12:30.
Сил моих больше нет, сядь! Алоиза Халиковна звучно припечатала стол ладонью.
Старшеклассник Андрей Гадетский равнодушно пожал плечами, опускаясь на место.
Получил?! его приятель искоса глянул на учительницу и перегнулся через парту.
Да пошла она, смотрел парень почему-то не на доску, а на Маринкусимпатичную девчонку за соседней партой.
Кирилл глянул на него завистливо и неприязненно. Тот был высоким и смазливым, с бойко подвешенным языком, а такие парни девчонкам нравились. Маринка никогда бы не обратила внимания на пухлощекого старостуКирилла Останьева, у которого вечно потные ладони и застенчивый румянец, а у Андрея таких был десяток.
Ты в четверг тачку увести сможешь? стоило учительнице гистологии отвернуться, Андрей снова завертелся на стуле.
О том, сможет ли Кирилл уйти из дома среди ночи, он спросить не удосужился. Андрей рос сам по себе, практически без опеки взрослыхкак сорняк. И отношения сверстников с родителями его не интересовали.
В свои шестнадцать Кирилл еще не считал это ужасным. Напротив, он втайне даже завидовал такой свободемечтал избавиться от родительского беспокойства и опеки. Когда учительница анатомии поймала парней-старшеклассников на том, что они на спор совали голые руки в трупную бочку, отец не постеснялсяотлупил Кирилла ремнем. На Андрея накричала классная, позвонила тетке, но та даже в школу не пришла.
Отец Гадесткого приезжал из Германии хорошо если раз в три года. Андрей, конечно, вралговорил, что тот звонит, воспитывает. Но Кирилл в это не верил. Тетка, на попечении которой пацан жил с девяти лет, тоже была к нему равнодушна. Зато учителя жалели сироту при живом родителе. Конечно, и орали, и после уроков оставляли, но по-настоящему взяться за него руки ни у кого не доходилиу всех были свои дети и свои заботы.
Кир! Так что с машиной? Гадетский повернулся и одернул его раздраженным шепотом:Пригнать сможешь?
Ну парень неуверенно глянул на спину Алоизы Халиковны и пожал плечами, наверное.
В отличие от Останьева, Андрей учителей не боялся. И трупов тоже. В то время как большинство одноклассников в «шестьдесят-восьмую анатомическую» приткнули родители-медики, Гадетский сюда рвался сам. Он был единственным из параллели, кто мог уверенно, с первого раза, назвать сосуды и мышцы на вытащенной из формалина кисти и без запинки выделить все каналы височной кости на блестящем от долгого использования черепе. И в гимназии его хулиганство терпели, чтобы не расставаться с мозговитым мальчишкой в преддверии выпуска. В классе верили, что уж Андрей-то Гадетский точно станет хирургом.
Черт, ну давай! Сегодня Ахмер будет на старой бехе, сделать можно как
Останьев, Гадетский, встать! от зычного голоса учительницы класс подпрыгнул, и парни торопливо вытянулись по стойке смирно.
16
2 декабря 2008 года. Вторник. Сомали. Деревня. 10:10.
Грузовик громко тарахрел и поднимал клубы пыли. Мужчины в нем кричали и размахивали автоматами, но никто из врачей не трогался с места. С одной стороны, в происходящем не было ничего экстраординарного. Но, с другой, каждый чувствовал: в воздухе висит что-то нехорошее. Наверное, больше всего испугало то, что это были не боевики. За два месяца Ливанская научилась с первого взгляда отличать их от местного населения. Да, и те, и другие носили оружие. Да, многие мирные жители, за неимением другой одежды, тоже носили военную форму. Но было у боевиков нечто характерное: горящие фанатичные глаза и озлобленный взгляд.
А эти были местные. Хотя такой ярости Ливанская не видела даже на лицах моджахедов. В этот раз у них не помощи просили. Им угрожали. Те, кто проработал здесь чуть дольше, сразу все почувствовали. Едва Ливанская выбежала за дверь, как Сэм жестко схватил ее за плечо, не давая двинуться. А через секунду ей и самой расхотелось бежать навстречу сомалийцам: ноги будто свинцом налились.
Врачи столпились на пороге, закрывая собой двери в госпиталь. Толпа сомалийцев, ожидающих у крыльца, испуганно шарахнулась в сторону, и теперь они наблюдали издалекакто с испугом, кто с непонятным осуждением. Но в сторону машины не двигался никто.
Старый грузовик был полон вооруженных мужчин вперемешку с истошно орущими детьми. Они так кричали, что закладывало уши, и резкие надрывные вопли отпечатывались в мозгу. Дети хватали мужчин за полы одежды и на манер плакальщиц заламывали руки. Ливанская окинула их взглядом: мал-мала-меньше, самому старшему вряд ли исполнилось двенадцать. Но уже совершенно по-взрослому, проникшись трагизмом момента, малыши охотно подыгрывали в этом жутковатом спектакле.
Мужчины продолжали кричать, потрясая оружием в сторону врачей и больницы. Ливанская явно видела среди них лидерастарого изможденного сомалийца в грязной рубашке с закатанными до плеч рукавами. Он стоял у самого борта, ногами почти прикасаясь к разложенному на дне грузовика длинному тюку и, изредка что-то выкрикивая, размахивал автоматом, с горячим негодованием ссылаясь на пророка. Ливанская не понимала ни слова, но физически ощущала волну агрессии.
Все это длилось не больше двух-трех минут, после чего мужчины спихнули с кузова тело. Для хирурга понять, что завернутым в тряпье тюком у ног сомалийца было именно человеческое тело, труда не составляло. Это труп. Свежий, даже не окоченел еще.
Во внезапно наступившей тишине сверток с чавкающим звуком гулко упал в дорожную пыль, куски ткани, в которые он был завернут, всколыхнулись напоследок и опали.
Дети разразились жалобным воем, а мужчиныедкой бранью.
Старик шагнул к самому борту и, отчаянно взмахнув рукой в сторону врачей, что-то громко выкрикнул. После чего грузовик тронулся и с дребезжанием начал набирать скорость. Испуганные детишки разом осели на дно кузова, а мужчины еще несколько минут продолжали, размахивая оружием, посылать проклятия в сторону отдаляющейся клиники.
Только после того, как грузовик окончательно скрылся в облаке пыли, на дорогу выбежали мужчины. Ливанская почувствовала, как Сэм отпихнул ее в сторону.
Ей не надо было бежать. Она до сих пор с трудом различала сомалийцев, да и разглядеть лицо в кровавой каше, пропорционально смешанной с пылью, было невозможно. Но узнала хиджаб. Темно-серый, в разводах. С белесой полосой по нижнему канту. Девушка прислонилась спиной к стененоги подкосились, подкатила тошнота. А потом она услышала, как закричал Муки.
Сомали. Деревня. 11:15.
Вы правда это сделали?! Лисото неверяще смотрел на коллег. Стоять посреди комнаты отдыха в качестве ведущего совещание ему было явно некомфортно. В больнице так повелось, что старший хирург брал на себя обязанности заведующего. Но Константин Аркадьевич в Сомали был человеком новым, сам еще с трудом разбирался в местных порядках и обычаях и инстинктивно искал помощи у старожилов.
Сидящие перед ним врачи чувствовали, а, соответственно, и вели себя по-разному. В зависимости от того, кто сколько прожил здесь. И какова на нем была степень вины. Терапевт Василенко встревожено мял в руках край халата. Сюзон просто смотрела на Лисото. Сэм спокойно мешал кофе, и, казалось, его больше волновало, как заставить раствориться их странный сахар. Додди вообще лениво развалился в кресле, воспринимая собрание как внеплановый перекур.
К счастью, младший медперсонал здесь не присутствовалэто уберегло их от горящего взгляда Ясмины, которая пятнадцать минут назад при всех плюнула Ливанской в лицо. Если бы не удержал Муки, та бы ударила в ответ. Ударила так, что вышибла мозги «этой чокнутой твари». Но Муки подоспел вовремя.
Сомалийку похоронили утром. Через два часа после того, как ее муж привез труп и сбросил его в грязь перед врачами, которые совершили такой страшный харам с ее телом.
Лисото ошарашено посмотрел на Муки, ожидая ответа, но Ливанская, стоящая в глубине комнаты, решительно опередила его:
Да, мы сделали аборт.
Несмотря на то, что все уже знали о произошедшем, сама непреклонная вызывающая констатация факта грохнула, как взрыв. Повисла тишина.
Первым ее нарушил Додди:
Твою мать, парень усмехнулся, непонятно было: то ли он восхищается их мужеством, то ли ужасается сделанной глупости.
Лисото нервно сглотнул и перевел взгляд на Сэма:
И что теперь будет?
Второй хирург, не торопясь, оторвался от кофейной кружки и пожал плечами:
Они поклялись, что взорвут нас к чертовой матери.
Лисото, явно не понимая спокойствия остальных, неуверенно переводил взгляд с одного лица на другое: Ливанская стояла в углу, агрессивно подняв подбородок; Муки, глядя в пол, сидел у окна; Сэм продолжал мешать кофе; Доддилистать столетней давности журнал.
Они правда могут это сделать?
Сэм на секунду глянул на взволнованного Лисото и равнодушно пожал плечами:
Вполне.
Ведущий совещание хирург вконец растерялся от этого беспечного спокойствия и развел руками:
И что теперь делать?
Ничего не делать, молчавшая до того Сюзон хмыкнула. В первый раз что ли? Нас тут по восемь раз в год взорвать обещают. Поорут и перестанут. Мало ли тут поводов?
Да, поводов в Сомали было немало. Редко кто из детей теперь учился в школе, да и прошлое поколение выросло, не обременяя себя лишним грузом знаний. Единственной книгой, которую здесь читали, был Коран. Ничего другого местные жители не признавали.
А поводом могло быть все что угодно. Хотя бы то, что врачи не прерывали работу в шесть часов и мешали молиться. Тот, кто не помолился в шестьне попадет в рай. Кто помешал помолиться в шестьпопадет в могилу.
Весь ужас этой гражданской войны был как раз в наличии оружия у темных необразованных людей с пещерными представлениями о мире. Они вполне искренне могли верить: Красный Крест сидит тут, чтобы ставить эксперименты над их детьми, или чтобы похищать их жен. Такие слухи здесь были вполне жизнеспособны.
Сюзон пожала плечами:
Чего мы тут время тянем? Меня пациенты ждут.
Женщина поднялась, всем своим видом показывая, что готова уйти. Вслед за ней оживился Сэм, поспешно допивая кофе. Лисото окинул коллег взглядомникто явно не проявлял того волнения, которое испытывал он сам. Мужчина задумался на секунду, а потом смирился. В конце концов, он тут человек новый:
Значит, продолжаем работать. Все продолжаем.
Врачи с облегчением поднялись, потянувшись к двери. Додди лениво зевнул, Ливанская молча отлепилась от стены.
В дверях Сэм столкнулся с девушкой плечами и усмехнулся, восторженно на нее глядя:
Ну вы даете.
17
4 декабря 2008 года. Четверг. Москва, ул. Донецкая. 20:10
Да ты просто дрейфишь! парень задиристо вздернул подбородок, сверля Чечена вызывающим взглядом.
Он здорово нарывался. Не то чтобы ребята побаивались Ахмера, он был шпендрикАндрею по плечо. Но Чечен слыл мутным парнем, и связываться с ним считалось последним делом. Никто толком не знал, как и на чем он зарабатывает, но тачки у него менялись раз в два-три месяца. И какие тачки! Затрапезный клуб стритрейсинга таких не видывал. Впрочем, поговаривали, что толкался он тут совсем не из-за гонок. Чечен держал автомастерскую, так что все царапины, бои и вмятины были его законной добычей, собственно, как и сам тюнинг.
А еще он продавал битые за небитые и ставил старые запчасти как новые. Но об этом вслух не говорили.
За глаза все так и называли Ахмера«Чечен», хотя реально он был то ли даргин, то ли аварец.
Парень презрительно скривился:
Не, сопляк, я с тобой на интерес гонять не буду.
А на деньги? школьник азартно зажегся.
Ахмер сначала покачал головой, но вдруг передумал и кашляюще рассмеялся:
А хули, давай. На пять рублей. Только один раз, реванш не проси.
У Чечена сегодня была не новая, но вполне ходкая беха, а у ребят старая, даже допотопная Suzuki, с разболтанной коробкой и проблемной рулевой рейкой.
Андрей тут же вытащил из кармана пятитысячную банкноту (месячные карманные деньги) и показал Чечену. Парни ударили по рукам, отчего по ночной улице прокатился громкий звон.
Спустя минуту Андрей забрался в машину и тут же выставил руки вперед, грея их у вентилятора:
Твою мать, холодно! Ну и что думаешь?
Кирилл равнодушно пожал плечами:
Продуешь.
Посмотрим, парень азартно хохотнул и, вынув из кармана куртки фляжку, быстро сделал пару глотков. Кирилл горючее пить не стал.
Андрей проводил взглядом прошедшую мимо Audi. Все, что ревело движком его завораживало.
Мать не заметила? парень спрятал фляжку обратно в карман, нетерпеливо глядя на дорогу.
Нет, спала уже.
Собственно, через гонки ребята и скорешились. Кирилл имел возможность без спросу уводить отцовскую Suzuki, старую и битую, но, по местным меркам, еще вполне шуструю, а это был непреодолимый соблазн для Андрея.
Сами гонки начались ближе к девяти, когда на Донецкую вяло подсобрался народ. Ребята из клуба специально выбрали такое глухое место, где меньше шансов попасться ментам, и почти нет прохожих. Клуб был неброским, можно сказать, затрапезным. И тусовка тут быстро менялась. Люди, в основном, кучковались в клубе после работы: отдыхали, расслаблялись, разбивались по группам, обсуждая свои водительские дела. А после гонок всей компанией пили дерьмовое пиво в кафе за углом. Когда Кирилл впервые приехал на рейс, он был по-детски разочарован: ни крутых тачек, ни грудастых девок. Менеджеры, инженеры, обычные, чуток тюнингованные двенашки с наклейками «SS» для понта и недорогие иномарки.
приехал Серега, неформальный лидер клуба, и дал отмашку к началу. У Серого была очень приметная машина. На самом деле, от старой советской Победы там оставался только кузов. Все остальное мужик переделал своими руками в гараже: что от Audi взял, что от мерса, что от швейной машинки.
Трое «дежурных» разбежались по соседним улочкам и гонки начались. Ребята почти час простояли на обочине, жадно провожая пары глазами и горячо обсуждая заезды. Было уже не до холода, азарт горел в крови мальчишек наравне с юношескими гормонами.
Когда впереди остались две последние пары, Андрей скинул куртку и побежал за машиной. Их очередь приближалась. Андрею не положено было соревноваться с Ахмером. Обычно машины делили по движку, и мерялись они только с одногруппниками. Но очень хотелось.
Начало заезда ознаменовалось ревом двигателя и визгом пережигаемой резины. Соперники рванули со старта, разорвав барабанные перепонки свистом покрышек. Кирилл затаил дыхание.
В ночном воздухе машины утопали в белых облаках выхлопных газов. Сзади на глаз было почти не определить, какая идет первой. Но, когда до финиша оставалось всего ничего, выхлоп правой машины неожиданно заметался по дороге. Разглядеть что происходит, Кирилл не смог, понял только одно: Андрей выиграл!