Привет, мам, в горле пересохло и стало трудно дышать. Я получила письмо.
На секунду воцарилась тишина, после чего девушка услышала глухой выдох:
Господи, Патрыша!
Она уезжала в Сомали, будто на выходные. Не освободила съемную квартиру, а заплатила за полгода вперед. Не вывезла вещи, не попрощалась с друзьями. И даже не сказала родителям. Мать узнала почти случайно, за три дня до ее отъезда, и позвонила: кричала, плакала, уговаривала. А Ливанской тогда не хотелось ничего обсуждать: в ее постели был веселый смазливый мальчишка, у дверей туго набитые спортивные сумки, и забота злила ее и унижала.
Наверное, теперь стоило раскаяться и пожалеть, но и сейчас этого не получалось.
Когда ты узнала? голос матери задрожал.
Неделю назад. Как это случилось?
Обширный инсульт. Правая сторона, голос женщины звучал почти спокойно, видимо, ей уже столько раз приходилось повторять это, что слова превратились для нее в ритуал, утратив смысл. Его в Северную больницу увезли, ну, ты ее помнишь. Женщина сглотнула комок. Там врачи хорошие, все друзья. В общем, три дня пролежал, а потом она не закончила и судорожно вздохнула.
Ясно, девушка поколебалась, потом выдавила:Мне жаль.
Надо было сказать что-то другое: важное, душевное. Но она никак не могла придумать, что именно.
Патрыша, мать горячо вздохнула, отец так переживал за тебя. Родная, послушай, ну не хочешь жить с намине живи, я же не заставляю. Но, может, мы ужмемся, купим тебе квартиру в Москве и
Девушка вспыхнула и упрямо стиснула в кулаке трубку:
Не надо! получилось зло и резко, но она не смогла сдержаться. Я здесь работаю. У меня все нормально, Ливанская на секунду замялась, вдохнула и отрезала:Мне идти пора.
И оборвала звонок.
Спустя минуту девушка встала, оправила хиджаб и вышла на улицу. Лицо опалило жарким солнцем.
Муки со стариком ждали ее в теньке, весело переговариваясь о чем-то своем. Увидев девушку, мужчина бросил на нее беспокойный взгляд, хотел что-то сказать, но она не дала ему раскрыть рта, буркнув:
Пошли.
И, не оборачиваясь, двинулась обратно по улице. Муки торопливо и витиевато поблагодарил старика, подкрепил благодарность стопкой денег пальца в три толщиной, и нагнал ее бегом.
До машины шли молча. Ливанская напряженно думала о своем: на лице остро выделились скулы, она хмурилась, сжимала губы в тонкую полоску. И Муки не лез с разговорами. На рынке он на секунду отстал, купив у маленького черного мальчика странный зеленый веник, похожий на пучок петрушки.
Их водила лежал под деревом с таким же зеленым пучком, но при виде врачей торопливо отбросил его, вскочил на ноги и принялся заводить мотор. Девушка, молча и ни на кого не глядя, забралась в кабину и уставилась в окно, погруженная в себя.
Она все еще злилась на мать, и в висках гулко пульсировала кровь. Но даже если не хотела об этом думать, в голове настойчиво крутились мысли о Москве. Чистоте и комфорте, где всегда есть вода, любая еда, удобная кровать. Клубы, пиво, веселые беззаботные ребята. А в больницах нет перебоев со шприцами и перчатками. Когда она ехала сюда, то толком не понимала, куда и зачем. И сейчас у нее был реальный шанс, послав все к черту, убраться из этой проклятой нищей страны.
Хочешь? Муки тихонько тронул девушку за рукав. Едва машина выехала из города, он достал свой зеленый травяной букет и выдернул одну веточку.
М? она вздрогнула и повернулась. Это что?
Мужчина смотрел смущенно и сочувственно:
Кат. Трава, он кхекнул и поправил на носу очки. Слабенький галлюциноген.
Она неопределенно хмыкнула, посомневалась. А потом протянула руку:
И что мне с ним делать?
Жевать, Муки оторвал лист и положил себе в рот. Ливанская недоверчиво проследила и последовала его примеру. Трава как трава.
Муки довольно улыбнулся:
Ну как?
Она еще пару раз сжала зубы, чувствуя во рту неприятный лиственный привкус:
Никак, и, сплюнув за борт, емко заключила:Мне лучше водки.
Мужчина разочарованно пожал плечами и отправил в рот еще один лист. Кат оказывал действие только при постоянном употреблении, если его начинали жевать с детства. Поэтому девушка не почувствовала даже отдаленного прихода, а только неприятную горчинку во рту.
[1] Ретракторхирургический инструмент, применяющийся для разведения краев кожи, мышц или других тканей с целью обеспечения необходимого доступа к оперируемому органу.
13
Сомали. Район Джамаме. 21:45.
Колесо отвалилось ближе к ночи. Им и ехать-то оставалось не больше получаса, когда вдруг раздался громкий хлопок, и машина, резко накренившись, отчаянно качнулась влево. А потом уткнулась носом в земляной вал у обочины и заглохла. Девушка не успела ничего понять, только болезненно ударилась лбом о металл и прикусила язык.
Пара секунд ушла на то, чтобы прийти в себя. Потом девушка проморгалась и, почувствовав металлический привкус, сплюнула кровью. Быстро глянула на Муки, убедилась, что он в порядке, и спрыгнула на землю. Вокруг машины уже бегал водитель, размахивая руками и отчаянно ругаясь. Колесо даже не лопнулооно отлетело, целиком, вместе с диском, оставив машину стоять на оси.
Приехали. Приехали, вылезай!
Девушка резко и удивленно обернулась и увидела, как Муки с дурным хихиканьем выпал из кабины и уселся на желтую пыльную дорогу.
Ты чего? в первую секунду ей показалось, что мужчина в состоянии шока. Она сделала было шаг назад, но в этот момент он радостно рассмеялся:
Мы сейчас пойдем пешком, и нас съедят дикие звери. А ты знаешь, что тут есть дикие звери?
В первое мгновение она зябко поежилась и оглянулась. Ведь в Африке действительно могли водиться львы, гиены, кто-то еще. Но, кроме лысой пустыни, пыльной дороги и матерящегося шофера, ничего не увидела.
И только тут поняла, что Муки попросту пьяну интеллигентного доктора очки съехали набок, а из кармана куртки топорщился обглоданный пучок ката. Мужчина раз за разом пытался встать на ноги, но колени подгибались, и Муки садился на дорогу, поднимая тучку пыли.
Ливанская посмотрела на него и, неожиданно рассмеявшись, протянула руку:
Пойдем.
Трезвел доктор медленно. И поначалу шел, не попадая на дорогу, то по правой обочине, от по левой, то юзом наискосок, балансируя при помощи туши козла. Иногда он принимался разговаривать сам с собой и пугать дикими животными, но звучало это уже неубедительно. Ливанская поглядывала назад, посмеивалась, на что Муки обижался и грозил ей пальцем.
Только через пару часов доктор отошел и пристыженно замолчал. Долго собирался с духом, то и дело, оправляя очки, шмыгал носом, перекладывал с плеча на плечо тяжелую тушу, а потом робко глянул на девушку и спросил:
А что я с машиной сделал? Сломал?
Так смеяться Ливанской не доводилось уже давно. Она безжалостно хохотала, а Муки сутулился и смущался. Глянув на это, девушка сжалилась и на ходу забросила ему руку на плечо:
Ну ты дал!
Водила-сомалиец неприязненно на них глянул и отошел подальше.
Да ладно тебе, не смейся. Тут все его жуют, черные щеки Муки пылали со стыда. Везут из Эфиопии и живут от самолета до самолета. Утром кат привезлидо вечера радость.
А что, здесь есть аэропорт?
Муки утвердительно кивнул, охотно сменяя тему.
Тогда какого черта мы на грузовике столько часов тряслись?
Ой, лучше тебе не видеть этот аэропорт.
Они, раскачиваясь, как пьяные, шли по дороге, смеялись и обнимались. В полумраке поблескивали радужки очков добродушного Муки. Дневная жара спала, и идти по холодку, без платка, чувствуя затылком ветерок, было удивительно приятно. В бараке их ждала стряпня Азиза, а на следующей неделе из Могадишо должна была прийти машина с медикаментами, в которой наверняка окажется пара ящиков новых шприцов.
И, может, даже перчаток.
26 ноября 2008 года. Среда. Сомали. Деревня. 14:30.
Муки вошел в смотровую случайно. Заглянул по своим делам, хмурясь и бурча что-то под нос, но, увидев Ливанскую, поспешно захлопнул за спиной дверь:
Что ты задумала?!
Женщина на кушетке истошно заверещала по-арабски, прикрывая почему-то не тело, а лицо. На столе у окна, завернутый в тряпки, лежал крошечный черный ребенок. Он хныкал и сучил костлявыми кривыми ножками. Доктор не ожидал застать в приемном гинекологический осмотр. Таких пациенток брали только экстренных, остальных отправляли в Джамаме.
Собираюсь сделать аборт. Ливанская демонстративно спокойно открыла ящик, доставая завернутые в кипяченые бинты инструменты.
Муки глянул на черную женщину на кушетке, которая, закрыв лицо широкими рукавами, скорчилась и отвернулась к стене, и жестко схватил девушку за локоть:
Пошли со мной.
По коридору он практически бежал, грубовато таща ее за собой, затем затолкнул в пустую складскую комнату и неожиданно яростно на нее напустился:
Ты с ума сошла?!
А что не так?! она вызывающе вздернула подбородок.
Муки глянул на закрытую дверь и свистяще зашептал:
Это не твоя работа.
Ну и что? девушка упрямо стиснула зубы. Гинеколога у нас нет, а я знаю, как это делается. Муки, у нее небольшой срок, там два раза кюреткой[1] махнуть и все.
Ты чтоидиотка?! А если она после этого рожать не сможет?!
Ливанская впервые видела, как всегда спокойный, дружелюбный доктор вышел из себя.
Ну и слава Богу! Куда ей еще рожать?! Она пришла к нам, она сама этого хочет!
От заявления девушки мужчина пришел в негодование:
Да мало ли чего она хочет! Ты что, не понимаешь: если про это узнают, исламисты ее убьют! И тебя заодно!
Спор обещал быть жарким, оба начали горячиться.
У нее двенадцать детей! Ты что, не видишь, в какой нищете они живут?! Они голодают, умирают! Пойми ты, с нее хватит!
В глазах мужчины на секунду мелькнуло понимание и даже сочувствие. Но только на секунду. Он тут же взял себя в руки, коротко отрезав:
Ты не имеешь права.
А я тебе не о праве. На щеках Ливанской выступили красные пятна. Это ее жизнь, и я пытаюсь ее продлить. Они ничего не узнают.
Этих женщин было так много, бесконечная очередь. Несчастные, больные, обездоленные. С десятком голодных детей на руках. Они смотрели на нее пустыми затравленными глазами, боясь открыть рот или взглянуть на одетую не по шариату врачиху. А эта пришла самарешилась, попросила. В сравнении с тупым забитым стадом сомалийских женщин, ее мужество поразило Ливанскую. И девушка была готова отстаивать ее право оставаться человеком.
Муки наверняка видел в ее глазах упертую решимость, но в ответ только покачал головой:
Узнают. Ты не понимаешь их психологию. Местные живут кланами. Вся ее семья знает о беременности. Она с ума сошла, если пришла сюда.
Ливанская в отчаянии сжала кулаки:
Она на грани, неужели ты не видишь?! Я должна помочь!
Чем ты ей поможешь, если ее зарежут через неделю?
Чушь, девушка мотнула головой. По медицинским показаниям аборт можно сделать.
Их нет!
Значит, скажем, что есть.
Что ты говоришь?! Да они не знают таких слов. Как ты будешь им объяснять?! На каком языке?! Мужчина выдохнул и стал неожиданно мрачным. Рита, это вера, они не против ее смерти, понимаешь? Для них это воля Аллаха.
Девушка открыла рот, чтобы спорить и яростно доказывать свою правоту, но неожиданно поняла, что ответить нечего. Ее аргументы, правильные и логичные, отступали перед суровой прямолинейной правдой ислама. Муки прав: они не поймут. Эти ограниченные дикие люди просто не станут ее слушать. С ними бесполезно разговаривать.
Спустя пару минут, девушка глухо выдохнула:
Как я ей скажу?
Мужчина благодарно кивнул и дружески сжал ее плечо:
Никак. Я сам скажу.
Он повернулся и направился обратно к дверям приемного, девушка поколебалась пару секунд, а потом медленно, нога за ногу, поплелась за ним.
Войдя в палату, врач аккуратно прикрыл дверь за собой и Ливанской и только после этого подошел к сидящей на полу женщине. Все это время та терпеливо ждала, по сомалийскому обычаю пристроившись у стены на полу. Она держала на коленях своего тощего уродливого ребенка и мерно раскачивалась, отчего черные босые пятки младенца колотили ей по боку. Увидев врачей, женщина встрепенулась и уставилась на вошедших. Ливанская посмотрела на нее и отвела глаза.
Муки присел на корточки и начал говорить по-арабски: мягко, как с ребенком. Поначалу женщина кивала, соглашаясь, потом на ее лице отразилось недоумение, и она отчаянно взглянула на застывшую в углу докторшу, но та не сделала ни малейшего движения в ее сторону. Сомалийка все поняла и разразилась гневными и одновременно жалобными криками.
Муки молча поднялся и отошел.
Что она говорит? Ливанская мрачно наблюдала за ее горем из своего полутемного угла.
При прошлых родах она чуть не умерла. Знахарь сказал, ей не пережить еще одного ребенка.
Девушка выдохнула:
Муки, посмотри на нее. Я тебе без УЗИ и анализов скажу, что она не выносит его. Взгляни, она же вся желтая! У нее гепатит. Ты хочешь ее смерти?
Мужчина отвел глаза и коротко заключил:
Иншалла.
Женщина встрепенулась, вскочила на колени, горячо забормотала и вдруг поползла к Муки, не переставая причитать. Отчаянно вцепилась черными, костлявыми, как паучьи лапки, руками в халат врача и разразилась воем.
Мужчина отскочил от сомалийки, как ошпаренный, с трудом сбросив с себя ее пальцы. Она с утробным стоном опустилась на пол.
Врачи молча стояли у стены, но женщина не уходила. Она лежала, едва слышно причитала, глядя в потолок, будто разговаривая с Богом, и билась головой о доски пола. В унисон ей выл ребенок, возясь в своих грязных пеленках. Стали видны искореженные недоеданием конечности, костлявое личико с выступающей челюстью. На самом деле ему было, наверное, около двух лет, но голод не дал ребенку нормально развиться.
Ты права, давай.
Ливанская не успела даже понять, что он имеет в виду, как Муки поспешно запер дверь на ключ и кинулся занавешивать окна. Через секунду девушка уже присоединилась к нему, молча набирая в шприц пропофол[2].
Муки, забери отсюда ребенка, девушка, не оборачиваясь, кивнула на дверь и начала торопливо натягивать чистые перчатки. В поселке не было одноразовых, их мыли, дезинфицировали и использовали, пока не порвутся.
Сомалийка безропотно позволила сделать себе укол и сразу обмякла. Детский плач начал ввинчиваться в уши.
Я его успокою, мужчина поднял с пола ребенка. Тебе понадобится помощь.
Девушка, уже усевшаяся было на стул у ног сомалийки, подняла голову:
Муки, это моя затея. Я не хочу тебя подставлять.
Это наша затея. И отвечать вместе будем. Начинай, надо поторапливаться.
[1] Кюре?тка, или хирургическая ложкамедицинский инструмент, используемый в хирургии для удаления (выскабливания) патологических мягких тканей из костей, а также в гинекологических операциях.
[2] Пропофол (МНН, propofol) короткодействующее, предназначенное для внутривенного введения, снотворное средство.
14
Сомали. Деревня. 15:50.
Сомалийка приходила в себя в смотровой. Остальным врачам Муки сказал, что там старик с малярией. Сэм недовольно отчитал его, но сам соваться не стал.
Заперев дверь и удостоверившись, что женщину никто не побеспокоит, врачи вышли на улицу. Ливанская прислонилась к стене, подставляясь палящим лучам солнца:
Покурить бы.
Муки сочувственно хмыкнул:
Не принимай близко к сердцу. Он пожевал губами, сомневаясь, а потом усмехнулся. Знаешь, наверное, за все годы здесь, я сейчас совершил самый правильный поступок. Мужчина повернулся к ней, несколько секунд разглядывал, а потом улыбнулся:Ты здесь на месте.
Девушка вскинула не него непонимающие глаза:
В смысле?
В том смысле, что ты здесьто, что надо. Знаешь, почти все приезжие ненавидят Сомали. Иностранцы, на самом деле, только и мечтают убраться отсюда. Их, в принципе, можно понять, мало, кто сможет полюбить эту страну. Мужчина горько усмехнулся:Для этого здесь слишком часто стреляют. А вот тынаша.
Ливанская недоверчиво заглянула в себя: она любит Сомали? Нет, она ненавидела эту страну до дрожи. Ненавидела запах, жару, кровь, раны. Ей не нравился климат. Девушка как раз собиралась сказать об этом Муки, но ее мысли прервал капризный старческий голос:
Эй, русская!
Услышав его, Ливанская обернулась и расплылась в радостной улыбке: явился-таки. Маххамеда не было уже три дня, и девушка всерьез начала подумывать, не сходить ли проведать старика. Но он пришел сам, как ни в чем не бывало, и выжидающе стоял в паре метров от нее, косолапо поджимая артритные ноги в черных сандалиях.