Родители изо всех сил пытались не шуметь, но удержаться от смеха не могли. Когда Роберт выступал, они совсем не обращали внимания на Томаса.
Ну вот, как мы теперь спустимся в столовую? Мама присела к ним на кровать.
Это невозможно, сказал папа. Выход перекрыт силовым полем.
Роберт подбежал к двери и сделал вид, что его отбросило назад.
А-а! закричал он. Это поле Маргарет! Нам не пройти, капитан!
Он немного покатался по полу, а затем снова залез в кровать к родителям.
Мы словно гости из «Ангела-истребителя», собравшиеся на званый ужин, заметил папа. Проторчим здесь несколько дней, а потом нас будут вызволять полицейские и солдаты
Надо взять себя в руки, сказала мама. Давайте расстанемся с ней по-хорошему.
Никто не шевельнулся.
Как думаешь, почему нам так трудно выйти из комнаты? принялся гадать папа. Быть может, мы сделали из Маргарет козла отпущения? Мы чувствуем вину перед Томасом за то, что не можем уберечь его от страданий, которые выпадают на долю любого человека, и подсознательно пытаемся свалить вину на Маргаретчто-то в этом духе.
Давай не будем все усложнять, милый сказала мама. Она просто ужасная зануда и не способна ухаживать за Томасом. Поэтому мы и не хотим больше ее видеть.
Тишина. Томас уснул, и все приняли негласное решение помолчать. Роберт потянулся, закинул руки за голову и принялся разглядывать потолочные балки. На дереве проступила знакомая картинка из пятен и сучков: профиль носатого человека в шлеме. Сперва Роберт мог видеть его или не видеть по желанию, но через минуту-другую лицо отказалось исчезать, обзавелось безумными глазами и впалыми щеками. Мальчик хорошо знал этот потолок: раньше в комнате спала бабушка и он частенько сюда приходил. Сама бабушка теперь жила в доме престарелых. Роберт все еще помнил древнюю фотографию в серебряной рамке у нее на столе: снимок будоражил его воображение, поскольку бабушке на нем было всего несколько дней от роду. Малышка лежала на груде мехов, шелков и кружев, а на голове у нее красовался расшитый бисером тюрбан. Бабушкин взгляд был на удивление пронзителенРоберту казалось, что она пришла в ужас от этой кучи барахла, накупленного неуемной матерью.
Люблю эту фотографию, говорила бабушка. Она напоминает мне о той поре, когда я только появилась на свет и была ближе к источнику.
Какому источнику? не понял Роберт.
Ближе к Богу, застенчиво пояснила она.
Лицо у тебя не очень-то довольное, заметил он.
Мне кажется, так выглядит человек, который еще не все забыл Впрочем, ты прав. С материальным миром я никогда не ладила.
Что такое материальный мир?
Земной шар, ответила бабушка.
Ты бы лучше жила на Луне?
Она с улыбкой погладила его по щеке и ответила:
Однажды ты все поймешь.
Теперь вместо фотографии на столе разместились пеленальный матрасик, таз с водой и стопка подгузников.
Он любил бабушку, хотя она и передумала оставлять им свой дом. Ее лицо затягивала паутина морщинок, возникших от постоянных попыток быть хорошей, от бесконечных волнений о судьбе мира и Вселенной, от переживаний за всех несчастных и обездоленных, с которыми она даже не была знакома, от мыслей о планах Господа на ее дальнейшую жизнь. Папа не считал ее хорошейодного желания для этого мало, полагал он. И часто повторял Роберту, что надо любить бабушку, «несмотря ни на что». Так Роберт понял, что папа ее больше не любит.
Томас будет помнить это падение до конца жизни? спросил он у папы, не отрывая глаз от потолка.
Ну что ты, ответил тот. Никто не помнит, что с ним происходило сразу после рождения.
А я помню, сказал Роберт.
Надо как-то его развеселить, сменила тему мама, явно не желая заострять внимание родных на вранье Роберта. Но он не врал. Ни капельки.
Зачем его веселить, он даже не ушибся. И наверняка подумал, что валяться на животе у барахтающейся Маргаретобычное дело в этом мире. Да мы сами больше перепугались, чем он!
Поэтому и надо его развеселить. Он ведь чувствует наше беспокойство.
В каком-то смысле ты права, признал папа. Но в мире младенцев царит демократия странности. С ними все происходит впервыеа удивляют, скорее, повторения определенных событий и явлений.
Все-таки малышиэто классно, рассудил Роберт. Можно придумывать и говорить о них что в голову взбредет, возразить-то они не могут.
Уже двенадцать, вздохнул отец.
Все они пытались побороть лень, но желание сбежать от неприятных обязанностей загоняло их глубже и глубже в зыбкую мякоть матраса. Роберту хотелось задержать родителей еще на чуть-чуть.
Иногда, мечтательно заговорил он голосом Маргарет, когда я в перерывах между семьями живу дома, у меня прямо руки начинают чесаться. Так хочется потрогать младенчика! Он схватил Томаса за ножку и сделал вид, что хочет его сожрать.
Аккуратней, сказала мама.
Между прочим, он прав, заметил папа. Детиее наркотик. Они нужны ей куда больше, чем она нужна им. Малышам позволено быть жадными и думать только о себе, вот она и использует их для маскировки.
После моральных усилий, приложенных, чтобы вылезти из комнаты и наконец посвятить общению с Маргарет еще час своей жизни, всем стало даже как-то обидно, когда в гостиной ее не оказалось. Мама ушла на кухню, а папа с Робертом сели на диван, положив посередине Томаса. Тот увлекся разглядыванием картины, висевшей на стене прямо над диваном, и замолчал. Роберт опустил голову на один уровень с его головой и понял, что самой картины Томас не видит: мешают блики на стекле. Сразу вспомнилось, что и его в раннем детстве увлекали стекла. Казалось, отраженное от поверхности изображение затягивает его все глубже в пространство за его спиной. В этом стекле отражалась дверь, а за дверьюолеандр, цветы которого мерцали крошечными розовыми огоньками на глянцевой поверхности. Роберт сосредоточил внимание на исчезающих пятнах неба между ветвями олеандра и тут же в своем воображении перенесся в настоящее небо: разум его стал подобен двум конусам, соприкоснувшимся вершинами. Он был там с Томасом, точнее, Томас был с ним: они вместе мчались в бесконечность на лоскутке света. Вдруг Роберт заметил, что цветы исчезли: дверной проем перегородил чей-то крупный силуэт.
Маргарет пришла, сказал он.
Папа обернулся, а Роберт продолжал наблюдать за отражением: Маргарет горестно понесла свою тушу в их сторону. В нескольких футах от дивана она остановилась.
Все живы-здоровы, полувопросительно-полуутвердительно сказала она.
Ребенок вроде цел, ответил папа.
Надеюсь, это не повлияет на ваш отзыв?
Какой отзыв? спросил папа.
Ах так! возмутилась Маргаретполуобиженно-полусердито, но очень гордо.
Пойдемте обедать, предложил папа.
Спасибо, я, пожалуй, обойдусь без обеда, ответила Маргарет.
Она повернулась к лестнице и начала свое утомительное восхождение.
Роберт вдруг не выдержал.
Бедная Маргарет, сказал он.
Бедная Маргарет, кивнул отец. Что мы будем без нее делать?
3
Роберт наблюдал, как муравей прячется за запотевшей бутылкой белого вина на столе. Вдруг по светло-зеленому стеклу, оставляя за собой идеально ровный и гладкий след, покатилась капля влаги. Муравей показался вновьувеличенный стеклом, он лихорадочно сучил лапками, пробуя блестящий кристалл сахара, просыпанного Джулией во время послеобеденного кофе. Над их головами лениво полоскал на ветру брезентовый навес, и почти в такт его медленным движениям то нарастал, то спадал стрекот цикад. Мама отдыхала с Томасом, Люси смотрела кино, а Роберт остался на улице, хотя Джулия практически заставляла его присоединиться к Люси.
По большей части люди ждут смерти родителей с чувством невероятной грусти и мечтами о новом бассейне, говорил папа, беседуя с Джулией. Раз уж о бассейне мне мечтать не приходится, я решил заодно отказаться и от грусти.
А нельзя притвориться шаманом и все-таки заполучить в наследство дом? спросила Джулия.
Увы, я редкая особь человеческого вида, начисто лишенная целительных способностей. Все вокруг уже давно открыли в себе внутреннего шамана, а я по-прежнему сижу в западне собственных материалистических взглядов на устройство Вселенной.
В таких случаях выручает лицемерие, сказала Джулия. У меня рядом с домом открылся магазин «Радужный путь». Если хочешь, куплю тебе барабан и пучок перьев.
От твоих слов я сразу ощутил прилив магической силы, зевнув, сказал папа. Оказывается, и я могу быть чем-то полезен здешнему славному племени. Я и не догадывался об этом, пока не открыл в себе удивительный дар ясновидения.
Во-от, одобрительно протянула Джулия. У тебя получается. Оглянуться не успеешь, как станешь здесь главным шаманом.
Ну нет, мне и без спасения мира хватает забот.
Порой, ограничивая себя одной лишь заботой о детях, люди ставят крест на собственной жизни, со строгой улыбкой произнесла Джулия. Со временем дети становятся личностямицельными или ущербными, они откладывают свое счастье на потом, пьют беспробудно или знают меру, сдаются, разводятся или сходят с ума. Та часть тебя, что отвечает за борьбу с депрессией и разложением, полностью переключается на защиту детей от депрессии и разложения. Тем временем погружаешься в депрессию и разлагаешься ты сам.
Не согласен, ответил папа. Когда борешься только за себя, приходится быть злым и постоянно держать оборону
Весьма полезные качества, перебила его Джулия. Вот почему так важно не слишком хорошо относиться к своим детяминаче они не выдержат конкуренции в настоящем мире. Если хочешь, чтобы они стали, к примеру, продюсерами или топ-менеджерами, бесполезно забивать им голову представлениями о доброте, честности и порядочности. Не то из них вырастут клерки и секретари.
Роберт решил спросить у мамы, правда это или Джулия ну просто такая. Она каждый год приезжала к ним в гости с дочерью Люси, заносчивой девчонкой на год старше его. Он знал, что мама не слишком жалует Джулию, бывшую подружку отца. В ее присутствии мама начинала не только ревновать, но и немного скучать. Похоже, Джулия мечтала об одномчтобы люди считали ее умной, и сама не знала, как это прекратить.
По-настоящему умные люди просто думают вслух, однажды сказала Роберту мама, а Джулия думает, какое впечатление ее слова производят на окружающих.
А еще Джулия вечно пыталась подружить Роберта с Люси. Позавчера Люси хотела его поцеловать. Поэтому он и отказался смотреть с ней кино. Вряд ли его передние зубы выдержат еще одно такое столкновение. Странная все-таки теориячто ему полезно проводить время со сверстниками, даже если они ему не нравятся. Разве отец, например, пригласил бы на чай какую-нибудь женщину только потому, что ей сорок два года?
Джулия опять возилась с сахаромкрутила ложку в сахарнице.
После развода с Ричардом меня то и дело настигают жуткие приступы головокружения. Такое чувство, что меня не существует.
Знаю это чувство! воскликнул Роберт, обрадовавшись хоть сколько-нибудь понятной ему теме.
Ты еще слишком мал, чтобы знать. Наверно, ты просто слышал, как об этом говорят взрослые.
Нет! возмутился он столь несправедливой оценке. Со мной правда такое случается.
Ты его недооцениваешь, сказал папа. Роберт не по годам подкован в вопросах всяких ужасов. Но это ничуть не мешает его счастливому детству.
Вообще-то, мешает, вставил Роберт, в тот момент, когда я это чувствую.
Ах, когда чувствуешь со снисходительной улыбкой произнес папа.
Понимаю тебя, сказала Джулия и накрыла ладонь Роберта своей. В таком случаедобро пожаловать в мой клуб, милый.
Ему ни капли не хотелось быть членом ее клуба. Он сразу весь зачесался, потому что чувствовал непреодолимое желание отдернуть руку, но боялся показаться невежливым.
Я-то считала, что дети устроены проще взрослых. Джулия убрала руку и положила ее на папино плечо. Мы как ледоколынеумолимо прокладываем себе путь к очередному предмету желаний.
Что может быть проще, чем неумолимо прокладывать путь к очередному предмету желаний? спросил папа.
Не прокладывать.
Самоотречениеэто не так просто, как кажется.
Самоотречением оно называется только в том случае, если у человека есть желания, сказала Джулия.
У детей полно желаний, заметил папа. Но ты права, в сущности, они хотят одного: постоянно быть рядом с любимыми.
Нормальные еще хотят смотреть «Индиану Джонса», вставила Джулия.
Нас проще отвлечь, сказал папа, пропустив ее последние слова мимо ушей, мы привыкли к культуре подмен и легче забываем, кого любим на самом деле.
Неужели? улыбнулась Джулия. Как это мило.
До известной степени, сказал папа.
Роберт не понимал, о чем они говорят, но Джулия заметно повеселела. Видимо, подменаэто что-то замечательное. Не успел он спросить, что это такое, как их окликнул голосласковый голос с сильным ирландским акцентом:
Есть тут кто?
Ах ты черт пробормотал папа. Босс пришел.
Патрик! тепло воскликнул Шеймус, шагавший к ним в яркой рубашке с пальмами и радугами. Роберт! Он бодро взъерошил ему волосы. Какая приятная встреча! сказал он Джулии, глядя на нее честными голубыми глазами и твердо пожимая ей руку. Все-таки дружелюбия и обходительности ему было не занимать. Какое чудное местечко вы выбрали! Мы нередко устраиваемся тут после сеансалюди плачут, смеются и просто привыкают к самим себе. Это настоящее место силыместо высвобождения колоссальной энергии. Да-да, вздохнул он, будто бы соглашаясь с чьим-то мудрым замечанием. На моих глазах люди не раз избавлялись здесь от бремени
К слову, об «избавлении от бремени» Отец с отвращением вернул фразу Шеймусу, будто держа кончиками пальцев чей-то использованный носовой платок. Открыв сегодня утром прикроватную тумбочку, я обнаружил внутри столько брошюр «Целительных барабанов», что мне было некуда положить паспорт. А в шкафу хранится пара сотен экземпляров книги «Путь шамана», которые, знаешь ли, стоят на пути моей обуви.
Путь обуви, ха-ха! повторил Шеймус и разразился здоровым громогласным смехом. Неплохое название для книги о том, как поддерживать связь с реальностью.
Не кажется ли тебе, что эти продукты корпоративной жизнедеятельности можно было удалить из спальни к нашему приезду? стремительно и холодно отчеканил Патрик. В конце концов, моя мать сама не раз говорила, что в августе дом возвращается к своей прежней инкарнациито есть становится семейным гнездом.
Конечно-конечно, ответил Шеймус. Прими мои извинения, Патрик. Это, наверное, Кевин и Анетта забыли. Перед возвращением в Ирландию они прошли процесс глубинного переустройства личности и, видимо, не уделили должного внимания подготовке комнаты к вашему приезду.
Ты тоже вернешься в Ирландию?
Нет, я пробуду здесь весь август, сказал Шеймус. Издательство «Пегас пресс» попросило написать для них небольшую книгу о работе шамана.
Как любопытно! воскликнула Джулия. Вы, оказывается, шаман?
Знаешь, я ознакомился с писаниной, что стояла на пути моей обуви, заметил папа, и у меня возникло несколько вопросов. Неужели ты двадцать лет ходил в помощниках у сибирской ведуньи? Коротким северным летом собирал целебные травы под полной луной? Был погребен заживо и переродился? Твои глаза слезились от дыма костров, когда ты молился духам и заговаривал умирающих? Ты пил мочу оленя, съевшего Amanita muscaria, дабы отправиться в другие миры и разгадать тайну сложного диагноза? Или, может быть, тебя угощали аяуаской шаманы индейских племен бассейна Амазонки?
Нет, но я получил образование медработника в системе ирландского здравоохранения.
Это, несомненно, адекватная замена погребению заживо, сказал папа.
Я много лет проработал в реабилитационном центре: отмывал лежачих пациентов от мочи и фекалий, кормил с ложечки стариков, которые не могли есть сами.
Умоляю, не надо, сказала Джулия, мы ведь только что пообедали.
В те годы такова была моя реальность, сказал Шеймус. Иногда я спрашивал себя, почему не получил полноценное медицинское образование, не окончил университет? Но теперь я благодарен судьбе за годы, проведенные в реабилитационном центре, они помогли мне сохранить связь с реальным миром. Когда я открыл для себя холотропное дыхание и отправился в Калифорнию учиться у Стэна Грофа, я встретил немало людей не от мира сего, так сказать. Помню одну даму в платье цвета заката, которая представилась нам так: «Я Тамара из системы Веги, на Землю прилетела исцелять и обучать людей». Услышав это, я сразу вспомнил своих славных старичков из Ирландии: благодаря им я твердо стоял на земле.