Вгружал меч в утробы, ввергал в ям глубины, полные ядовитых зверий, на сковороде пёк, за ногти щепы вбивал, головы рубил всласть, чтобы не высокоумничали, языки рвал до вилок, заживо варил в кипятке за лукавое умышление, возвышал и заново обращал в ничтожество.
У царя голова, чтоб корону носить.
У царя булава, чтоб страшнее быть.
Брудастый Алеша, государев любимец, сведен в подпол и шнурком удавлен. Смывалов Тиша, певчий дьяк, посечен на части и собакам кинут. Гладкий Антон, спальник, четвертован и по кольям растыкан. Лапин Юшка, царевичев курятник, в шкуру зашит медвежью и псами затравлен. Князь Юрий Федорович Сорока Засекин, царский комнатный сторож, веревками перетёрт на площади всенародно и надвое. Даудов Василий, заезжий персианин, пожжён огнем, порван клещами, подпален составной огненной мудростьюподжаром.
От ужаса горла сохли и уста слеплялись у винных и неповинных.
Был смешлив батюшка-царь, диким хохотал голосом на корчи слуг безответных, угли подгребая под ноги, и по городам-селам брали на государя веселых людей, шутов со скоморохами, чтобы смеяться батюшке во всякое время, не дожидаясь пыточных корчей.
А когда утекали за рубеж, в Литву-Крым, к туркампоганым иноверцам, свирепел царь, кровь лил без меры за великие изменные дела, знак подавал страшным криком бить-мучить кого ни попало, обижался на беглецов за черную за их неблагодарность.
Прими смерть тут, а не жизнь там.
Праведно ли я караю?взывал с высокого крыльца.Изменников! Лютыми муками!!
Народ отвечал в голос, разбегаясь в ужасе:
Будь здоров и благополучен, батюшка-царь! Преступникам и злодеямдостойная казнь!..
Край безлюдел пока что. Вымирал и обмирал без пользы. Смертные копил раны и вечное кругом увечье.
Нищие плодили нищих.
И нищие нищими помыкали.
2
Деревни Талицы народ пашенный в дурь ударился с перепуга.
Пересидеть в юродстве долбежное время.
С дураков какой спрос?..
По заре выходили со дворов бабы, боталами на шее звенели, ступалиголовами согласно кивали, нагуливаясь по полянам, где грибы, малина-земляника, под щелканье кнутов грузно сбегались в кучу, тяжелой мотая грудью.
Коров со дворов не сводили.
Коровы стояли смирно, по паре, меж рогов веревка протянута для просушки бельишка.
Петух на канате дом сторожил. Баран в зыбке лежал. Коза на печи грелась. Малые ребятишки гурьбой бегали за наседкой, зерно склевывали. Ребятишки постарше камни в колодец кидали и бултыхи считали. Парни с девками красоту наводили, блоху ногою давили.
Одни мужики работали без передыха, себя не жалели.
Двое на сосне сидели и на Москву глядели. Москва была далеконе разобрать, да и им не к спеху.
Двое под мостом лежали и заезжих ожидали. Мост покривел давно и рассохся, мимо Талицы никто не ездил, а им и не надо.
Двое отмывали у третьего родимое пятно: мочалкой оттирали и песком драили который уж день. Небо подпирали, чтобы на головы не легло: кол ткнут туда, кол ткнут сюда, и держалосьне падало. В речке толокно месили, солью приправляли, ложками мешали до густоты, а река текла себе важно, полегонечку, шепотом выжурчивала своё: донышко светлое, берега бархатные.
Все были при деле.
Все прикидывались.
Чтобы жизнь доставшуюся пронесло без задержки.
К вечеру, после трудов праведных, с песней шли по домам, а бабы на пороге встречали, боталами на шее качали.
И только малоумный старик Бывалыч, вдумчивый и степенный, в игры не играл, дурака не валял, а по полю ходил и делом занимался: из горсти золу сеял.
Дождичком прольетсолнышком пропечетк зиме дрова вырастут.
Вырастут дровапротопим печьновую золу высеем...
3
А возок уже катил в их сторону по грязям-ухабам, через поля-пустоши: прямо ехатьтри дня срока, грязи с болотами объезжатьтри года.
Жались к земле поселения, как нуждой прибитые, от поборов, войн, вечных пожаров лютости.
Проглядывал народ по избам-землянкам, бос и ободран.
Лукоеды-огуречники. Гущееды-краюшники. Лапшееды с водохлебами. Голодран с голодуном.
Вчера приходи,отваживали неласково, и он катил дальше, скучный и раздражительный, в глушь забивался, в малохоженность: спрятаться и пересидеть.
Лес стоял без краев. Лес-непролаз. Не лесморе, которое не переплыть, не вычерпать, дна не достать.
Молодым войдешьстариком выйдешь.
Лошадь переставляла ноги без особой охоты, седок взбулькивал на ухабах и ко сну клонился, а щека дергаласьне уймешьот самой от московской заставы.
Попался царю под милостивое благоволение, отпущен без возврата на отдых-кормление, пожалован на прощанье гербом фамильнымкукиш на лазоревом фоне, порадован деревенькой за шутейную службу: которая приглянется, и та твоя.
Но нагнали у заставы слуги в черных одеждах, руки покрутили, ножом пузо пощекотали: батюшка-царь вдогон послал.
Главный кромешник Схорони Концы, худородный и скверный, всякими мерзостями исполненный, попер на него жарким конем, выкаркнув с высоты царское повеление:
На части рассечь и под лед спустить!
Завалили на траву, голову заворотили, горло ножу открывая,это у них скоро.
Где лед-то?..захрипел, вырываясь.Батюшка-государь велел под лед. Безо льда не согласен!..
Верно,сказали.Льда нету. Живи пока что, до зимы обождем.
И ускакали назад, наглые и довольные.
Ты, шут, шутил, пошутим и мы с тобой.
Хохотал, верно, царь от пересказа: "Безо льда не согласен!..", хохотали боярепопробуй не похохочи, шут Капсирка тузил шута Матросилку, Лгало дразнил Подлыгалу, злой карла Страхулет, не сгибаясь, гулял под обеденным столом, бояр щипал за причинные места, а они лягали его в ответ, пребольно и неприметно,щека дергалась и дергалась без конца, веко на глаз натекло, похоже, навсегда.
Был он рыхл, грузен теперь и сонлив, мякотью оплывал в глубинах возка, будто не его высмотрел царь из ватаги скоморохов, черноглазого, румяного, смешливого, кувыркливого, пальчиком поманил к себе, и он без раздумий вскочил на запятки.
Горох Капустин сын Редькинвзят ко двору в дураки.
Послужить батюшке сердечным хотением.
Напяливал цветастые бабьи одежды, насурмливал брови, нарумянивал щеки, подкладывал груди повыше, зад позаманчивей, под мышки совал сушеные телячьи пузыри, стыдные издавал звуки к месту и не к месту.
Боярин шагнул, а пузырьпрук.
Дьяк поклонился, а пузырьтрук.
Посол грамоту раскрылбздрук.
Боярин пугался, дьяк спотыкался, посол со срама валился замертво, но хохотал батюшка-царь на невиданную прежде потеху, кисла до слез царица-матушка, гоготал царский дворпопробуй не погогочи, и даже слуги-кромешники, звери кровоядные, ухмылялись поощрительно на разрешенное баловство.
Работа не тяжкая, еда не постная, перина не жесткая: пук да тпрук.
Девкой бегал по хоромам, привычно подбирая подол, постреливал на сторону озорным взором, вертел прельстительно задом,вот только батюшка-государь глаз положил на чернявенькую, румяненькую да смешливенькую: царю как откажешь?..
Прыгнул на запяткиотслужи своё.
А возок уже въехал на мост, тяжело проскакал по бревнам, колесом завалился в щель и завяз.
Приехали.
Проснулся, повел по сторонам глазом: двое на сосне сидели и на возок глядели, двое из-под моста вылезали, рты на него разевали.
Бороды у седока нет. Груди отвисли. Зад отклячился.
Здравствовать тебе, боярыня-матушка!
4
Глядел на них. Не моргал. Лоб щурил.
Вы кто?
А онирадостно:
Мы-то?.. Мы, матушка, баловники. Куролесы-глазопучники. Блекоталы с шалопутами, краснобаи-потешникихоть на что хошь!
Стояли, глаза пучили, ногами выплясывали: молодые да нестёганые.
Обиделся на их веселье-молодость, на рыхлость свою, немощность, сказал грубо:
Как звать?
Сегодня или когда?
Подумал:
Вообще.
Нету у нас такоговообще,сообщили с восторгом.Сегодня мы Анашка да Ивашка.
А вчера?
Вчера,важно сказал один,я был Францел Венциан, а он Волчий Объедок.
Кто Объедок?грозно спросил другой.
Ты Объедок.
Чей?
Волчий.
А ты?
А яФранцел Венциан.
Понятно.
Бяк!и по уху.
Ты это кого? Ты кого это? Францела?!
Его самого.
Венциана?!
Шмяк!и в ответ.
Хватит!прикрикнул на них.Не то по головам пройду.
Встали. Поглядели с интересом.
Ты кто есть?
Кто надо. И грамота царская при мне.
Подпрыгнули. Под ноги кувырнулись.
Прости, ваше всячество!
Помилуй, ваше гдечество!
Ваше кудачество!
Ваше комучество!
Отчегочество! Почемучество! Зачемчество и затемчество! Иззачегочествоиззакогочество!..
Кончили?спросил.
Кончили, матушка.
Возок тащите. Не ночевать здесь.
В затылках почесали:
Это не мы. Это Кирюшку звать надо. Он у нас силач.
Зовите Кирюшку.
Да у него сон по неделе. Спитизо рта пар валит. Тут возок брось. Пусть стоит.
Мне ехать надо.
Куда тебе ехать? Оставайся с нами. Еще пограбят в пути.
Подумал. Поглядел. Прикинул на глаз.
Деревенька на бугреБожья проталина.
Речка понизужурчание тихое.
Сосняк с березняком.
Бабы боталами звенели. Ребятишки бултыхи считали. Мужики небо подпирали.
Чем плохо?
И то,сказал.Тут стану жить.
Которая приглянется, и та твоя.
И полез из возка.
Матушка!завопили потешно.Да ты никак мужик?!
А он их по уху: шмяк-шмяк...
5
Горох Капустин сын Редькинпо должности дуракбыл смышлен, как бес, и тем только спасался.
Многие промышляли при царском дворе, не он один, но те почета добивались, чинов с наградами, мухами залипали в обманчивом меду, а он только лапки макал в сладкую сытость, а брюшком не лез, дураком прикидывался в меру.
Те, что прикидывались не в меру, ходили пред царем в великом подозрении и участи своей не обошли.
Царь выглядывал во всяком лукавое умышление, и пожар лютости возгорался без пощады.
Место былогнездо змиево. Каждый жалил каждого и яд пускал без задержки: сегодняты, завтра тебя. А царь жалил всех.
Был он зол, капризен и привередлив, в гневе испускал пену, словно конь на бегу, внезапный любил наскок, нежданную казнь, зевал на обычное пролитие крови и зрелища любил потешныеот скуки дней и изуверства натуры.
Травил спускным медведем, поливал кипящим вином, палил свечой бороды, метал с моста в реку, из царской руки поучал железомвсё несыть.
Взяли монаха праведного чина, на бочку посадили с порохом: "Ты ангел. Подобает тебе на небо взлететь".
И взорвали.
Погнали бояр на пыточный двор, на прогулку-ознакомление, и посреди мук-стонов-пламени спросил царь злодеев-кромешников, угрозу тая в голосе: "Ну, кто из бояр нам крамолит? Из кого жилу тянуть?"
Пальцем повел по кругу.
Бояре слабели от жути и похохатывали через силу, кромешники примеривались привычно, каким путем мучить, а царь восторгался, вида не выказывая, струнка дрожала внутри от вечного парения похоти.
Подмять под себя слабого и покорного, взять, насладиться, отбросить за ненужностью: самая она власть-сласть.
Увы мне, грешному!вопил при народе и лбом бился об пол.Ох мне, скверному! Горе мне, окаянному!..
А глазом уже шнырял по лицам, новую искал измену:
Бешеная собака! Злобесный умышлитель! Паче кала смердяй!.. В воду его!
Топили народ в пруду без счета-количества, рыбы жирели от обильной пищи, отменно вкусные и к царскому столу пригодные, а царь елнахваливал, бояре елидавились.
Сегодня ты ешь, завтратебя.
А когда перебирали людишек по-простому, без затей, на Поганой луже,из пищалей отделывали или ручным усечением,обижался по-детски, будто обносили его подарком, гневался на слуг за скудное кровопролитие: "Всё самому приходится, всё самому...", но изжаривали на сковороде бояр-переметчиков, заживо и целикомтишел, мягчел, одаривал щедротами кого ни попадя.
Горох Капустин сын Редькин всё перенес и выжил на удивление многим.
Беду проносило мимо, ядром возле уха.
Пугалоне убивало.
Дураком прикидывался в меру, пузырем трещалтрук да бздрук, но привыкли к его пердятине, как к звону кружек за столом, к стону мучеников на дыбе, и удовольствия от этого не получали.
Заелись, сволочи!
Остарел. Обабился. Наел подбородки. Провис пузом. Мешками под глазами набряк. Посекся морщинами. Замызганным подолом мёл по полу.
Неряха-растеряха.
Чашу поднесли с умыслом, от батюшки-царяизвестного отравителя: царю как откажешь?
Трещал без пузыря с того зелья, трещал и подпрыгивал, подпрыгивал и снова трещал, как изнутри разрывало, а эти верещали вокруг до одури, сам царь скакал в маске-харе, задирая голенастые ноги, за царем заскакали и другие.
Старый, знатный, в битвах посеченный воевода не пожелал с хамьем в маске плясать, с гневом отшвырнул прочь: плеснули в лицо жирными щами с огня, ножом полоснули поперек горла. А кто полоснулнеясно: все в харях.
Кровь исходила на капустные ошметки.
Шут кишкою трещал.
Трещал и плакал от обиды старый пуганый шут в бабьем заношенном сарафане, Капсирка тузил Матросилку, Лгало задирал Подлыгалу, карла Страхулет блевал от ужаса на боярские сапоги, а бояре пинались в ответ яростно и неприметно.
Скакали вокруг упыри-перевертыширогатые, пучеглазые, оскаленные, с вывернутыми носами-губами: волчьи глаза проблескивали в щелочках харь, как нож в худых ножнах.
Встали. Запыхались. Посбрасывали маски наземь.
Хари харями
Ослабел кишкой с той поры, по нужде и без нужды испражнялся в сарафан, и прозвище ему пошло по хоромамВоняло.
Поезжай-ка ты прочь,повелел царь.Уж больно вонлив.
Грамоту выдал на дорогу...
6
Горох Капустин сын Редькин по прозвищу Воняло вышел поутру из избы и встал на крыльце для обозрения окрестностей.
Обступала его Талица, глазастая окнами. Шумели вокруг леса, нерв остужая. Выжурчивала под бугром речка, ковром выстилаясь.
Принимай и владей.
Народа на улице не было, в дурь с утра ударились по привычке, только малоумный старик Бывалыч сидел на чурбаке и рыбу удил из колодца, обстоятельно и всерьез.
Наживлял червяка, поплевывал на него для верности, закидывал аккуратно и каменел в терпении.
Клевало у него не часто, леску утягивало до дна, но ловились одни лягушки, мшистые и пучеглазые, которых укладывал на припеке.
Все по деревне дурака валяли, один он делом занимался, лягушек сушил на зиму.
Еда не еда, а запас нужен.
Эти,проговаривал под нос.Дурни. Придутнапросятся.
Горох Капустин сын Редькин шагал к нему босолапый и враспояску, ступни зарывая в прогретый песок, осматривал на ходу хмуро и подозрительно. Батюшка-царь брал по молодости на постель, в первом цвете возраста, и спал потом долго, натешившись, а шевелиться под боком не велел до света дня.
С того и привык вставать поздно.
С того и бывал по утрам хмур и раздражителен.
Клюет?спросил зло, как задирался.
Клюнет,ответил малоумный и головы не повернул.Садись давай. Корма запасай.
Охнуло и зевнуло поверху, зевнуло и снова охнуло, как пластом обвалилось. Весной. В овраге. Подмытое снеговыми водами.
Торчала голова из избы, возле трубы, над трепаной крышейлохматая, в перьях-соломе, зевала оглушительно с оханьем-подвыванием.
Глаза синие. Нос мятый. Ушиварежки.
Прозевалась всласть, пощурилась на солнце, сказала густо:
Авдотька, ставь на стол обедать.
А из избы нудным зудением:
Какой обедать? Не ужинали еще.
Ставь ужинать.
А чего ужинать?зазудело.Что принес, то и ужинать. Спать ложись лучше.
Ты кто?спросил шут.
Кирюшка,сказала голова.Силач силачом. Сплю много, а ем мало. С чего так?
Воняло поглядел на него, примериваясь:
Крышу ты провертел?
Я,сознался.От двери до лавки. Чтобы не нагибаться: пройти и лечь.
Вылазь,приказал.
Голова проплыла до двери, убралась назад, избенка сотряслась заметно, и выполз наружу человек размеров устрашающих.
За ним выскочила его жена, злючая и крикучаязмея Авдотька.
По пуп мужу.
Беру,сказал Воняло.Со мной ходить станешь.
А чего делать?
Чего скажу, то и делать.
Некогда ему,заверещала Авдотька.У нас капуста неквашена. Репа непарена. Грибы несолены. Огороды невскопаны. Сны невысмотрены.