Откуда у меня деньги?
Начальник сказал, что ты можешь целый год посещать курсы бесплатно.
А кто будет водить тебя в туалет? Кто будет обрабатывать землю?
Это не твоя забота. Если ты поступишь в университет, я вмиг встану на ноги.
Коляска, шурша колесами, продвигалась вперед. Ван Чанчи молчал.
С тех пор как ты появился на свет, я мечтаю о том, чтобы ты изменил свою судьбу. И это может вот-вот произойти не смей сходить с этого пути!
У меня нет таких больших способностей.
Ты уже в четыре года узнавал иероглифы, в пять лет научился считать. Все говорят, что ты самородок.
Если я уеду, мать здесь одна надорвется.
Когда ребенку светит большое будущее, для родителей любые невзгоды награда.
Но я вовсе не самородок, которым ты меня воображаешь.
Ты просто ищешь отговорки. Ты не стоил того, чтобы я переломал себе кости!!
Сказав это, Ван Хуай упер в землю бамбуковую жердь, не давая коляске двигаться дальше. Прямо здесь дорога проходила мимо обрыва глубиной больше пятисот метров. Показав туда, Ван Хуай сказал:
Раз ты не хочешь идти на курсы, мне незачем жить.
Ван Чанчи с силой толкнул коляску, чтобы двинуться дальше, но Ван Хуай намертво уперся в землю бамбуковой жердью, так, что та изогнулась дугой. Чем больше усилий прилагал Ван Чанчи, тем сильнее выгибалась жердь, рискуя вот-вот переломиться. Вдруг Ван Хуай ослабил хватку, и коляска устремилась вперед. Он одним рывком изменил ее направление, и она покатилась прямо к обрыву. Ван Чанчи ринулся следом, успев ухватить коляску у самой пропасти. Ван Хуай стал колотить сына по рукам, каждый его удар жердью попадал точно в цель, так что боль пронзала Ван Чанчи до самого сердца. Не в силах больше терпеть, Ван Чанчи, держа коляску, взмолился:
Отец, перестань! Ладно, я тебе обещаю.
Ван Чанчи стал собирать вещи. Ли Шуанцзюй без конца напоминала ему, чтобы он не забыл документы, как в прошлый раз. Когда сборы закончились, Ван Чанчи достал тысячу юаней и передал родителям. Отсчитав пять сотен, Лю Шуанцзюй сказала:
Это тебе на питание.
Ван Чанчи взял только одну.
Ста юаней с расходами на транспорт и на еду тебе хватит только на месяц, сказала Лю Шуанцзюй.
Я что-нибудь придумаю, ответил Ван Чанчи.
Что тут можно придумать, если не воровать и не грабить?
С этими словами Лю Шуанцзюй стала совать деньги Ван Чанчи, но он их не взял.
Среди ночи Ван Чанчи проснулся от какого-то шороха. Через москитную сетку он увидел, как Лю Шуанцзюй запихивает деньги в его рюкзак. Он тут же закрыл глаза, притворившись спящим. На следующий день, закинув рюкзак на плечи, он отправился в путь. Ван Хуай и Лю Шуанцзюй провожали его, стоя на пороге. Лю Шуанцзюй бесконечно наказывала хорошенько смотреть за вещами, чтобы к нему не привязались воры. Ван Хуай в знак одобрения показал Ван Чанчи большой палец. Ван Чанчи бодро зашагал вперед. Ван Хуай и Лю Шуанцзюй вместе с собакой долго смотрели ему вслед, пока он не скрылся за выступом горы.
Утром третьего дня Лю Шуанцзюй решила пойти в поле собрать кукурузу. Для этого ей понадобилось переобуться в кеды. Едва она засунула правую ногу внутрь, как наткнулась на что-то твердое. Заглянув внутрь, она вытащила оттуда завернутый в целлофан сверток, а когда его развернула, обнаружила четыреста юаней. Лю Шуанцзюй так и ахнула. Она сказала Ван Хуаю, что Чанчи не взял с собой денег. Ван Хуай тяжело вздохнул:
Будет очень жаль, если этот пацан не возьмется за учебу.
Думаешь, он отправился не для того, чтобы учиться? спросила Лю Шуанцзюй.
А как он без денег сможет нормально учиться? ответил Ван Хуай.
8
Добравшись до уездного города, Ван Чанчи направился на встречу с начальником отдела народного образования. Тот смотрел на него словно на инопланетянина.
Я сын Ван Хуая, представился Ван Чанчи.
А кто такой Ван Хуай? спросил начальник.
Сердце Ван Чанчи тут же похолодело.
Он чуть не погиб на ваших глазах, а вы даже не знаете, как его зовут?
Начальник хмыкнул, показав тем самым, что вспомнил, и спросил, по какому делу явился Ван Чанчи. Ван Чанчи объяснил, что хочет бесплатно посещать подготовительные курсы.
Группы уже укомплектованы под завязку. Ты большой оптимист, если и правда думаешь, что туда можно попасть, да еще и бесплатно, сказал начальник.
Тогда Ван Чанчи напомнил ему про данное им обещание. Но начальник ответил, что такого обещания со своей стороны он не помнит. Ван Чанчи поклялся, что тот обещал. Тогда начальник объяснил:
Если даже я что-то такое и говорил, то только для того, чтобы спасти твоему отцу жизнь, это не стоило принимать всерьез. Сейчас во всем уезде сформировано лишь две группы подготовительных курсов из учеников средних школ старшей ступени, родители за всеми местами глядят в оба, и я не собираюсь подставляться.
У Ван Чанчи от волнения обмякли ноги, он весь покрылся холодным потом. Выйдя из кабинета, он спустился на первый этаж и вдруг вспомнил, что когда-то привозил с собой стул. Поискав глазами, он заметил свой стул на стойке охраны. Он объяснил ситуацию охраннику и, забрав стул, вышел вон. Потом Ван Чанчи направился прямиком в центр города к бывшему руководителю курсов. Тот слышал об инциденте, связанном с его отцом. Он крепко пожал Ван Чанчи руку и похлопал по плечу. Ван Чанчи сказал, что хочет ходить на подготовительные курсы, руководитель повел его к директору. Директор тоже слышал про отца Ван Чанчи и тоже крепко пожал ему руку и похлопал по плечу, после чего повел в группу, где проходили курсы. Две аудитории были забиты слушателями до отказа, лишь во второй группе у самой двери в последнем ряду виднелась небольшая брешь. Ван Чанчи поставил туда свой стул, уселся и стал слушать лекцию.
Поскольку у него был лишь стул и не было парты, ребята прозвали его «мистер Стул». Собственно, если бы даже парта и нашлась, ее все равно некуда было бы поставить. Ван Чанчи всегда носил в рюкзаке картонку, которую на занятиях клал себе на колени, чтобы удобнее было писать. Поскольку картонка лежала под наклоном, а зрение у Ван Чанчи было неважное, то иероглифы в рабочей тетради и на проверочных бланках выходили у него то крупными, то мелкими. Когда он писал, ему каждый раз приходилось сильно наклонять голову, так что за две недели у него вытянулась шея.
Как-то раз после обеда в аудитории раздался грохот, все обернулись назад и увидели, что из поля зрения исчез «мистер Стул» скрюченный, он лежал на полу. Четверо ребят подняли Ван Чанчи и отвели в медпункт. Доктор спросил, что его беспокоит, а тот еле выдавил из себя лишь одно слово. Не расслышав, доктор попросил повторить: этим словом оказалось «голод». Врач тотчас поставил ему капельницу. Жидкость, быстро капая, то и дело отсвечивала, продвигаясь вниз по прозрачной трубке.
Предыдущие несколько недель Ван Чанчи питался лишь жидкой рисовой кашицей, причем только один раз в день. Когда его мучил голод, он просто пил воду из-под крана. Но сколько бы воды он ни пил, это мало помогало. Тогда Ван Чанчи стал разбавлять в воде сахар. На занятие он всегда приносил с собой подслащенную воду собственного приготовления. Раз за разом такой воды ему требовалось все больше, зачастую за одно занятие он выпивал целую бутылку. Чем больше воды он пил, тем чаще ее нужно было выводить, а чем чаще он ее выводил, тем слабее становился его организм. Как будто вместе с мочой из него вымывались все питательные вещества. В самом начале у Ван Чанчи еще была вера в то, что в будущем он станет достойным кандидатом, поэтому все трудности он воспринимал не иначе как испытание на прочность. Несмотря на голод, Ван Чанчи занимался на час дольше, чем остальные ребята. Когда в общежитии гасили свет, он выходил на улицу и устраивался под фонарным столбом. В первую неделю иероглифы в учебниках выглядели как обычно, да и материал усваивался хорошо. Однако, начиная со второй недели иероглифы перед его глазами не только запестрели всеми цветами радуги, но еще и замельтешили в разные стороны. Так что невозможно было не только что-то запомнить, но даже просто разглядеть эти самые иероглифы. Реальность оказалась куда суровее фантазий. Ежедневно Ван Чанчи приходилось бороться с головокружениями, провалами в памяти, зевотой, сонливостью и изнеможением. Чтобы хоть как-то сэкономить свои силы, он отказывался от физкультминуток и зарядок для глаз. На переменах он практически всегда просто сидел с закрытыми глазами. Каждый раз, когда он моргал, ему казалось, что классная доска меняет цвет: будучи только что зеленой, она вдруг становилась красной, это происходило столь же молниеносно, как изменение цвета табло на фондовой бирже. Иногда вся аудитория сияла перед ним золотым светом, а иногда погружалась в кромешную тьму, словно кто-то внезапно вырубал электричество. Поскольку такие отключки с каждым разом происходили все чаще и становились все более продолжительными, в конце концов Ван Чанчи упал в обморок.
Из забытья его вывел густой запах еды. Этот запах вышел из закусочной, которая располагалась у входа в школу, миновал двадцать ступенек, пересек спортплощадку, обогнул цветник и наконец остановился перед самым носом Ван Чанчи. Открыв глаза, он увидел чашу с мясной лапшой, которую держал в руках его одногруппник по фамилии Ли. Ван Чанчи глубоко вдохнул; для него это было таким потрясением, будто он увидел Ван Хуая и Лю Шуанцзюй. Одногруппник собрался его покормить, поэтому Ван Чанчи уселся на кровати, взял чашу и опустошил ее в несколько глотков. Чтобы еда как следует улеглась в желудке, он на какое-то время замер в одной позе. Одногруппник потянулся за пустой тарелкой, но Ван Чанчи вцепился в нее мертвой хваткой и не отпускал. Однако через несколько секунд рука его дрогнула, и тарелка со звоном разбилась об пол. Придя в себя, Ван Чанчи извинился. Доктор спросил его, нуждается ли его семья. Ван Чанчи посмотрел на одногруппников. Хлопая глазами, те ждали его ответа. Немного поколебавшись, Ван Чанчи сказал, что они ни в чем не нуждаются.
Тогда почему ты довел себя до такого состояния? И так уже превратился в бамбуковую жердь, неужели и дальше собираешься худеть? не отставал врач.
Бледное лицо Ван Чанчи залила краска, он стыдливо понурил голову и сказал:
Ничего страшного, со мной уже все в порядке.
После чашки мясной лапши и подпитки глюкозой его голова снова заработала, и он наконец понял, что если какую бы то ни было мечту не подпитывать белками, жирами, углеводами, витаминами, минеральными солями и водой, то она, твою мать, будет обречена на провал! Выдернув капельницу, Ван Чанчи отправился к Хуан Кую. Хуан Куй для начала его накормил. Ван Чанчи съел две чашки рисовой лапши, два яйца и, сытый, откинулся на стуле.
Будешь моим напарником? спросил Хуан Куй.
Даже не спросив, что именно ему придется делать, Ван Чанчи согласился.
Хуан Куй провозгласил себя генеральным директором компании, которая расположилась в лавке на улице Сяохэцзе. На одной половине помещения занимался своими делами Хуан Куй, а на другой вел мелкую торговлю его отец. Вывеска над их заведением гласила: «Торговая компания Тихоокеанский рубеж», хотя никаких связей с Тихим океаном оно не имело. Впрочем, если притянуть это название за уши, то оно могло относиться к протекавшей прямо напротив небольшой речушке, которая в конечном итоге впадала в Тихий океан. Что касается так называемой торговой деятельности, то кроме мелочевки, которую продавал отец Хуан Куя, никакой другой торговли здесь не велось. При этом их ежедневный приток капитала, включая себестоимость товара, не превышал двухсот юаней. Основная работа Хуан Куя заключалась в сборе чужих долгов, а именно в их выколачивании. Если ему это удавалось, то он получал отчисления в свой карман. Ван Чанчи объяснил, что ничего не смыслит в бизнесе, на что Хуан Куй ему ответил:
Это просто. Когда меня будут выбрасывать из окна, ты просто будешь ловить меня внизу.
С какого этажа? поинтересовался Ван Чанчи.
Да без разницы, отмахнулся Хуан Куй.
Ван Чанчи испуганно посмотрел на свои руки. Хуан Куй несколько раз отправлялся на дело, неизменно одеваясь с иголочки, точно занимался серьезным бизнесом. Ван Чанчи он с собой никогда не брал, но при этом ни разу не возвращался с пустыми руками. Получив отчисления, он приглашал Ван Чанчи отметить это дело застольем. Во время таких званых обедов Ван Чанчи чувствовал себя в сравнении с Хуан Куем совершенным ничтожеством. Когда Хуан Куй уходил по своим делам, Ван Чанчи помогал его отцу торговать. Хуан Куй, увидев это, спросил:
Тебе это приносит какую-то пользу?
Не зная, о какой пользе идет речь, Ван Чанчи ответил:
Все равно я сижу без дела, так лучше уж буду помогать в торговле.
Отец Хуан Куя на это заметил:
Не слушай его, у него еще лобок не опушился, а он уже свысока смотрит на мою торговлю. А сам-то он за счет чего вырос? Не за счет ли папкиной лавки?
По вечерам Ван Чанчи оставался присматривать за лавкой, а заодно помогать с делами. Когда же Хуан Куй с отцом уходили домой, Ван Чанчи продавал товар и одновременно готовился к занятиям. Иногда Хуан Куй оставался в лавке вместе с Ван Чанчи, чтобы поболтать и выпить. Как-то раз поздней ночью Хуан Куй выпил лишнего, после чего взял и выбросил все учебники Ван Чанчи. Пролетев пять метров над дорогой, книги упали прямо в речку. Ван Чанчи прыгнул за ними следом и выловил все до единой. Его одежда вымокла, учебники тоже размокли. Ван Чанчи развесил одежду и книги на сетке кровати и стал их сушить вентилятором. Хуан Куй сказал:
Ну, допустим, ты поступишь в какой-нибудь университет и после его окончания заделаешься чиновником. Но сейчас даже чиновники все поголовно торгаши. Так на кой тебе вообще куда-то поступать?
Я не собираюсь бросать это дело, я должен сделать это ради родителей.
Раз ты хочешь сдавать экзамены, так иди на свои курсы, нечего тут вертеться, сказал Хуан Куй.
Ван Чанчи выключил вентилятор, и страницы учебников тут же присмирели.
В голодную пору ты мечтал о еде, а теперь отъелся и снова стал витать в облаках, не унимался Хуан Куй.
Мне казалось, что мои занятия не мешают торговле.
Если у тебя нет амбиций, сколько ты можешь заработать?
На следующий день Хуан Куй повел Ван Чанчи в парикмахерскую, чтобы его обрили наголо. Ван Чанчи спросил, можно ли ему оставить хотя бы короткий ежик.
Ты должен сверкать своей лысиной, отрезал Хуан Куй.
Когда его стали брить наголо, Ван Чанчи не смог сдержать слез. Это напоминало ему ритуал пострижения в монахи, который совершался против его воли.
9
Каждый день Ван Хуай сидел в своей инвалидной коляске и долго всматривался в горную долину. После этого росший в долине клен отпечатывался в его голове словно цветное фото. Ван Хуай запросто мог с закрытым глазами восстановить контур его кроны, расположение веток и густую листву. Переживая, что у Ван Чанчи нет средств на пропитание, он попросил Второго дядюшку сходить на почту и отправить переводом пятьсот юаней. Второй дядюшка передал ему копию чека. Ван Хуай положил бумажку в левый нагрудный карман и в свободную минуту вытаскивал ее и рассматривал, словно то был экзаменационный бланк с ответом Ван Чанчи, на котором учитель выставил ему пять раз по сто баллов. Кроме приемов пищи, практически все остальное время Ван Хуай проводил, просто глядя вдаль. Бездельник Лю Байтяо частенько заходил к нему попросить сигарету. И хотя приходил он только ради сигареты, начинал он издалека. Свой разговор он заводил всегда одинаково:
Брат Хуай, чего ты там высматриваешь?
Чанчи.
Разве ты его увидишь на таком расстоянии?
Да тут все как на ладони.
Чем он у тебя занимается?
Учится.
И как его учеба?
Лучший в группе.
Был бы у меня такой напористый парень, я бы каждый день приглашал гостей.
В такие моменты в девяти случаях из десяти Ван Хуай вытаскивал сигарету, протягивал ее Лю Байтяо и даже подносил огонек. Они курили и говорили о Ван Чанчи. Лю Байтяо многократно повторял, что видел во сне, как Чанчи стал крупным чиновником и на самолете забрал Ван Хуая с Лю Шуанцзюй в большой город. Ван Хуай растягивал рот в улыбке и говорил:
На самолете это уже перебор, а вот на автомобиле вполне возможно.
Тогда Лю Байтяо замечал:
Когда этот день и правда наступит, будешь мне каждый месяц дарить по сигарете.
Чего мелочиться, отвечал Ван Хуай. Сразу попросим в подарок новую дорогу.
Мне все равно машина не по карману, так что дорогу дарить ни к чему, уж лучше сигаретку.
Тогда Ван Хуай вытаскивал целую упаковку и говорил:
Дарю тебе заранее.
Лю Байтяо нарочито отнекивался, пока Ван Хуай не начинал сердиться:
Ты меня совсем не уважаешь? Это ведь всего лишь сигареты.
И тогда Лю Байтяо, довольный, принимал подношение. Остальные подобные Лю Байтяо бездельники, которым хотелось задарма получить курева или домашней бражки, всегда пользовались тем же приемом, то есть начинали разговор с прославления Ван Чанчи. Ван Хуаю никогда не надоедало слушать, как расхваливают его сына, в такие моменты его рот, казалось, расползался до ушей. Лю Шуанцзюй, узнав, что люди за спиной смеются над ее мужем, как над сумасшедшим, рассказала об этом Ван Хуаю. Но тот похихикал и стал ей объяснять: