Тем временем я, по секрету от всех, прочитала в библиотеке литературные обзоры почти всех книг, которые нам задавали в школе. У меня в комнате была куча романов, подаренных родителями, но я отказывалась даже раскрыть их.
Мне нравились музыкальные видеофильмы, развлекательные телепередачи NBC по четвергам и все без единой женщины, принимающие участие в музыкальном фестивале «Ярмарка Лилит». Когда мне было скучно, я рассматривала старые выпуски маминого журнала путешественников Travel + Leisure, вырезала оттуда картинки и прикрепляла их кнопками к стене. Стена над моей кроватью превратилась в калейдоскоп журнальных обложек с портретами Киану Ривза, аннотаций к альбомам Тори Эймос, разворотов с видами Итальянской Ривьеры и французской провинции.
И никто, повторяю, никто не относился ко мне как к любимому ребенку.
Родители шутили, что медсестра в больнице, должно быть, принесла им чужого ребенка, и я всегда смеялась над этим, но я много раз смотрела детские фотографии своих родителей, а потом пристально разглядывала себя в зеркало, находя сходство и напоминая себе о том, что яих дочь.
Ладно, прекрасно, сказала я маме, больше волнуясь из-за того, что мне не нужно идти на работу, чем из-за того, что придется провести время с сестрой. Когда мы поедем?
Не знаю, ответила мама. Спроси у Мари. Я ухожу в магазин, увидимся за ужином. Целую, дорогая, хорошего дня.
Когда она закрыла дверь, я быстро улеглась в постель, готовая насладиться каждой лишней минутой сна.
Где-то после одиннадцати Мари ворвалась в мою комнату и сказала: «Вставай, мы уходим».
Мы отправились по магазинам, и я перемерила дюжину джинсов. Одни были слишком мешковатыми, другиеслишком узкими, у третьих была слишком завышенная для моей фигуры талия.
Примерив двенадцатую пару и выйдя из примерочной, я увидела Мари, пристально смотревшую на меня с выражением бесчувственной скуки.
Смотрятся отлично, бери их, сказала сестра. Она с головы до ног была облачена в одежду марки «Abercrombie amp; Fitch». Мы были на рубеже нового тысячелетия, и все в Новой Англии с ног до головы одевались в фирменные вещи «Abercrombie amp; Fitch».
Они странно смотрятся на заднице, сказала я, оставаясь совершенно спокойной.
Мари пристально посмотрела на меня, словно ожидая чего-то.
Повернись ко мне спиной, тогда я смогу посмотреть, хорошо они сидят сзади или нет, наконец сказала она.
Я повернулась.
Ты в них смотришься так, словно носишь подгузник, сказала она.
Именно об этом я и говорила.
Мари закатила глаза.
Продолжай. Она очертила пальцем круг в воздухе, показывая, что мне следует вернуться в примерочную. Я так и сделала.
Я как раз стягивала с себя последнюю пару, когда она перекинула через дверцу полинялые прямые джинсы.
Примерь эти, сказала Мари. Джоэлль носит такие же, а у нее такая же толстая попа, как у тебя.
Большое спасибо, сказала я, хватая джинсы, висевшие на дверце.
Я просто пытаюсь помочь тебе, сказала она, а потом я увидела ее ноги, удаляющиеся от примерочной, словно разговор был окончен только потому, что ее он больше не интересовал.
Я расстегнула молнию и натянула джинсы. Чтобы застегнуть их на себе, мне пришлось с трудом протиснуть в них бедра и максимально втянуть живот. Распрямившись, я смотрела на себя в зеркало, принимая разные позы и крутя головой, чтобы проверить, как я выгляжу со спины.
Моя попа как будто похудела, а грудь, казалось, увяла. Я прочитала немало номеров маминого журнала Гламур и знала, что это называется «грушевидной фигурой». Живот был плоским, но бедра становились все шире. У Оливи пополнели грудь и живот, и я раздумывала, не лучше ли мне выбрать такой тип фигуры. В форме яблока.
Но, если быть честной перед самой собой, единственное, чего мне хотелось, так это того, что мама передала по наследству Мариумеренного размера попу, умеренного объема грудь, каштановые волосы, зеленые глаза и густые ресницы.
Вместо этого я пошла в отцане совсем светлые и не совсем темные волосы, глазанечто среднее между карими и зелеными, а фигурой я была не похожа ни на кого из своих родителей. Однажды я спросила у мамы, откуда у меня такие короткие, крепкие ноги, и она сказала: «По правде сказать, не знаю»так, будто ничего более неприятного она мне никогда не говорила.
В моей внешности была только одна изюминка, которая мне поистине нравилась. Мои веснушки, россыпь темных пятнышек под правым глазом. Укладывая меня в детстве спать, мама обычно пересчитывала их пальцем.
Я любила свои веснушки и ненавидела свою задницу.
Итак, я стояла в примерочной, все, что мне хотелось, это подобрать пару джинсов, в которых моя попа смотрелась бы чуть поменьше. Кажется, эти джинсы с такой задачей справлялись.
Я вышла из примерочной, чтобы узнать мнение Мари. К сожалению, ее нигде не было видно.
Я вернулась в примерочную, понимая, что никто, кроме меня, не может принять решение.
Я еще раз посмотрелась в зеркало.
Нравятся ли мне они?
Я посмотрела на этикетку. Тридцать пять долларов.
С учетом налога у меня еще оставались деньги на то, чтобы съесть в ресторанном дворике цыпленка под соусом терияки.
Я сняла джинсы, направилась к кассе и расплатилась выданными родителями деньгами. В награду я получила пакет с единственной парой джинсов, к которым я не испытывала ненависти.
Мари по-прежнему нигде не было видно.
Я дошла до магазинчика косметики, чтобы посмотреть, не покупает ли она бальзам для губ или гель для душа. Полчаса спустя я нашла ее в магазине «Клэр», где она покупала серьги.
Я искала тебя повсюду, сказала я.
Извини, я смотрела ювелирные изделия. Мари забрала сдачу, аккуратно положила ее в бумажник, а потом взяла крохотный пластиковый пакетик, в котором, несомненно, лежало поддельное золото, которое непременно будет оставлять на ее ушах зеленовато-серые следы.
Я последовала за сестрой, уверенно покидавшей магазин и направлявшейся к выходу, где мы припарковались.
Подожди, сказала я, останавливаясь на месте. Я хочу заглянуть в ресторанный дворик.
Мари повернулась ко мне и посмотрела на часы.
Прости, мы не можем этого сделать. Мы опоздаем.
Куда?
На соревнования по плаванию, ответила она.
Какие соревнования по плаванию? спросила я. Никто ничего не говорил об этом.
Мари не ответила, потому что ей не нужно было этого делать. Я уже шла вслед за ней к машине, мне уже хотелось ехать туда, куда она сказала, и делать то, что она сказала.
Только после того, как мы сели в машину, она соизволила проинформировать меня.
В этом году Грэмкапитан команды пловцов, сказала она.
Ах да.
Грэм Хьюз. Капитан любой команды, игроком которой он является. Обладатель «лучшей улыбки» в альбоме выпускного класса. Человек именно того сорта, с которым могла бы встречаться святая Мария из Эктона.
Здорово, сказала я. Мне было ясно, что в ближайшем будущем мне предстоит не просто сидеть и смотреть заплывы на пятьдесят метров вольным стилем, но также ждать потом в машине Мари, пока они с Грэмом будут целоваться взасос в его машине.
Не можем ли мы хотя бы прихватить что-нибудь по пути? спросила я.
Да, конечно, сказала она.
А потом я, собрав в кулак всю свою уверенность, сказала:
Ты платишь.
Обернувшись, Мари рассмеялась.
Тебе четырнадцать лет. Ты не в состоянии купить себе что-то на ленч?
Она обладала удивительнейшей способностью ставить меня в глупое положение даже тогда, когда я была крайне уверена в себе.
Мы остановились у ресторана «Burger King», и я, сидя на переднем сиденье ее машины, съела сэндвич «Whopper Jr.», испачкав руки кетчупом и горчицей, и была вынуждена ждать до тех пор, пока мы не припарковались и не нашли салфетки.
Мари покинула меня в ту же минуту, как только мы ощутили витавший в воздухе запах хлорки. Поэтому я заняла место на трибуне и старалась изо всех сил развлекать себя.
Закрытый бассейн был полон едва одетых, физически развитых мальчиков моего возраста. Я не знала, куда деть глаза.
Когда Грэм появился у бортика и прозвучал свисток, я увидела, как он прыгнул в воду с легкостью птицы, летящей в воздухе. Едва он вынырнул, стало ясно, что он выиграет этот заплыв.
В дальнем углу я увидела Мари, которая подпрыгивала на месте, желая ему победы и веря в него всей душой. Когда Грэм взошел на пьедестал, я встала и, обойдя трибуны с другой стороны и пройдя через спортивный зал, пошла искать торговый автомат.
Когда я вернулась, опустошив свой кошелек на пятьдесят центов и купив пакетик чипсов «Doritos», я увидела, что, развернувшись лицом к толпе, сидит Оливи с родителями.
Однажды прошлым летом, как раз перед началом учебного года, мы с Оливи слонялись по ее подвалу, и она рассказала мне, что ей кажется, что она, возможно, лесбиянка.
Она сказала, что не уверена. Просто ей казалось, что с ней не все в порядке. Оливи нравились мальчики. Но она стала думать, что ей, возможно, нравятся и девочки.
Я была совершенно уверена, что, кроме меня, об этом никто не знает. И я также была вполне уверена в том, что ее родители стали что-то подозревать. Но это было не мое дело. Моя задача заключалась только в том, чтобы быть ее подругой.
Поэтому я вела себя так, как ведут себя друзья, например, сидела там и часами смотрела музыкальные клипы, ожидая, когда Натали Имбрулья исполнит песню «Torn», чтобы Оливи могла наглядеться на нее. Это был не совсем эгоистичный поступок, поскольку это была моя любимая песня, и я мечтала о том, чтобы остричь волосы и выглядеть точно так же, как Натали Имбрулья.
Мое желание пересматривать каждую неделю «Титаник» тоже не было абсолютно эгоистичным, так как Оливи старалась понять, нравится ли ей смотреть сексуальные сцены с участием Джека и Роуз, поскольку ее привлекали Леонардо Ди Каприо и Кейт Уинслет.
Привет! сказала она в тот день в бассейне, заметив меня.
Привет! ответила я. Под голубой рубашкой с воротником, кончики которого застегивались на пуговицы, на Оливи был надета белая кофта. Ее длинные прямые черные волосы спадали с плеч. Зная, что ее зовут Оливи Берман, было, возможно, сложно представить, что онанаполовину еврейка и наполовину кореянка, но она одинаково гордилась тем, что семья ее матери приехала из Южной Кореи, и тем, какой потрясающей была церемония бат-мицва, ознаменовавшая ее переход во взрослую жизнь.
Что ты здесь делаешь? спросила она меня.
Мари притащила меня сюда, а потом бросила.
А, кивнув, проговорила Оливи. Настоящая дочь книготорговца. Она приехала посмотреть на Грэма? Оливи скорчила рожицу, произнося его имя, и я поняла, что она тоже находит Грэма привлекательным.
Да, сказала я. Но подожди, а ты почему здесь?
Брат Оливи занимался плаванием, пока в прошлом году не окончил среднюю школу. Оливи тоже пыталась, но ей не удалось попасть в девичью команду по плаванию.
Мой кузен Эли выступает за команду Садбери.
Мама Оливи, отвернувшись от бассейна, посмотрела на меня.
Привет, Эмма. Иди, садись с нами. Когда я уселась рядом с Оливи, миссис Берман снова сосредоточилась на соревнованиях.
Эли пришел третьим, и миссис Берман, от расстройства рефлекторно сжав кулаки, покачала головой. Обернувшись, она посмотрела на нас с Оливи.
Пойду обниму и утешу Эли, а потом, Оливи, мы отправимся домой, сказала она.
Мне хотелось спросить, не могу ли присоединиться к ним, когда они поедут домой. Оливи жила в пяти минутах ходьбы от меня. Мой дом вклинивался между их домом и выездом на шоссе. Но мне было неловко обращаться к кому-либо с просьбой. Мне было удобнее пойти обходным путем.
Пожалуй, я пойду поищу Мари, сказала я. Узнаю, можем ли мы уехать.
Мы можем взять тебя с собой, сказала Оливи. Правда, мама?
Конечно, сказала миссис Берман, вставая и протискиваясь сквозь толпу зрителей. Не хочешь попрощаться с Эли? Или мы встретимся с вами обеими у машины?
У машины, ответила Оливи. Впрочем, передай от меня ему привет.
Оливи запустила руку прямо в мой пакет с чипсами и вытащила несколько ломтиков.
Отлично, сказала она, как только ее мама отошла достаточно далеко для того, чтобы нас слышать. Ты видела девушку с другой стороны бассейна, которая разговаривала с парнем в красных плавках?
А?
Девушку с конским хвостом. Она разговаривала с кем-то из команды Эли. Честно говоря, мне показалось, что онасамая классная девчонка в мире, каких никогда не бывало. Мне кажется, я таких не встречала целую вечность.
Я оглядела бассейн, выискивая девушку с конским хвостом, и никого не заметила.
Где она? спросила я.
Смотри, она сейчас стоит у бортика, сказала Оливи, указывая на нее. Прямо вон там, рядом с Джессом Лернером.
С кем? сказала я, следя за пальцем Оливи и переводя взгляд на бортик. И я действительно увидела красивую девушку с конским хвостом. Но мне было все равно.
Потому что я также увидела рядом с ней высокого, худого, мускулистого парня.
У него были глубоко посаженные глаза, угловатое лицо, пухлые губы. Короткие светло-каштановые волосы были спутаны и взъерошены на макушке, поскольку он только что стянул с головы купальную шапочку. Судя по спортивной форме, он был из нашей школы.
Ты видишь ее? спросила Оливи.
Да, ответила я. Она красивая. Но парень, с которым эта девушка разговаривает Как ты сказала его зовут?
Кого? спросила Оливи. Джесса Лернера?
Да. Кто этот Джесс Лернер?
Как же ты не знаешь, кто такой Джесс Лернер?
Я обернулась и взглянула на Оливи.
Не знаю. Просто не знаю. Кто он?
Он живет на нашей улице, за домом Хьюзов.
Снова переведя взгляд на Джесса, я наблюдала, как он подбирает с пола защитные очки. Он из нашего потока?
Да.
Оливи продолжала говорить, но я уже перестала обращать на нее внимание. Вместо этого я смотрела на Джесса, который вместе с другими членами своей команды направился в раздевалку. Рядом с ним шел Грэм, на секунду положив ему руку на плечо, он опередил его, заняв место в медленно продвигавшейся очереди. Я не могла оторвать глаз от того, как двигался Джесс, так уверенно переставлявший одну ногу за другой. Он был моложе других пловцовновичок в спортивной команде, и все же он чувствовал себя как дома, стоя на виду у всех в узеньких плавках.
Эмма, сказала Оливи. Что ты уставилась на него?
Сразу после ее слов Джесс слегка повернул голову, и его взгляд на какой-то миг остановился прямо на мне, отчего у меня захватило дух. Я непроизвольно отвернулась в сторону.
Что ты сказала? спросила я Оливи, стараясь притвориться, что меня интересует то, о чем она говорит.
Я сказала, что ты уставилась на него.
Нет, не уставилась, ответила я.
Именно в этот момент к нашей трибуне вернулась миссис Берман.
Я думала, что вы ждете меня у машины, сказала она.
Прости! сказала Оливи, вскакивая на ноги. Мы идем.
Извините, миссис Берман, проговорила я, идя следом за ними позади трибун и выходя через дверь.
Прежде чем выйти, я замешкалась и в последний раз посмотрела на Джесса. Я заметила, как сверкнула его улыбка. Она была широкой и яркой, открытой и искренней. Все его лицо светилось.
Я подумала, как было бы приятно, если бы его улыбка была адресована мне, как замечательно быть причиной такой улыбки, и внезапно мое новое увлечение Джессом Лернером превратилось в огромный воздушный шар, который был таким большим, что мог бы поднять нас обоих в воздух, если бы мы ухватились за него.
На следующей неделе в школе я почти каждый день видела Джесса в коридоре. Теперь, когда я знала, кто он, Джесс попадался мне повсюду.
Это феномен Баадера-Майнхофа, сказала Оливи, когда я упомянула об этом за ленчем. Мой брат недавно рассказал мне о нем. Ты не замечаешь чего-то, а потом узнаешь, как это называется, и внезапно видишь это повсюду. На секунду Оливи задумалась. Постой-ка. Я почти уверена, что у меня феномен Баадера-Майнхофа в связи с феноменом Баадера-Майнхофа.
Ты тоже видишь Джесса повсюду? спросила я, совершенно не понимая сути. Чуть раньше в тот же день, выходя с урока испанского языка, я прошла прямо мимо него. Он разговаривал с Кэролайн Бин, стоя рядом с ее шкафчиком. Она была капитаном девичьей футбольной команды. Ее светлые волосы всегда были стянуты в пучок и прихвачены ободком. Я никогда не видела ее без блеска для губ. Если Джессу нравились девушки подобного типа, мне не на что было рассчитывать.