Как это ни странно, одним из критериев отбора для лоботомии считали способность пациента жить в среде более благоприятной, чем та, из которой он или она вышли. Лишь уверившись в этом, хирург взялся бы за скальпель. Тем вечером я видел человека, со слезами на глазах молившего об операции, которая бы навсегда притупила остроту восприятия жизни. Он хотел ослабить свою чувствительность, пока не научится выживать в том мире, куда ему предстояло вернуться. Вот уж поистине благоприятная среда!
После ссылок на феноменальные статистические данные о ежегодном потреблении алкоголя и разнообразных наркотиков в этой «стране неограниченных возможностей» он констатирует следующее:
Я излазил вдоль и поперек все психиатрические лечебницы страны, изучил динамику психической гигиены и обращался во многие организации, чтобы разрешить свои собственные проблемы и заодно предотвратить возникновение подобных проблем у других людей. За год я проинтервьюировал 1400 алкоголиков. Познакомился со множеством благородных, самоотверженных мужчин и женщин и целым легионом страдальцев, но ни у кого не нашлось готового ответа.
Затем развивает свою мысль:
Я не прочь увидеть, как на час в неделю выключается радио или телевизор, откладывается в сторону газета или журнал, запирается машина в гараж, сворачивается игра в бридж, закупоривается бутылка вина, плотнее закрывается пузырек с успокоительными средствами. Чтобы на этот час забыли о производстве и потреблении. Забыли о политике, внутренней или международной. Предлагаемый час мог бы называться «часом человека». В течение этого часа человек может спросить себя и заодно своего соседа, какой именно цели они служат на земле, что такое жизнь, чего мужчина или женщина вправе ждать от жизни и что должны отдать взамен. Если данный человек трудится в поте лица и борется за свои истинные устремления, справедлива ли цена, оплаченная его страданием? Соседям следует внимательно прислушаться друг к другу. Только подобным образом можно попытаться заглянуть внутрь себя. В душах других людей они увидят искаженное подобие своей собственной души. Помогая другим, они помогли бы самим себе.
Должен признаться, что эта идеяполностью остановить жизнь нации, пусть даже на час в неделю, для того чтобы задуматься и поразмышлять, меня чрезвычайно привлекает. Верю, что результаты были бы фантастическими. И это возможно, хотя на первый взгляд выглядит полной химерой. Мусульманский мир ежедневно объединяется в молитве, стоит муэдзину подать сигнал с минарета. Но когда-нибудь хоть одна община прервала свою молитву, чтобы посвятить несколько минут проблемам, одолевавшим членов этой общины? Размышления в унисон о возникшей проблемепредставьте, какие возможности это сулит? Осмелюсь утверждать, что введи мы такой порядок, наверняка получили бы из уст своих детей самые прозорливые, практичные и плодотворные замечания и предложения. На сегодняшний день ситуация обстоит таким образом, что именно разумных людей не допускают на совещания наших лидеров. Несмотря на разглагольствования о свободе слова, свободе печати, свободе выборов и так далее, смею утверждать, что с ними случился бы шок, обнародуй мы мнение простого человека о насущных проблемах, стоящих перед миром. Простых людей ловко сталкивают друг с другом, детей не допускают, молодежи приписано соответствовать и повиноваться, а взгляды мудрых, праведных, истинных служителей человечества игнорируют, называя прекраснодушными.
Нет, это было бы великим событием для любой общины, многочисленной или малочисленной, удели она хотя бы пять минут в день серьезным размышлениям. Если результат сведется не более чем к осознанию такого чувства, как коллективизм, можно считать, что лед тронулся. Если мы и в самом деле до сих пор не признали тот факт, что состоим членами единого мира, или, на худой конец, одной нации, то тем более очевидно, что мы не причисляем себя даже к тем скромным сообществам, в которых состоим. Мы становимся все более и более разобщенными, обособленными и изолированными. Отдаем свои проблемы на откуп соответствующим правительственным организациям и, действуя подобным образом, освобождаем себя от ответственности, совести и инициативы. Мы не верим в силу личного примера, несмотря на то что поклоняемся великому образу Иисуса Христа. Мы прячемся от лица реальности, считаем, что она слишком уродлива. Хотя именно мы, мы и только мы создали этот отвратительный мир. И именно нам надлежит его изменить путем пересмотра своего внутреннего ви́дения.
Воистину прискорбно в la condition humaine то, что девять десятых проблем, одолевающих нас, могли бы разрешиться за одну ночь. Они отнюдь не непреодолимы. Вся энергия, направляемая сейчас на никчемные, идиотические, унизительные и разрушительные цели, могла быть направлена на полезные и благородные устремления, стоит всего лишь изменить свою позицию или отношение. Лишь на долю очень немногих в любую эпоху истории человечества выпадает честь бороться с великими проблемамипроблемами, достойными человека. Всякий раз, когда мое воображение настраивается на эту волну, я думаю об английском прозаике Клоде Хотонеединственном, насколько мне известно, писателе, кто уже в самом начале книги неизменно освобождает своего героя от обычных земных проблем, на преодоление которых тщетно тратят свою жизнь простые люди. Неудивительно, что его считают «метафизическим» романистом! И все же, лишь освобождая «героя» от обыденных ежедневных забот, может автор надеяться придать его образу уникальность и привлечь к нему внимание. Вооружите человека богоданными силами, поставьте его лицом к лицу с реальностью, и потом посмотрим, какую форму могут обрести и каким содержанием могут в действительности наполниться человеческие проблемы! Порой мне кажется, что истинными героями являются лишь праведники. Творят добро, борются за справедливость, помогают бедным, поддерживают слабых, наставляют на путь истинный и обучают молодежьразве этого не достаточно, дабы напомнить нам о том, что мы недоразвиты, туго соображаем, живем неполной жизнью? Слепой ведет слепого, больной врачует больного, сильный помыкает слабым.
Цель жизни! Эх, разве это не что иное, как наслаждение жизнью? Как может кто-то начать наслаждаться жизнью, если он полумертв?
Разрешите мне процитировать параграф из малоизвестной книги Эрика Гуткинда:
«Благочестивое» отношение, аскетизм, духовность, искреннее раскаяниеименно они направляют Божью кару в сторону уютного семейного очага. Религия делает Бога бессильным и безопасным. Наше земное существование само по себе разворачивается перед глазами Того, Чей лик не дано видеть никому на земле. И этот неописуемый парадокс низводится до представлений, подходящих под наши ежедневные требования. Наше знаменитое неотвратимое тяготение к жизни на этом свете исподволь открывает нам сотню путей спасения. Но, обращая взгляд на себя, мы приняли духовность за реальность. Радость от предстоящей встречи с Богом меркнет перед ненавистной теологией. Религия нас обманывает. Она выманивает у нас это чудо из чудес, позволяющее, когда умирает последняя надежда на спасение, восстать и постичь абсолютную реальность, вечный смысл, когда, не уничтоженные, а закалившиеся в огне Божьей кары, мы можем объявить, что «все дороги на земле ведут в рай» и что жизнь на «том свете», сколь бы далекой и маловероятной она ни казалась, есть не что иное, как манифестация сотворенного мира. Под давлением религии жизнь никогда не была полноценной и спокойной. Как по-настоящему не были полноценны и спокойны ни мир, ни человек.
Это говорит духовное лицо.
Давайте на минуту воспарим в своем воображении. Предположим, что человеку наскучили его бесплодные изобретениячудодейственные лекарства, процедуры лоботомии, атомные пугала, и он вдруг берется развивать свои духовные способности. Предположим, целиком сконцентрировав свое внимание на совершенствовании этих способностей, ему удается в целом излечиться от болезни, воскресить мертвого к жизни и творить еще более потрясающие чудеса. Давайте пожалуем ему такую власть над природой и земными тварями, какая ему и не снилась. Что тогда? В качестве ответа я приведу одну историю, рассказанную своим слушателям Рамакришной:
Жил-был один сиддха, страшно гордившийся своими духовными возможностями. Он был праведником и жил отшельником. Однажды к нему явился Господь Бог в образе святого и говорит: «Уважаемый господин, я слышал, ты обладаешь удивительной силой». Праведник принял его сердечно и предложил присесть. В этот момент мимо проходил слон. Святой спросил: «Господин, мог бы ты при желании убить этого слона?» Сиддха ответил: «Да, могу». И, подняв с земли горсть пыли, прошептал над ней заклинание и бросил в слона. Слон тотчас заревел, упал в агонии на землю и умер. Увидев это, святой воскликнул: «Какой удивительной силой ты обладаешь! За минуту убил такое огромное животное!» И затем стал молить его: «Ты, наверное, также сумеешь вернуть его к жизни». Сиддха ответил: «Хорошо». Он снова поднял с земли горсть пыли, монотонным голосом повторил заклинание, бросил ее в слона и вдругслон воскрес из мертвых. Святой страшно изумился и вновь воскликнул: «Насколько, в самом деле, удивительны эти силы! Но позволь мне задать тебе один вопрос. Ты убил слона и воскресил его; чего ты добился? Претворил ли в жизнь Божий замысел?» И с этими словами святой исчез.
«Всегда по-новому говорить о Боге должно быть нашей главной задачей», утверждает Эрик Гуткинд.
Позвольте мне процитировать его более полно, ибо в его словах содержится сконцентрированная суть и дан ответ на все вопросы, которых я коснулся на предыдущих страницах.
Бог, мир и человек. Что есть сейчас, что может быть в будущем, что следует ожидать. Богединая и единственная реальность. Мирвсецело относительное и иллюзорное место действия. Человек, к которому обращены слова Божьи и который Ему внимает, призванный стать реальностью. Бог, не желающий оставаться в одиночестве. Мир, не могущий оставаться пустым. Человек, который не должен оставаться одиноким. Эти трое объединены в «Народ», что означает «Абсолютный Коллектив»
Полное единение этой троицы в «Народе» не имеет ничего общего со спасением, ничего общего с понятием о нации или порождением земли, ничего общего с идеологией. Оно в высшей степени конкретно. Возьмем реального человека, находящегося в тупике. Он замкнут, погружен в себя, внутренне сломлен, хотя внешне выглядит защищенным, это горожанин. В его мирке не осталось ничего живого, все закрыто, все мертво. Он отрицает существование Бога. Одна-единственная величайшая, запредельная идея, придающая значение жизни человека, остается для него объектом насмешки. Нет, мы должны неустанно делать ставку на этот великий союз, этот источник всех других объединений, это воссоединение Бога, человека и мира. Ни одну из этих трех составляющих нельзя переиначивать.
Всегда по-новому говорить о Боге должно быть нашей главной задачей. Но выполнять ее дано будет только тому, кто не просто рассуждает о Боге, но научился говорить с самим Богом. Ни одна минута этой беседы не должна толковаться с точки зрения теологии, хотя и сегодня до нас доносятся отголоски подобных речей, исполненных рвением людей прошлых времен. А для беседы с Богом лучше других подходит тот, кто умеет говорить с человеком, и тот, кто способен провозгласить полноту величия мира. Абсолютное единство всех живых существ, достигаемое в объединении людей, совершенных в своей гуманности, свободных от страха, человеческих слабостей и идеологии, вот что составляет подлинную «основу соединения с Господом», основу сегодняшнего дня. Настоящее свободно как от хода времени, так и от «потустороннего мира». Мирвокруг нас. Человек стоит во весь рост. Тот, кто осознает присутствие Господа, владеет настоящим.
Вернемся к Уокеру и к «часу человека». Добились ли мы чего-нибудь этими разговорами? И да и нет. Без сомнения, еще не пробил час, чтобы воспринять эту идею всерьез. Человек по-прежнему видит судьбу мира в негативном свете. Еще не дошел до края. Не настолько отчаялся, чтобы вступить в общество анонимных алкоголиков или в нечто более универсальное. Он ждет, пока его прихватит еще разок-другой, прежде чем выбросит белый флаг. Его пока удовлетворяют ничто не объясняющие разъяснения, эксперименты, которые, как он сам в душе понимает, являют собой лишь полумеры и в результате причиняют больше зла, чем добра. Он все еще готов дать место новым идолам, новым религиям, увлекаемый скорее неверием, нежели верой. Он наотрез отказывается признать тот факт, что в пределах моментально сфокусированного ви́дения и таится источник откровения. Он смотрит на скалу и видит не более чем скалу, в цветкене более чем цветок, в человекене более чем человека. Хотя истина заключается в том, что в самом незначительном объекте мироздания сокрыт секрет вселенной.
Хотя временами кажется, будто ничто не способно побороть его укоренившуюся инерцию, вполне возможно, что однажды на него снизойдет озарение. Похоже, от наставлений и примеров толку мало; в сущности, цивилизованный человек мало отличается от первобытного. Он одновременно не желает примириться с окружающим миром и не рвется воспользоваться реальностью, питающей этот мир. Он все еще ограничен рамками веры в мифы и запреты, все еще остается подневольной жертвой истории, врагом брата своего. Простая, очевидная истина, заключающаяся в том, что примирение с миром означает его преобразование, похоже, явно выпадает из сферы его понимания.
Если ворота шлюзов будут на замке, необходимо их взломать. Ничто не может сдержать нарастающий прилив. А все свидетельствует о том, что прилив нарастает. Пусть человек обезопасит себя настолько, насколько хватит его воображения, но шлюзы откроются.
Дети землиПеревод Б. Ерхова
Я не был во Франции целых тринадцать лет, и теперь некоторые особенности этой страны воспринимаются как обрывки сна. Особенно необычным кажется поведение всем на свете довольныххотя зачастую довольствующихся немногимфранцузских детей. Мудрые не по годам, они тем не менее жизнерадостны.
Оказавшись во Франции, вы попадаете в мир взрослых: дети здесь только на втором месте. У нас, как известно, дети всегда на первом. В результате нашим мужчинам и женщинам свойственна инфантильность: капризные и всем недовольные, мы не уважаем никого, и менее всегодруг друга, а в нашей лихорадочной и истерической деятельности чувствуется что-то ребяческое. Мы постоянно и, разумеется, во имя прогресса, хотя без всякой нужды, все сносим и перестраиваем и тем самым уподобляемся испорченным детямустав от игры, они сметают свои кубики одним капризным взмахом руки. Вот почему, наверное, истинная картина жизни в Америке так смахивает на детский сад.
Одно из доказательств томухарактерный американский культ матери во всех сферах жизни. Хотя обожествление женщиныэто ведь сдача позиций со стороны мужчины? Если мужчина ограничивает свою деятельность ролью рабочего и добытчика, женщина поневоле берет бразды правления в свои руки. Наверное, поэтому мужчина для американкиочень удобный объект для запугивания, эксплуатации и клеветы.
Иностранец во Франции очарован улыбающимся ликом этой земли. Выражение «любовь к земле» еще не потеряло здесь истинного своего значения. Во всем видна заботливая рука человека: французы относятся к своей почве с постоянным, терпеливым и любящим уважением. Невольно напрашивается вывод, что во Франции господствует не любовь к отечеству или к ближнему, но любовь к земле.
Chez nous эта заботливая рука, по всей видимости, отсохла. Везде где только можно физическая работа выполняется механическими чудовищами, берущими на себя, конечно, самый тяжелый труд и творящими поистине чудеса, но какой ценой! Жестокая эксплуатация земли в Америке стала общеизвестной во всем мире, хотя трагичность сложившегося положения европейцы еще не осознают. Европеец еще лелеет надежду использовать выгоды машинной цивилизации, не жертвуя ради нее традиционным образом жизни, что, конечно же, невозможно.
Человека, испытавшего на своем опыте преимущества обеих столь разных цивилизаций не перестает удивлять очевидная их неспособность делиться между собой лучшим или, скажем, им обмениваться. Увы, как раз наоборот, в современную эпоху, когда связь между странами, по-видимому, более не проблема, когда путешествие из одной точки земли в любую другую занимает считаные часы, барьеры между народами, или, если угодно, между так называемыми свободными нациями, стали непреодолимыми, как никогда. Мы можем указывать на план Маршалла, на непрекращающееся движение по земле орд туристов, на наличие радио и телевидения, постоянную угрозу войны. Тем не менее факт остается фактом: общего между французами и американцами сейчас меньше, чем до 1914 года. В самом деле, что переняли американцы из культуры французов, или, по сути, из их искусства жизни? Почти ничего! Всё просачивающееся за барьер усваивается только нашей узкой интеллектуальной прослойкой, на долю же населения не остается практически ничего.