Я люблю то, что любит Пруденс, заявляет Мейбл, ударяя ногой по ножке стула и выпячивая нижнюю губу.
Боже мой, Элли, да положи ты ребенку еще ложку сахара. Роуз вздыхает и подмигивает Мейбл. Тетя Роуз согласна с Пруденс: чем больше сахара, тем лучше.
Элинор выразительно смотрит на Роуз. Но ее решимость прошла, и она посыпает сахарным песком быстро остывающий завтрак Мейбл.
Похоже, я тут одна против троих, говорит она. Но если у тебя выпадут все зубы, виновата будет не тетя Роуз и не Пруденс.
Спасибо, мама.
Широко улыбаясь, Мейбл зачерпывает ложку каши, вначале подносит ко рту куклы, затем быстро проглатывает.
Элинор намазывает тост джемом, в котором полно яблочной кожуры. Боковым зрением она отмечает пустующий стул Эдварда. Муж теперь приезжает домой только на выходные. Связано ли его постоянное отсутствие только с работой? Может, Софи известно то, о чем не знает она? А может, есть другие причины, по которым он избегает Брук-Энд? Она смотрит на дочь. Мейбл сосредоточенно объедает верхний, подслащенный слой каши.
Раздается негромкий стук в дверь.
Доброе утро, миссис Хэмилтон. Мейбл уже позавтракала? спрашивает мисс ОКоннелл.
Лицо у няни хмурое и угрюмое.
Доброе утро. Думаю, да. Элинор поворачивается к Мейбл. Дорогая, вытри салфеткой ротик. Мисс ОКоннелл, вы хорошо себя чувствуете? У вас несколько усталый вид.
Это пройдет, отвечает няня, губы которой плотно сжаты.
Что-то не верится. Под глазами мисс ОКоннелл темнеют круги.
Мейбл слезает со стула.
Пожелай маме хорошего дня.
Хорошего тебя дня, мама, тихо говорит Мейбл и вслед за мисс ОКоннелл выходит из комнаты, шаркая ногами по ковру.
Что это с ними обеими?
Ну и что ты думаешь? спрашивает Роуз.
Элинор что-то хмыкает.
Элли, ты слышала мой вопрос? Сестра с лязгом бросает нож на тарелку.
Ой, прости! Унеслась в мыслях.
Я говорила, что в Лондоне есть курсы усовершенствования стенографисток. Я бы хотела туда поступить. Нужно освежить навыки. Я рассказала об этом Софи. Поскольку школа Питмана находится на Саутгемптон-Роу, она сказала, что три месяца, пока идут занятия, я могу пожить у нее. Естественно, на выходные я буду приезжать в Брук-Энд, как и Эдвард.
Роуз смотрит на сестру, ожидая ее реакции. Но мысли Элинор далеки от темы разговора, далеки от столовой, Брук-Энда и планов Роуз. Элинор глубоко погрузилась в себя и пытается понять странное, неясное ощущение, возникшее у нее под ложечкой. Ощущение усиливается. Она ждет, пока оно превратится во что-то реальное. Но ощущение упрямо остается размытым, и ей не ухватить его смысл. Она заставляет себя вернуться к действительности.
Роуз, осторожно начинает она, я не возражаю против твоего поступления на курсы. Конечно, жить у Софи несравненно лучше, чем в каком-нибудь пансионе. Я понимаю твое желание работать. До замужества я и сама с большим удовольствием работала. Но
Ночто?
Но неужели ты мечтаешь о работе секретарши? Или намерена поискать нечто более подходящее для девушки твоего происхождения? Журналистикачисто мужская вотчина и уж явно не для таких, как ты. Я бы очень беспокоилась о твоей безопасности и репутации.
Роуз закатывает глаза:
Уверена, мама одобрила бы мой выбор.
Элинор смотрит на решительное лицо Роуз и думает, чтó на самом деле сказала бы их мать. Их прежняя мать, какой она была до Трагедий. Так Элинор привыкла называть последующие события. Она плохо помнит их мать до войны: ту счастливую, беззаботную, жизнерадостную женщину. А Роуз? Сестра помнит еще меньше. Роуз было всего четыре года, когда разразилась война. Семь, когда на этой войне, с разницей в несколько недель, погибли оба их старших брата. Роуз видела, как медленно и мучительно умирал их отец, легкие которого были поражены отравляющим газом. Месяц за месяцем он сражался за право дышать. И, словно всего этого было недостаточно для юной жизни, когда Роуз было десять лет, однажды утром их мать ушла на работу и не вернулась. Трагедии. Будучи не в состоянии справиться со столь сильным горем и потрясением, они с Элинор сплели свою версию воспоминаний о родителях и братьях, где было больше фантазий, чем реальности. Реальные воспоминания сохранились только у Элинор, и те отрывочные. Их она держит при себе, не делясь с сестрой.
Она бы хотела мне счастья, упрямо заявляет Роуз.
Но не любой ценой, возражает Элинор. Мама хотела, чтобы ты не причиняла себе вреда. Как видишь, для твоей жизни в Европе мы наняли весьма дорогостоящую компаньонку, но и она не уберегла тебя от беды.
Так вот, оказывается, в чем дело? Ты до сих пор злишься на меня за то, что я полюбила Марселя!
Я Элинор закусывает губу. Мы с Эдвардом считает, что ты могла бы найти лучшую
«Мы с Эдвардом»? Элли, ты перестала думать самостоятельно. Роуз повышает голос, ее щеки покраснели. Не ему решать, в кого мне влюбляться.
Роуз! После всего, что он сделал для нас? Для тебя. Элинор чувствует, как ее грудь наполняется гневом. Ты прекрасно знаешь, почему Эдвард так поступил. Могли ли мы позволить тебе отправиться в самостоятельную жизнь и выйти замуж за безденежного, как ты сама же говорила, француза, с которым ты едва знакома? Элинор замолкает и, затаив дыхание, гневно смотрит на сестру.
Роуз отвечает ей бунтарским взглядом. Девушке хватает здравого смысла промолчать.
И потом, переведя дух, продолжает Элинор, ты прекрасно знаешь, чем вызваны мои опасения. Памятью о страшной беде, случившейся с нашей дорогой мамой. У нее дрожит голос. Потому-то я и не хочу, чтобы ты работала в Лондоне. Ты не можешь постоянно жить у Софи. Рано или поздно ты переберешься в какой-нибудь отвратительный пансион. А мужчины охотятся за одинокими женщинами, которые темными вечерами возвращаются домой. Роуз, пойми меня правильно. Дело не в моем нежелании, чтобы ты работала. Мне работа доставляла удовольствие, хотя я и была вынуждена работать, а у тебя такой необходимости нет. Я волнуюсь за тебя. Жить одной, работать в газетах Это так рискованно и совершенно неправильно. В горле Элинор появляется комок, и она устало опускается на стул.
Черная тень материнской смерти заставляет их замолчать. Кажется, что в кухне пахнуло морозным дыханием зимы.
Послушай, пока это всего-навсего курсы. Мне не предлагают ничего более опасного, чем сидение за пишущей машинкой, нарушает молчание Роуз. Обещаю тебе, я не стану одна разгуливать по лондонским закоулкам. Роуз умоляюще смотрит на сестру.
Вряд ли Роуз помнит. Должно быть, разум заблокировал ей память о том ужасном февральском дне 1920 года. Но Элинор, которой тогда было девятнадцать, этот день крепко врезался в память, и ей никогда не забыть ужаса случившегося.
Первой, кто на рассвете обнаружил их мать, была старая будильщица Мэри. Она ходила по улочкам Сохо и, поднося трубку к губам, стреляла сухим горохом по окнам верхних этажей, будя рабочих. Боковым зрением старуха заметила в грязи подол светлого платья, разметавшийся, словно крылья мертвой бабочки. Было это в узком глухом переулке. Остекленевшие глаза, холодная, как мрамор, кожа, ссадины и глубокие пурпурные отметины на шее Мэри хватило беглого взгляда, чтобы понять: эта женщина рассталась с жизнью не по своей воле.
В тот же день к сестрам явились двое бородатых полицейских. Со вчерашнего вечера, когда мать не вернулась домой, Элинор и Роуз не находили себе места. Старший из двоих, тщательно выбирая слова, рассказал о случившемся. Вчера из работного дома бежал опасный бродяга, а их мать, оказавшись не в том месте и не в то время, имела несчастье столкнуться с преступным типом, когда возвращалась домой и решила сократить путь.
Элинор смотрела на дверь, которую едва успела закрыть за полицейскими, и думала, чтó скажет своей десятилетней сестре. Подавляя слезы и не позволяя панике разрастаться внутри, она повернулась к бледной, молчаливой Роуз, застывшей от шока. «Мы справимся», сказала она, сжимая худенькие руки сестры. Мысленно Элинор составляла письмо к их черствым, холодным тетке и дядеединственным родственникам, жившим в Эдинбурге. «У меня хорошая работа, и я найду способ поддерживать нас обеих», сказала она Роуз, добавив к мысленному письму, что для них не представляется возможным переехать жить на север. Да и вряд ли тетка с дядей горели желанием принять под свою крышу племянниц. Нежелание было обоюдным.
В тот день Элинор лишилась последних остатков детской наивности. В ее груди вспыхнуло пламя ненависти к проклятым низшим слоям, особенно к обладавшим преступными наклонностями. Необходимо что-то делать с этим отродьем, бродящим по улицам и терроризирующим невинных женщин. Эта ненависть привела ее в Евгеническое общество, где она встретила людей, разделявших ее представления о безопасном будущем, свободном от бродяг всех мастей.
Элли, говорит успокоившаяся Роуз, знаю, ты волнуешься за меня. Знаю, как ты обо мне заботишься, и я это очень ценю. Но, она берет сестру за руку, тебе придется отпустить меня в самостоятельную жизнь. Я всерьез намерена стать журналисткой. Да, это нелегко. Большинство газет не захотят иметь со мной дело. Но у нас, женщин, есть избирательное право. Значит, мы, женщины, способны делать гораздо больше, чем прежде. Я по-настоящему хочу заниматься серьезным делом. Очень-преочень хочу. Курсы открываются второго сентября. Софи говорит, что я могу жить у нее, сколько пожелаю, и она будет только рада моему обществу. Ну что плохого может со мной случиться в ее доме? Она предлагала познакомить меня с Роджером Фраем и Клайвом Беллом. Ты наверняка слышала их имена. Они искусствоведы. Если я смогу у них работать, хотя бы на первых порах, это было бы чертовски полезно для Роуз кусает губы, не давая сорваться с них имени Марсель.
Элинор решает тоже не упоминать француза.
И еще Софи знакома с Леонардом Вулфом! продолжает Роуз, в голосе которой появляется возбуждение. Понимаешь, она говорила, что он смог бы найти мне работу в «Хогарт пресс». Конечно, это не газета, но для начала подойдет. Софи говорит, что мне нужно мыслить широко. Главное, она знакома со всеми нужными людьми.
Мэри Стоупс предлагала тебе работу в «Новостях контроля над рождаемостью», говорит Элинор, вспоминая разговор на званом обеде. Там тебе даже не понадобились бы курсы.
Она не добавляет, что для сестры было бы куда благотворнее работать среди женщин, а не среди мужчин.
Ни в коем случае, наморщив нос, отвечает Роуз. Пойми меня правильно. Я не против контроля над рождаемостью. Но я не выношу эту женщину. Элинор, даже ты должна признать, что она придерживается крайних взглядов. Она ненавидит всех: от евреев до итальянцев и даже французов. И боже упаси, если ты окажешься беден! Честное слово, Элли, не представляю, как вы с Эдвардом ее терпите.
Вообще-то, я
Софи считает мою учебу на курсах хорошей идеей, и она мне поможет, гнет свое Роуз. С ней мне вполне безопасно. Элли, ну пожалуйста!
Элинор улыбается. Милая Софи. Возможно, она попытается направить Роуз к занятию, более подходящему для девушки ее класса и социального статуса. Работа в издательстве была бы предпочтительнее. Там сестра оказалась бы среди достойных и добропорядочных мужчин. Софи не подведет Роуз. По всему видно, что Роуз не собирается отказываться от задуманного.
Ладно, будь по-твоему. Но только если ты поселишься у Софи и она будет точно знать, где ты находишься в то или иное время, а также
Слышится резкий стук в дверь.
Миссис Хэмилтон, мне нужно с вами поговорить, заявляет мисс ОКоннелл, входя в столовую вместе с Мейбл, которую она крепко держит за руку.
Няня отсутствовала не более четверти часа!
Разговор не может обождать до ланча?
Никак не может, миссис Хэмилтон. Я должна сообщить вам неприятную новость, упрямо и непреклонно добавляет она.
Все смотрят на Мейбл. Побледневшая малышка сосредоточенно сосет большой палец и жмется к подолу мисс ОКоннелл.
Да вынь же ты наконец палец изо рта! шипит няня, нагибается и насильно вытаскивает палец.
Роуз встает со стула и протягивает руку ошеломленному ребенку:
Идем, Мейбл. Выйдем наружу, подышим свежим воздухом. Пошли.
Мейбл послушно берет руку Роуз. Ее кукла Пруденс зажата под мышкой. Мейбл порывается вновь засунуть палец в рот, но передумывает и опускает руку.
Тетя Роуз, мне спать хочется.
Тогда пойдем и посидим в патио. Там ты вздремнешь, слышит Элинор слова сестры, и дверь столовой со щелчком закрывается за ними.
Итак, в чем дело? Элинор поворачивается к няне. Что случилось?
Мисс ОКоннелл стоит прямая как палка. Подбородок выпячен, пальцы беспокойно шевелятся.
Садитесь. Элинор указывает на стул напротив. Вы меня нервируете.
Мисс ОКоннелл облизывает губы. Она тяжело дышит. Ее грудь вздымается и опадает. У нее перехватывает дыхание.
Миссис Хэмилтон, я очень извиняюсь, что не предупредила заранее! выпаливает мисс ОКоннелл, но я подаю прошение об увольнении. Свой срок я отработаю
Элинор пристально смотрит на нее. Внутри нарастает предчувствие чего-то ужасного, о чем она вот-вот услышит. Всего недели две назад они говорили о втором ребенке, который родится в начале следующего года. Тогда мисс ОКоннелл утверждала, что ей легко управляться с Мейбл.
Элинор откашливается:
Н-но я и понятия не имела, что вы чем-то недовольны. Вы бы раньше высказали свои претензии! Мы, со своей стороны, очень довольны вашей работой. Если вопрос упирается в деньги, уверена, и это можно решить. Конечно, с появлением новорожденного хлопот прибавится. Я переговорю с Эдвардом. Нас очень огорчит, если
Миссис Хэмилтон, дело не в моем жалованье. Мисс ОКоннелл выглядит так, будто ее ужалила оса. Вы были добры ко мне. Брук-Эндчудесное место
Пожалуйста, не уходите от нас!
Элинор ненавистна эта интонация просительницы, это отчаяние в ее голосе.
Дело в ребенке. В Мейбл. Мне с ней не справиться. Няня раскачивается на стуле; лицо совсем бледное.
Что она натворила?
Ничего она не натворила, миссис Хэмилтон. Думаю, вы знаете, чтó я имею в виду. Дело в том, какая она сама.
Мисс ОКоннелл, я не понимаю, о чем вы, упорствует Элинор. Возможно, если всем им притворяться и дальше, это не превратится в реальность. Ну и кто же она?
Помилуй меня, Боже! перекрестившись, восклицает няня. Вы ее мать. Знаю, как вам тяжело принять такое. Я думала, вы сами заметите. Вы же такая внимательная мать. Мисс ОКоннелл выпрямляется, берет себя в руки и выпученными глазами смотрит на Элинор. Зрелище не из приятных. Девочка одержима, по-лисьи оскалив зубы, продолжает она хриплым шепотом. Дьявол забрал ее в свои когти.
Услышав это, Элинор невольно открывает рот.
Это правда. Няня энергично кивает. Загляните ей в глаза. Там темнота. Можете и дальше не обращать внимания, если вам так угодно. Но в нее вселился дьявол. И это жутко. (У Элинор холодеет внутри.) У нее начались припадки, самые настоящие, длящиеся долго. Каждый день. Вы не могли их не заметить. Последний случился сразу после завтрака. Миссис Хэмилтон, я не могу приглядывать за ней. Честное слово, не могу. Еще немногои у нее появится пена на губах. Мне так кажется
Да как вы смеете?! взрывается Элинор.
Она сердито смотрит на няню. Мисс ОКоннеллкатоличка. Элинор не является верующей, хотя и ничуть не возражает против веры няни. Эдвардученый и потому находится в весьма противоречивых отношениях с Богом. Он не говорит об этом, но она знает о внутренней битве, которую муж ведет с Богом. В этой битве его логика ученого вообще противится концепции некоего высшего существа. Эдвард винит Бога (если тот существует) за ужасы войны. И в этой битве обвинения чередуются с раскаянием.
Зато мисс ОКоннелл глубоко религиозна. Элинор знает: каждый вечер перед сном няня читает Библию. До сих пор Элинор никогда не возражала против ее верований. И вдруг эта несусветная чепуха. Элинор вдруг вспоминает, как однажды Мейбл держала Пруденс вниз головой, чтобы дьявол вылез из куклы.
Это были вы! восклицает Элинор. Это вы внушали Мейбл, что у нее внутри дьявол. Что она плохая!
Так то сущая правда, миссис Хэмилтон, как бы тяжело вам ни было ее принять. Мисс ОКоннелл взмахивает руками, ее щеки покрываются пурпурными пятнами. У девочки бывают видения. Она видит какую-то женщину с огненными волосами. Она говорит с этой невидимой огненноволосой женщиной. Понимаете? Та женщина и дьяволодно и то же! Она взаправду разговаривает, когда я никого не вижу. Меня это пугает, миссис Хэмилтон. Мейбл нагоняет на меня такого страху, что я спать не могу.