Карлос РохасДолина павших
Гойя, и несть ему конца
В предисловии к двухтомнику избранных произведений Карлоса Рохаса известный испанский литературовед академик Гильермо Диас-Плаха, чьим учеником Рохас был еще в школьные годы, сделал любопытное наблюдение: «Рохас родился в 1928 году, в том самом году, когда мы, испанские писатели, а с нами и весь мир отмечали столетие со дня смерти дона Франсиско Гойи. Можно сказать, что Карлос Рохас родился под знаком Гойи». Двухтомник вышел в свет в 1974 году: еще не был написан роман «Долина павших», и Карлос Рохас только приближался к встрече с Гойей. Конечно, сбывшееся предсказание ученого основано не только на случайном совпадении дат, но и на анализе творческой эволюции Рохаса. Не личный, а национальный «гороскоп», особенности идеологической ситуации в Испании 1970-х годов обусловили обращение испанского писателя к великой фигуре Гойи.
Биография Карлоса Рохаса обычна для западного писателя его поколения. Окончил Барселонский университет, получив ученую степень доктора философии и литературы. Потом преподавал, главным образом в американских университетах. Начал печататься в 1950-х годах, с тех пор издал четырнадцать романов, много исторических, публицистических и литературоведческих сочинений. Награжден несколькими литературными премиями. В общем, казалось бы, спокойная, размеренная, насыщенная чтением и раздумьями жизнь профессионального интеллектуала. Почему же вдруг Гойя? Диас-Плаха утверждает, что «Карлос Рохас пропускает свой жизненный опыт, свои воспоминания сквозь точно пригнанную к ним патетическую призму Гойи». Может быть, потребность в таком фильтре появилась действительно из-за воспоминаний, которые «чем старе, тем сильней»?
Карлосу Рохасу было восемь лет, когда началась гражданская война, и одиннадцать лет, когда война закончилась. Конечно, он видел и запомнил «бедствия войны»: лишения, бомбежки, толпы беженцев на улицах Барселоны, страх и террор. В Барселоне, как и во всей Каталонии, расстановка сил в годы Республики и войны была особой: здесь ведущие позиции занимали анархисты, которые пытались на практике осуществить свою программу «либертарного коммунизма». Они создавали в республиканском тылу вооруженные отряды для подавления не только врагов, но и подозреваемых в колебаниях. Анархисты пошли даже на массовые расстрелы крестьян и рабочих из социалистических профсоюзов. Расстрелы пленных на горной дороге, о которых Сандро рассказывает Марине в романе «Долина павших», один из эпизодов анархистского террора в Каталонии.
После окончания войны долго еще не кончались ее бедствия. Обстановку первых лет франкизма: голод, разнузданная спекуляция, обыски и аресты, смертные приговоры и переполненные концентрационные лагерямы хорошо знаем по книгам других писателей поколения Рохаса: Аны Марии Матуте и Хуана Гойтисоло, Антонио Ферреса и Альфонсо Гроссо. А юношей-студентом Рохас слушал высокопарные разглагольствования франкистских краснобаев об «испанском духе», «империи бога», «крестовом походе». В Барселонском университете была тогда заменена вся профессура: многие крупные ученые эмигрировали, другие были репрессированы или отстранены от преподавания. В университетской и вообще интеллектуальной среде роились то зловещие, то смехотворные фигурки, напоминающие персонажей «Капричос».
Первые книги Рохаса еще не предвещают встречи с Гойей. Молодой писатель тогда только вырвался из франкистской «империи бога», глотнул европейского интеллектуального воздуха, жадно набросился на запрещенные в Испании книги. Ранние романы Рохаса кажутся поэтому даже простодушными: так открыто заявлено в них об увлечении автора экзистенциалистской философией, о подражании Сартру, Камю, Фришу. Не сразу нащупывает Рохас свой путь, свою тему.
В раннем романе «Нежность невидимого человека» (1963) некий писатель, случайно потерявший паспорт во время поездки в Америку, оказывается в невероятной ситуациион не может доказать ни обществу, ни отрекшимся от него родным своей идентичности. А главноеон и сам не может обнаружить в себе хоть что-нибудь свое, неотъемлемо и неоспоримо свое. Выясняется, что паспорт и привычная, для всех удобная манера поведениявот и вся личность в сегодняшнем буржуазном обществе. И жена и мать, повинуясь общественному мнению, готовы вновь принять писателя, если он наденет прежнюю маску. Но герой, ужаснувшись своей безындивидуальности, больше не хочет скрывать маской отсутствие лица. Он так и остается затворником в своей библиотеке Тема самопознания, отчаянных попыток человека найти и рассмотреть свое «я», ускользающее в повседневности, сливающееся с сотнями и тысячами таких же «я», повинующихся тем же законам, продолжает тревожить Рохаса и всплываетуже в широком национально-историческом контекстев «Долине павших».
Действие романа «Аутодафе» (1968) происходит в конце XVII в. в короткое царствование слабоумного короля Карлоса II, прозванного Околдованным. Со смертью этого бездетного монарха пресеклась Габсбургская династия, и после долгой разорительной войны за испанское наследство страна стала добычей Людовика XIV, посадившего на испанский престол своего внука Филиппа. Началось царствование испанских Бурбонов, первый кризис которого мы наблюдаем в «Долине павших». Впрочем, в «Аутодафе» Рохас еще не касается специально проблем национальной истории. Его интересуют отвлеченные философские вопросы: возможна ли внутренняя свобода несвободного человека, что дает человеку вера и т. п. История лишь поставляет ему живописный материал: шуты и инквизиторы, провидцы и палачи, гранды и авантюристывсе, чем кишит испанский двор в пору его закатного величия.
На рубеже 6070-х годов Рохас начинает свои исторические штудии: выходят «Диалоги для другой Испании» (1966) книга об идеологической нетерпимости и преследовании инакомыслящих в Испании XVIIIXIX-ХХ вв., «Гражданская война глазами изгнанников» (1975), «Антифранкистские портреты» (1977), работы об Антонио Мачадо, Пикассо, Унамуно, Ортеге-и-Гассете. Рохаса интересуют наиболее драматические эпизоды новейшей истории его страны и всей Европы. Своими главными темами он считает кризис абсолютной власти и драму замкнутого в себе рационализма. Переплетаясь, они связываются в единый проблемный узел, вокруг которого строятся все книги Рохаса, и публицистические, и художественные, и который можно определить так: мыслитель, художник, вообще интеллигент перед лицом социального кризиса.
Для художественного воплощения этой темы Рохас в 70-х годах разрабатывает особую повествовательную структуру, можно назвать ее исторической фантастикой. В основе книгивсегда какое-то фантастическое допущение, вымысел, мимикрирующий под документированную правду. Президент Испанской Республики Мануэль Асанья, умирая в изгнании в Андорре, в полубредовом внутреннем монологе вспоминает годы президентства, события войны, пытается понять причины поражения Республики («Асанья», 1973). Гитлер, сумевший скрыться из бункера после инсценировки самоубийства, десятилетиями прячущийся на заброшенной мельнице в Испанских Пиренеях, ведет долгий словесный поединок с разыскавшим его молодым мстителем, сегодняшним европейцем-интеллигентом, оказывающимся, однако, бессильным в схватке с фашистской демагогией и «волей к власти», которой одержим агонизирующий от дряхлости фюрер («Мой фюрер, мой фюрер!», 1975). Федерико Гарсиа Лорка в загробном мире, напоминающем более всего кинозал, созерцает свою жизнь как прокручиваемую снова и снова киноленту («Хитроумный идальго и поэт Федерико Гарсиа Лорка восходит в ад», 1979). В сумасшедшем доме под названием «Сон разума» встречаются не то призраки, не то безумцы, воображающие себя призраками Фернандо VII, Декарта, Марселя Пруста, Гаврило Принципа, и ведут беседы об истории, искусстве, судьбах Европы и мира («Сон о Сараево», 1982). При этом Рохас тщательно подготавливает своего рода «ловушки» для памяти читателя, рассыпая детали, связывающие все эти романы в некое целое, в единый «текст». Так, в первой главе «Долины павших» Сандро узнает о двух трупах, найденных жандармами вблизи полуразвалившейся мельницы: дряхлого старика и юноши с медальоном на шее. Тела не опознаны, и в «Долине павших» больше ничего об этом странном происшествии не говорится. Разгадка случившегосяв романе «Мой фюрер, мой фюрер!». А читая роман «Сон о Сараево», по некоторым приметам пейзажа догадываешься, что приют «Сон Разума» выстроен в тех же горных местах, где Сандро работал над книгой о Гойе. Сандро Васари появляется и в других романах, всегда выступая как следопыт в чаще истории, как биограф художников и мыслителей. На его роль в повествовании указывает уже данная ему фамилия: ведь недаром Сандро представляется как прямой потомок Джорджо Вазари, итальянского архитектора и живописца, прославившегося своими «Жизнеописаниями наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» (1550), доказывавшими, что жизнь художника может быть предметом и увлекательного повествования и морального поучения.
В заключении «Сна о Сараево» Сандро Васари прямо обращается к читателю, разъясняя свои отношения с персонажем, обозначенным инициалом Р.: «Я его alter ego» Р. это, разумеется, сам Карлос Рохас, автор-персонаж (что не редко в современном романе). Сандро Васари переданы некоторые черты реальной биографии Рохаса (длительное пребывание в Америке), его интеллектуальные интересы. Вместе с тем Васари и отделен от Рохаса-автора, проходит свой путь эмоциональных и духовных испытаний.
Конечно, можно задаться вопросом: а зачем понадобилось посвящать читателя в эти непростые взаимоотношения автора и персонажа? Почему естественное для любого романа разделение функций между автором и героем здесь на глазах у читателя превращается в болезненно осознаваемую героем зависимость?
Тема жизни как чьего-то вымысла, жизни-сна, жизнитеатрального действатема традиционная, глубоко укорененная в испанском искусстве. Во второй части «Дон Кихота» происходит уникальное в истории литературы событие: персонаж узнает, что о нем написана книга, и обсуждает эту книгу с другими персонажами! В XX веке в подобные, весьма запутанные отношения со своими героями вступал Мигель де Унамуно. Протагонист романа «Туман» Аугусто Перес отправлялся в Саламанку, встречался с Унамуно и дерзко заявлял ему, что бунтует против его авторской воли и требует для себя полнокровного самостоятельного бытия, а не фиктивного существования в качестве выдуманного персонажасовсем как Марина и Сандро в конце «Долины павших». Очевидно, писателю, размышляющему над сутью национального характера, над загадками национальной истории, нужна была такая опора на литературную традицию. Думать об Испании на языке испанского искусстваэто ведь и есть художественная задача «Долины павших».
Романы Рохаса, безусловно, относятся к той категории литературных произведений, которую критикиодни со знаком плюс, другие со знаком минусименуют интеллектуальной. Есть сейчас такой термин«ноосфера» (по аналогии с биосферой), то есть сфера знания, культуры, духовной продукции человечества. Действие всех книг Рохаса развертывается в ноосфереэто романы сознания, драмы ищущего ума. Без плотной сетки историко-культурных фактов, ассоциаций, реминисценций тут не обойдешься. Перегружен ими и роман «Долина павших». В сознании Сандро то и дело всплывают строки из Данте, Верлена, Рембо, Унамуно, Мачадо, Гарсии Лорки, названия философских трактатов, картин, романов, поэм. Кроме того, нередко среди персонажей мелькают реальные личности: Сандро то обедает с видным испанским прозаиком Андресом Бошем, то беседует с известным историком-испанистом Раймондом Карром.
В «Сне о Сараево» Карлос Рохас обозначает цель своего романного творчества как «тяжбу с историей». Действительно, это тяжба, расследование, своего рода судебное рассмотрение. Все фантастические предположения, сближения и смешения эпох, якобы подслушанные монологи, несуществующие дневники, несостоявшиеся встречи исторических лиц нужны автору для того, чтобы доступными художнику средствами заставить историю самораскрыться, заставить настоящее и прошлое объяснять друг друга. Задача чрезвычайно сложная, и не всегда она поддается романисту. Рохас и сам это понимает. Никакой критик не мог бы строже и беспристрастнее оценить произведение, чем это сделал автор в эпилоге романа «Мой фюрер, мой фюрер!». Писатель признает, что, не учитывая экономические факторы, нельзя понять исторический процесс. Сводя социальные катаклизмы к загадкам индивидуальной психологии (а именно это происходит в романе «Мой фюрер, мой фюрер!», где навязанная миру гитлеризмом трагедия объясняется чудовищной извращенностью личности Гитлера), рискуешь, по словам Рохаса, написать «всего-навсего романчик в стиле политической фантастики на потребу обществу потребления».
«Долина павших» (1978) пожалуй, один из самых удачных романов Рохаса. Здесь соблюден исторический такт: романист остается в сфере доступных ему проблем социальной психологии и культуры, не упрощает истории, ибо говорит не столько о глубинных причинах эпохальных событий: кризиса испанской монархии в конце XVIII в., антинаполеоновской войны, первых буржуазных революций в Испании XIX в., гражданской войны 19361939 гг., установления и крушения через тридцать шесть лет франкистской диктатуры, сколько о нравственных последствиях этих событий и их восприятии испанской художественной культурой. Избранные романистом персонажи соразмерны проблематике романа. Да и сюжетный ход, позволяющий осуществить «стыковку» прошлого и настоящего, вполне правдоподобен и психологически убедителен. Писатель пишет биографию великого художникаестественно, что, беспрестанно обдумывая собранные им из разных источников факты, он так вживается в материал, что чувствует нечто вроде перевоплощениябез этого, наверное, никакой книги не напишешь. Сандро замыслил биографию Гойи, одновременно и научную и романизированную. Сейчас таким сочинениям несть числа: в 1980 г., например, вышел и имел большой читательский успех роман Антонио Ларреты «Они взлетели». Там Гойя и Годой в изгнании объединяются, чтобы расследовать давнишнюю загадку скоропостижной смерти герцогини Альбы: в отравлении они подозревают короля Фернандо, а выясняется, что отравительницей была ревнивая и несчастная жена Годоя герцогиня Чинчон. Все это, разумеется, самый невероятный вымысел, хотя в романе есть сцены, основанные на письмах Гойи, мемуарах Годоя и других документах эпохи. Рохас и его «alter ego» Сандро Васари обращаются с фактами уважительнее: Сандро сочиняет не поступки, но реакции, отношения, разговоры исторических лиц, он пытается вообразить эпизоды, о которых нет точных свидетельств, но которые вполне вероятны в контексте того, что мы знаем из воспоминаний, писем, да и по картинам Гойи. Так, нет документированных свидетельств беседы Гойи с королем Фернандо VII во время кратковременной поездки Гойи на родину из Бордо за два года до смерти. В этот воображаемый разговор вкраплено множество достоверных фактов: отношения Фернандо и его родителей, короля Карла IV и королевы Марии Луисы, ненависть Фернандо к Годою, поведение Гойи во время царствования короля Хосе (Жозефа Бонапарта), зверская расправа Фернандо с партизанским вожаком Эмпесинадо. Ощутима и до сих пор заставляющая историков ломать себе голову над ее объяснением, почтительная симпатия Фернандо, самого вероломного среди испанских монархов, к Гойе. Но, конечно, вся эмоциональная тональность разговора, все исповедальные признания Гойи «домыслены» биографом.
Вольно или невольно Сандро Васари сопоставляет впечатления дня, в котором он живет, газетные сообщения, радиопередачи, слухис эпохой, о которой он так напряженно размышляет. Ну а зрительные или слуховые галлюцинации, навязчиво повторяющиеся фразыэто уж следствие душевного возбуждения, владевшего, впрочем, не только Сандро и Мариной, но и всеми испанцами в ноябре 1975 года. Другой испанский писатель, Антонио Мартинес Менчен, в повести «Сладка и почетна смерть за родину» (1980) рассказывает, в какой лихорадке чувств и мыслей жили он, его близкие и друзья в тот месяц, когда агонизировал престарелый диктатор, и было уже очевидно, что страна стоит на пороге давно и страстно чаемых перемен.
Не одного Рохаса события современности побудили обернуться назад, к эпохе, отделенной от нас стопятидесятилетней дистанцией. Множество книг самого разного характера, историографических, эссеистских, биографических, художественных, посвященных эпохе Гойи, то есть рубежу XVIIIXIX вв. и первой трети XIX в., вышло в Испании за последнее время. Такой повальный интерес диктуется явственными, бросающимися в глаза аналогиями. Испанские республиканцы считали себя по праву прямыми наследниками республиканцев начала XIX в. и гимном своим сделали «Гимн Риего», родившийся в славные дни начала Второй испанской революции 18201823 гг. Франко ассоциировался с королем Фернандо VII, чей приход к власти сопровождался неслыханным террором, направленным против людей, доказавших в антинаполеоновской войне свой патриотизм, в отличие от самого Фернандо, угодливо поздравлявшего Наполеона с победами над испанскими партизанами (как не вспомнить о Гернике, превращенной в пепел фашистскими союзниками Франко!), королем, удержавшимся на троне лишь благодаря иностранным штыкам, ибо революция 18201823 гг. была подавлена французскими интервентами, так называемыми «ста тысячами сыновей святого Людовика», посланными Священным Союзом, охраняющим реставрированный порядок в Европе от любых революционных посягательств. Чрезвычайно много общего в идеологической атмосфере царствования Фернандо VII и диктатуры Франко, несмотря на разделяющие их сто с лишним лет и необратимые изменения в мировой политике; это общеерепрессии, направленные на искоренение всякого инакомыслия под предлогом охраны католической веры и «истинно испанских» убеждений, жесточайшая цензура, полицейский кордон, препятствующий проникновению всякой свежей мысли из других европейских стран. Аналогия становится еще поразительнее, когда мы подходим к последнему акту царствования Фернандо Желанногок его предсмертной болезни, исхода которой, затаив дыхание, ждали два противостоящих лагеря: либералы, рассчитывавшие на последнюю жену Фернандо, королеву Марию Кристину, мать его дочерей-малюток, и реакционеры, сгруппировавшиеся вокруг принца Карлоса, фанатика, полностью подчинившегося влиянию клерикальной камарильи. Тогда, как потом в ноябре 1975 г., испанцы понимали, что смерть одного человека влечет за собой перемены в общей судьбе, тревожились и ждали, кто с надеждой, кто с опасением, прихода новой эпохи. В прошлом веке смерть монарха, прозванного Желанным, а на деле ненавидимого многими испанцами, привела сначала к победе либералов, раскрепощению умов, а потом к так называемой «карлистской» гражданской войне. К чему приведет смерть диктатора, также пышно именованного «отцом нации», «вождем испанского народа» и ненавистного громадной части этого народа? Таким невысказанным, но внятным читателю вопросом заканчивается роман Рохаса. Ответ может дать только сама история.