- Будем надеяться, что у Аполлония будут хорошие новости для нас, когда он вернется. - Он отошел от укрытий. - Я считаю, что наша атака должна быть успешной, но надеюсь, что он сможет найти другой путь в долину. Он должен вернуться в лагерь до наступления ночи.
Массимилиан выглядел сомневающимся.
- Я бы не стал возлагать на это надежды, господин. Если он найдет что-нибудь так быстро, смею предположить, что враг уже знает об этом. Мне кажется, они выбрали это место, потому что здесь только один путь, и будет легко защищать ту позицию, которую они выбрали для своей обороны. Я не вижу особой надежды на альтернативу лобовой атаке, которую вы запланировали.
Катон негромко хмыкнул в ответ, оглянувшись в сторону лагеря. Центурион выводил своих людей за ворота, чтобы сменить отряд на часах. С возвышенности, на которой он стоял, Катон мог видеть крепостной вал лагеря и опытным взглядом наблюдал за удаляющимися фигурами. Все выглядело вполне нормально. Дозорные несли свою службу, первый из вечерних костров был разожжен, и клубы дыма изящно поднимались в неподвижный воздух, а люди из конного контингента выводили своих лошадей, чтобы покормить и напоить их водой из близлежащего ручья. Его взгляд переместился на участок огражденный частоколом, расположенный на небольшом расстоянии дальше по склону. Кроме двух воинов у ворот, там не было никаких признаков жизни, и он мог только представить, что творится внутри. Если судить по его собственному опыту борьбы с болезнью, хирургу хватает забот с пациентами. Если в карантине окажется больше людей, решил Катон, ему придется выделить хотя бы одного из санитаров для помощи хирургу. Это, в свою очередь, придаст больше шансов оставшимся в лагере воинам сил, чтобы справиться с врагом во время штурма. Однако, если те, кто контактировал с больными, заболеют, ему придется пересмотреть это решение.
Плацин прочистил горло.
- Так когда вы намереваетесь начать атаку, господин?
Катон перефокусировал свои мысли. - Первой фазой будет сжечь их оборонительные укрепления. Это мы сделаем завтра до рассвета. Как только пламя сделает свое дело, мы начнем штурм. Возможно, враг будет что-то ремонтировать, поэтому пусть твои люди подготовят лестницы на случай, если они понадобятся в последующей атаке.
- Да, господин. - Плацин кивнул, затем сделал паузу, прежде чем продолжить. - Есть вопрос, кто возглавит группу поджигателей. Если вам все равно, господин, я хотел бы получить честь первым ударить по врагу.
- Сегодня это будет только задание по разрушению их обороны. Я хочу, чтобы ворота сгорели, вместе со сторожевыми башнями и палисадом. Вот и все. Никаких попыток вступить в бой с разбойниками, центурион. Это ясно?
- Да, префект.
- В таком случае, ты можешь возглавить группу поджигателей.
- Да, господин. Благодарю.
Наблюдая за довольным выражением лица этого человека, Катон не мог не восхититься тем, как лучшие центурионы армии добровольно подвергают себя опасности. Плацин был из той же ткани, что и Макрон. Для них опасность и азарт действий были чем-то вроде наркотической зависимости. Удивительно, что в армии вообще остались такие люди, учитывая их тягу к опасностям. Для Катона все было иначе. Он был проклят живым воображением, и каждый раз, когда он сталкивался с перспективой опасности, его разум наполнялся страшными предчувствиями бесчисленных способов, которыми он может быть убит или получить увечье. Такие страшные мысли терзали его до того самого момента, когда он был призван рисковать своей жизнью. Затем, когда инстинкты, быстрые рефлексы и годы упорных тренировок брали верх, все тревожные мысли улетучивались, чтобы одолеть врага и одержать победу... или выжить и отступить, чтобы сразиться с противником в другой раз. После этого, когда разум возвращался, он всегда чувствовал потрясение от перехода от одного состояния сознания к другому и обратно. Раньше его удивляло, как Макрон все это спокойно переносит, и он знал, что именно в этом и заключалась их принципиальная разница. Макрон был солдатом до мозга костей, в то время как Катон чувствовал себя как бы самозванцем, играющим роль солдата. В последние годы это чувство немного ослабло, но он все еще осознавал пропасть между собой и такими людьми, как Макрон и Плацин. Возможно, когда-нибудь он сможет почувствовать себя по-настоящему дома в своем боевом снаряжении во главе людей, которыми он командовал. Если конечно он проживет так долго. Это навело его мысли на еще один вопрос.
- Массимилиан, ты должен занять место Плацина, если он падет. И общее командование, если со мной что-нибудь случится.
- Да, префект.
Катон поднял руку и почесал бровь рядом с глазной повязкой. Область вокруг глазницы была покрыта синяками и была нежной на ощупь. Глаз все еще пульсировал, и до сих пор зрение не подавало никаких признаков улучшения. Трудно было смириться с тем, что он может остаться слепым на этот глаз до конца жизни, и на мгновение холодный ужас перед потерей второго глаза вызвал ледяные мурашки на его шее. Быть слепым казалось ему судьбой, худшей, чем смерть.
- Тогда тебе лучше подготовить своих людей, центурион.
Плацин отсалютовал и пошел обратно к форту. Катон вернулся на вал в сопровождении Массимилиана. Среди скал и деревьев перед рвом не было видно никакого движения, но он заметил группу людей, стоявших на вершине скалы над ущельем, резко выделявшихся на фоне неба, когда они осматривали римские порядки.
- Они будут готовы к нашему приходу, - сказал Массимилиан.
- Это не поможет. Темнота скроет Плацина и его людей на протяжении большей части пути. Но как только поднимется тревога, они ударят по нашим парням со всех сторон.
*******
Когда два офицера возвращались в лагерь, Катон услышал звук приближающихся лошадей и, повернувшись, увидел Аполлония и его отряд, скачущих по дороге, по которой колонна прошла накануне. Пыль клубилась за ними, пока они приближались к лагерю. Когда агент увидел Катона, он вскинул руку и приказал остальным всадникам остановиться, затем перекинул ногу через седло и опустился на землю, а затем побежал к своему командиру, и в его лице читалось волнение.
- Есть успехи? - спросил Катон.
- Ты, должно быть, один из тех, кому боги благоволят, господин. - Аполлоний усмехнулся. - Есть еще один путь в долину, не более чем в полутора километрах отсюда. Мы о нем даже догадаться не смогли бы. Так как мы пропустили его, когда проезжали мимо. Но это было до того, как мы наткнулись на пастуха.
- Пастух?
Аполлоний позвал, и один из всадников вышел вперед. Сначала Катон подумал, что перед седлом лошади лежит связка тряпья, но потом увидел движение и конечности, хлопающие по бокам животного. Всадник сошел с коня и бесцеремонно свалил свою ношу на землю. Раздался крик боли и пронзительный поток проклятий, когда дряхлый старик, одетый в лохмотья и рваную овчину, зашевелился и тяжело поднялся на ноги. Его лысая голова была выжжена солнцем до темно-коричневого цвета, так что мягко поблескивала, как полированное дерево. На его челюсти красовалась клочковатая борода, и, когда он ругал всадника, сбросившего его на землю, Катон увидел, что у него всего несколько зубов. Его лицо, руки и ноги были грязными, а впалые глаза слезились. Его лицо было в синяках и струпьях, а борода покрыта матовым налетом, похожим на засохшую кровь.
- Что это за существо? - Катон усмехнулся. - Говоришь, что это пастух?
Аполлоний усмехнулся.
- Так он утверждал, когда мы застали его врасплох. Он вел козу за деревья, так что кто может сказать правду? Я подумал, что он может рассказать нам что-нибудь полезное, и мы остановились поболтать. Оказалось, что Милопий знает здесь козью тропу, которая ведет на вершину хребта. Он показал мне, где она начинается. Я пошел по ней вверх на небольшое расстояние. Кажется, это вполне осуществимо.
Катон почувствовал, что его пульс участился, когда он повернулся к старику.
- Это правда?
Милопий сузил глаза и поднял шишковатый палец, тыча им в сторону Катона, говоря с едва понятным акцентом. - Он сказал, ты вознаграждай меня, если я рассказать тебе!
- Награда? Конечно. Просто покажи нам этот путь.
- Что дать? Это первый.
- Назови, что ты хочешь, и оно твое, - нетерпеливо ответил Катон.
Старик проницательно оглядел его с ног до головы и склонил голову на одну сторону, как птица. - Пятьдесят монет
Катону показалось, что этот человек слабо понимает ценность своей просьбы. - Ассы, сестерции или денарии? Выбирай сам.
Милопий почесал бороду, прежде чем заговорить.
- Как лучше.
- Пятьдесят денариев, значит. Серебряные монеты.
- И осла.
- И осел, согласен.
В глазах старика сверкнула жадность. - Две осла!
- Не испытывай судьбу, старик. Монеты и оселтвои, если ты сможешь провести нас по тропе.
Милопий поморщился. - Моя показывай тебе дороги. Но моя не пойти. Плохие люди. Жестоко. Они избивай Милопий. Забрать его стад. Остался только один коза. Моя покажи. Моя покажи тебе дорогу. Ты идти. Моя останься.
- Нет. Ты пойдешь с нами. И никаких фокусов, иначе не будет монет. И осла не будет. И мы покажем тебе, какими жестокими могут быть люди...
Черты пастуха исказились так, что его лицо стало похоже на крупный грецкий орех, и он неохотно кивнул. - Моя согласен. Но сейчас моя голод. Ты накормить?
Катон указал на Массимилиана. - Центурион отведет тебя в форт и даст тебе немного еды. Следуй за ним.
Массимилиан сдержал отвращение к этому грязному образчику человечества и поманил к себе пастуха. Милопий замешкался, затем подозрительно посмотрел на Катона. - Монеты и осла. Не забывай.
Когда он зашагал прочь, Катон и Аполлоний смотрели ему вслед.
- Довольно большое открытие, не так ли? - сказал агент. - Когда мы его поймали, он сначала отказывался говорить, только издавал какой-то болезненный вой. Интересно, что разбойники сделали с ним, что он так испугался? Он затих, когда я предложил ему немного сушеного мяса и несколько глотков из бурдюка. После этого все вылилось наружу. Река слов. Суть в том, что большую часть своей жизни он жил один в пещере у подножия горного хребта, пас небольшое стадо коз и держался подальше от людей. Пока разбойники не наткнулись на него несколько дней назад. Бедный ублюдок.
- Он рассказал им о тропе?
- Я спрашивал его об этом. Он говорит, что нет.
- Ты ему веришь?
Аполлоний пожал плечами.
- Ты видел. Он наполовину сумасшедший. Но, по крайней мере, путь есть. Это правда. Я бы сказал, это стоит пятидесяти денариев и осла. Так, когда мы попробуем туда взобраться? Если она ведет туда, куда он говорит, то мы сможем привести в долину достаточно людей, чтобы зажать врага с двух сторон.
Скоро стемнеет, а луны в эту ночь не будет. Было бы опасно пытаться пройти путь в темноте. Кроме того, у Плацина и его людей уже были планы на сегодняшний вечер. Огонь отвлек бы внимание врага. Все внимание будет приковано к воротам и стене.
- Завтра. После первой атаки. Как только будет достаточно света.
*******
Плацин вышел из темноты за валом, гребень его шлема был черным на фоне звездного неба.
- Люди готовы, господин, - доложил он.
- Очень хорошо, - ответил Катон. - Можете начинать атаку. Да хранит Фортуна тебя и твоих людей.
- Благодарю, префект.
- Я буду с резервом, - добавил Катон без всякой необходимости. Они уже несколько раз обсуждали план, и его слова выдавали некоторую тревогу, которую он испытывал. Резервы должны быть наготове на случай, если враг нападет на Плацина и его людей. Он слегка прочистил горло и заговорил снова. - Запомни, вторая атака начнется, как только огонь сделает свое дело, независимо от того, вернемся мы с Аполлонием к тому времени или нет. Понятно?
- Да, господин, - терпеливо ответил Плацин.
- Действуй.
Они обменялись салютом, и Плацин занял свое место во главе колонны. Позади него темная линия тянулась назад к лагерю, и Катон различал очертания защитных каркасов и вязанок хвороста, которые несли на стихийно заготовленных рамах. То тут, то там он различал отблески зажигательных горшков, в которых горели масляные лампы, используемые для поджигания хвороста.
Плацин негромко произнес команду «вперед», и строй начал продвигаться через ворота и пересекать ров, оставляя промежуток в десять шагов между каждой группой, чтобы они не сбились в кучу и не стали легкой мишенью, если их заметят на пути через ущелье. В сумерках вперед были высланы пикеты, чтобы убедиться, что путь впереди очищен от вражеских наблюдателей, которые могут поднять тревогу. Произошла короткая стычка, после чего разбойники отступили через ущелье к безопасной стене в дальнем его конце.
Когда последние солдаты из зажигательного отряда прошли, Катон обратился к Аполлонию.
- Приготовь для меня лошадь, как только я вернусь.
- Да, господин.
- И еще проследи, чтобы пастух не ускользнул.
- Я приставил к нему двух человек. Я ясно дал понять, что сделаю с ними, если он вырвется или причинит сам себе вред.
- Тогда до скорой встречи.
- Береги себя, префект.
- Я всегда так делаю.
Аполлоний издал легкий смешок. Больше говорить было нечего, поэтому Катон кивнул ему и зашагал в сторону сорока ауксиллариев из шестой центурии, выдвигавшимся к воротам. Он проскользнул на позицию впереди опциона и проследил за тылом воинства Плацина, видневшимся на небольшом расстоянии впереди. Ему пришло в голову, что было бы разумно протянуть между колоннами веревку, чтобы исключить возможность потери людей из зоны видимости, но сейчас было уже слишком поздно, и все, что он мог сделать, это держать в поле зрения группу людей впереди себя.
Из-за защищенности местности ночь была теплой и безветренной, и в тишине слабый хруст калиг ауксиллариев и скрип кожаных ремней показались напряженному слуху Катона тревожно громкими. Колонна пробиралась сквозь выступы скал и кроны деревьев к нависшей громаде утеса у входа в ущелье. Катон пробирался впереди своего отряда, ожидая первого крика тревоги от одного из вражеских наблюдателей на скалах. Не было никакой возможности, чтобы разбойники не обнаружили Плацина и его людей до того, как они выйдут из ущелья. Вопрос был лишь в том, как далеко они успеют уйти, прежде чем их обнаружат.
Утесы с обеих сторон начали смыкаться, и невозможно было определить, где именно между ними находится ущелье. Катон увидел, что задняя часть колонны Плацина отклонилась вправо, когда они достигли подножия большого валуна и начали обходить его. Тишину ночи внезапно нарушил крик сверху, а мгновение спустя рог издал одну продолжительную ноту. Когда он затих, другой рог ответил ему вдалеке, заглушаемый скалами между ними. Раздался голос Плацина.
- Поджигатели! Вперед!
Мгновение спустя группа впереди Катона рванулась вперед, и он, опасаясь, что может потерять их из виду, крикнул через плечо: - Шестая центурия! За мной!
Он перешел на бег, чтобы догнать идущих впереди воинов. Впереди и сверху раздавались крики, топот калиг и ворчание людей, торопящихся сквозь ночь с тяжелой ношей. Катон обогнул скалу и увидел в пятнадцати метрах впереди черную пасть входа в ущелье. Звуки людей, прокладывающих себе путь через тесное пространство, эхом отражались от скал над головой и усиливали грохот, раздававшийся всего за мгновение до этого. Затем раздался новый звук: слабый стук падающей гальки и треск камня, отскочившего от скалы и ударившегося о дно ущелья с глубоким, отдающимся эхом рокотом. Затем последовали еще камни, и на этот раз Катон услышал треск дерева и крик боли, который прервался, когда офицер приказал пострадавшему закрыть рот.
Отряд поджигателей, шедший впереди Катона, остановился от звуков, и ему пришлось быстро остановить людей из шестой центурии, прежде чем двинуться вперед.
- Зачем вы остановились? - огрызнулся он. - Двигайтесь! Продолжайте идти вперед. Двигайтесь, Харон бы вас забрал!
В темноте встревоженные солдаты могли анонимно бросить ему вызов, и никто не подчинился его приказу. Катон схватил за руку бойца, стоявшего ближе всех ко входу в ущелье, и сильно толкнул его в сторону, прежде чем перейти к следующему. - Следуйте за мной, ублюдки!
Теперь, когда первые двое снова двинулись в путь, остальные последовали за ними, а Катон встал во главе группы и повел их вперед. Когда они вошли в ущелье, стало почти совсем темно, в ушах стоял шум падающих камней, крики ужаса и боли, грохот защитных рам принимавших на себя удары камней поменьше, бьющихся и отлетающих от скал по обеим сторонам.
В тридцати шагах от ущелья он наткнулся на спину ауксиллария, и оба они споткнулись, пытаясь удержать равновесие. Когда Катон пришел в себя, он схватил бойца и толкнул его дальше. - Не останавливайся!