Никите Ивановичу оставалось только низко склонить голову и облобызать протянутую для прощания руку. Ловко! Его отсылали в самый ответственный момент.
А как же присяга?попытался возразить он.
В формальностях ли дело?ободряюще улыбнулась ему императрица.Поцелуете крест позже. О вашей преданности мне хорошо известно.
Последние слова содержали обидный намёк, и Панин должен был сделать вид, что не расслышал его. «Хорошо же,думал он.На первом кону выиграли вы и ваши друзья-гвардейцы. Но не следует думать, что партия закончена». Он поспешил откланяться и исчез за спинами обступивших Екатерину сенаторов.
Начиналась присяга. Преосвященный сказал речь и вытянул вперёд крест, с трудом удерживая его обеими руками. С двух сторон митрополита под локти подхватили священники помоложе. Като стояла возле, милостиво улыбаясь каждому кто подходил целовать крест, а затем ей руку, и мучительно страдала от того, что подмышки у неё мокрые, по спине стекают ручьи, а лицо в пыли. На зоре она не успела умыться, натянула платье поверх ночного белья, протряслась в карете, пропотела и пропылилась насквозь. Чулки, которые в спешке подала ей Марфа, оказались чересчур тёплыми, а дорожные туфлина слишком маленьком каблуке.
«Только бы умыться,думала императрица, стараясь протягивать руку не слишком широким жестом, чтоб, не дай бог, не обдать господ сенаторов едким ароматом конюшни. Она скосила глаза на Алексея. Поручик был не лучше неётоже грязный и не выспавшийся. Но, кажется, он чувствовал себя привычнее. Только зло поводил в разные стороны головой, как норовистый скакун. Тогда в карете он не позволил себе лишнего. Один поцелуй. Но долгий и глубокий, как нырок под воду.
Присяга шла уже к концу, когда из соседнего с площадью проулка, от канала послышался дробный топот беспорядочно скачущих лошадей, и к Казанскому собору наконец вылетел Конногвардейский полк. Всадники спешили, не держали строй и, когда выровнялись в шеренгу за преображенцами, обиженно гудели, толкая товарищей крупами и боками лошадей. Офицеров среди них было маловато. Из общей выцветшей зелени мундиров яркими пятнами выделялась только пара человекадъютант принца Георга Голштинского Потёмкин и секунд-ротмистр Хитрово.
Екатерина сделала им милостивый знак подойти. Оба юноши спешились и нетвёрдой после скачки походкой двинулись к ступеням. Сенаторы нехотя пропустили взмыленных и взвинченных донельзя мальчишек. Като усмехнулась: среди роскошно одетых государственных мужей её «секрет»те, кто сегодня действительно делал дело,отличались крайней неопрятностью.
Что с вами? Почему вы опоздали?Императрица, сдвинув брови, разглядывала помятую форму и рассечённый подбородок Потёмкина.Вы дрались?
Прощения просим, матушка,хором загудели конногвардейцы.Офицеры наши не хотели пустить нас. Пока всех не пересажали под арест, не могли идти сюда. Повинную приносим...
Григорий Александрович,прошептала Като,как мой дядя?
Всё в порядке,отозвался Гриц.Наши при аресте обошлись с ним грубо. Пришлось вступиться.Он потёр пальцем подбородок.Но в целом могло быть хуже.
Благодарю,Като протянула ему руку для поцелуяВот уже второй раз я очень обязана вам. Жаль, что вы пострадали.
Пустое,Потёмкин поклонился и отступил в тень колоннады, пропуская других присутствующих.
Предчувствия, мучившие его накануне переворота, оправдались. Он едва не стал первой жертвой мятежа, заступившись за перепуганного принца Георга. Бедное начальство вскочило с кровати в рубашке и ночном колпаке с кисточкой, попыталось схватиться за шпагу, но было сбито с ног и завёрнуто в ковёр, чтоб не брыкалось. Когда Гриц подоспел унимать своих расходившихся товарищей, шефу Конногвардейского полка уже изрядно намяли бока. Глаз у него заплыл, один ус был выдран, изо рта торчал скомканный шерстяной чулок.
По запарке и Грицу разок въехали в ухо. Однако потом ребята охолонули, признали право Потёмкина командовать и требовать от них порядка. К этому времени он уже осип от крика и озверел от их дури. Как бы то ни было принц Георг остался цел, и Гриц был этим доволен: он не питал к шефу зла. Теперь особая признательность Екатерины согревала его душу.
Между тем присяга закончилась, и полки, медленно развернувшись, потекли стальной змеёй с площади. Под их неповоротливой охраной государыня двинулась во дворец, где её ожидала радостная встреча с сыном и ещё более радостнаяс водой и мылом.
Глава 4КАРНАВАЛ
Дворец напоминал корабль в бурю, волны народа накатывались на его стены, грозя снести в канал. Вопреки правилам, все находившиеся в здании, включая прислугу, высыпали в парадные сени встречать императрицу. Как и на улице, к ней тянулись сотни рук, слышались умилённые голоса и вздохи: «Матушка, кормилица, голубушка...» Екатерина приказала себе забыть, какими дерзкими и порой жестокими по отношению к ней были эти люди. Слишком мелкая сошкаони не заслуживали ни мести, ни гнева. «Улыбайся! Будь ласкова!»
Оставшись одна в проходной комнате, двери в которую с двух сторон припёрли стульями, Като потребовала воды.
Где мой сын?осведомилась она.Я хочу его видеть.
Перепуганного мальчика привели через несколько минут. Он дичился и не подходил близко к матери. Екатерина с неудовольствием отметила, что наследник вцепился в руку Панина до белизны пальцев и на её приветствие, заикаясь, пролепетал:
Рад стараться, Ваше Величество!
Като отложила в сторону полотенце, стряхнула пудру с ладоней и, приблизившись к сыну, опустилась перед ним на корточки.
Как ты?
Мальчик шарахнулся назад, прижался спиной к коленям воспитателя и вытаращил на неё круглые от страха глазёнки.
Паша,императрица взяла его руки в свои руки,Паша, ты так испуган... бедный,она хотела его обнять, но царевич завертелся волчком, вырываясь, и заревел в голос.
Никита Иванович,Екатерина выпрямилась.Что с ребёнком? Он сам не свой.
Солдаты, мадам,почему-то в извиняющемся голосе воспитателя Като послышалось торжество,напугали его высочество. Всю ночь горланили под окнами. Знаете ли, эти пьяные выкрики, брань, угрозы... Они орали: «Поднимем на штыки голштинского выродка! Смерть ему!» Павел Петрович решил, что это о нём.
При этих словах мальчик ещё плотнее прижался к Панину, в его глазах сверкнула незнакомая Екатерине злость, и он вдруг выпалил в тревожное лицо матери:
Ты гадкая! Зачем ты их привела? Не хочу! Боюсь!
Царевич затопал ногами и опрометью бросился бежать из комнаты.
«Ладно,решила императрица,позже поговорим.Она подняла гневный взгляд на Никиту Ивановича.Клянусь богом, у вас я его не оставлю». Екатерина уже чувствовала, что одновременно с борьбой за власть у неё под рукой разворачивается страшная схватка за сына. Она выиграла, примчавшись в столицу в карете Дашковой, провозгласив себя самодержицей, приняв присягу, как полновластная государыня, и проиграла... собственное дитя. От сознания этого было горько, у Екатерины защипало в носу, и горячая плёнка на мгновение заткала ей глаза. Но императрица справилась с собой.
Оставим это,она милостиво кивнула Панину.Какие новости от моего мужа? Кто-нибудь прибыл из Петергофа?
О, очень многие,лицо Никиты Ивановича расплылось в довольной улыбке,князь Трубецкой, граф Александр Шувалов, вице-канцлер Голицын. И даже сам канцлер Михаил Илларионович Воронцов. Все они поспешили сюда с миссией от вашего супруга. Каждый обещал ему выступить посредником и уговорить вас помириться с ним.
Помириться?протянула императрица.Но ведь мы не ссорились. В ссоре с государем народ,её рука указала на окно, за которым всё ещё кричала и бесновалась толпа. Летевшие в воздух шапки были видны со второго этажа.Сейчас я закончу туалет и выйду к ним,кивнула Екатерина.Прикажите накрыть завтрак. От голода даже победители звереют.
Во дворце не было гардероба Екатерины. Все вещиплатья, бельё, драгоценности, даже мебельбыли перевезены в Петергоф. Теперь, умывшись и расчесав волосы, императрица вдруг поняла, что ей просто не во что переодеться. Она, конечно, могла щёлкнуть пальцами и приказать любой из хлопотавших вокруг женщин одолжить ей своё платье. Но это выглядело бы нелепо.
В этот миг дверь в комнату распахнулись, и на пороге, расталкивая не пропускавших её дам, появилась Екатерина Романовна Дашкова.
Ma chere! Боже мой! Всё так невероятно!
Подруги расцеловались.
Какое счастье! Вы живы! Вы здесь!захлёбывалась от восторга княгиня.Такое ликование на улицах! Меня до дворца несли на руках! Называли «матушкой», целовали шлейф. И всё только потому, что пару раз видели возле вас...Тут только Екатерина Романовна спохватилась и медленно опустилась на колени, придерживая ладонями руку подруги.Простите, Ваше Величество. Надеюсь, я не позволила себе...
Императрица ласково притянула её и расцеловала в пылавшие от возбуждения щёки.
Душа моя, я тоже рада, что ты наконец пришла. А теперь скажи, что нам делать: моё платье помято, как букет цветов. Нового нет.
Вам не нужно платья!встрепенулась Дашкова.В такой день и в такую минуту подойдёт только мундир Преображенского полка. Надо попросить кого-нибудь из офицеров одолжить нам форму.
Идея была блестящей, и, оценив её выигрышность, Екатерина послала княгиню с запиской к Алексею Орлову. Дашкова умчалась, гордая значительностью возложенного на неё поручения. Подлец портной так и не принёс ей мужского наряданапился или испугался волнений на улице. Но теперь её тайная мечтаоблачиться в гвардейский мундирдолжна была исполниться.
Минут через двадцать она принесла два кафтана, лосины и сапогиони принадлежали подпоручикам Пушкину и Талызину. Хохоча и подбадривая друг друга, женщины начали натягивать форму. Пряжки гремели о пуговицы, лосины трещали на бёдрах, мундиры расходились на груди.
Наконец туалет был закончен. Екатерина могла гордиться собой: она выглядела, как настоящая амазонка, не скрывающая своей женственности и воинственности одновременно. Её тёмные волосы, перехваченные шёлковой лентой, свободно падали сзади на плечи. Холёные белые руки то и дело касались шпажной гарды у пояса.
Худенькая Дашкова, напротив, походила на четырнадцатилетнего мальчика-пажа. Чтобы усилить это сходство, княгиня по рыцарской традиции даже сняла одну шпору, чем привела подругу в восторг.
Вы мой верный оруженосец!захлопала императрица в ладоши.Клянусь, я верну вам шпору вместе с орденской кавалерией. Такая выдумка заслуживает награды!
Выйдя в аудиенц-залу, дамы наткнулись на Никиту Ивановича, нервно прохаживавшегося вдоль окна. Тут Дашкова заметила, что на государыне до сих пор нет ордена Андрея Первозванного, в то время как его голубая лента пересекала грудь Панина. Конечно, воспитатель наследникабольшая персона, но бывают случаи, когда... Юная княгиня кинулась к дяде, расстегнула на нём алмазный крест и вернулась к Като, благоговейно неся своё сокровище на вытянутых руках.
Ваше Величество, позвольте,Дашкова осторожно возложила орден на подругу.
Екатерина благодарно кивнула ей. Эта девочкапросто сокровище, когда надо эффектно обставить сцену! Императрица сняла с себя алую анненскую ленту, которую до сих пор носила к траурному платью, и протянула её княгине.
Спрячьте в карман или лучше наденьте на себя,прошептала она, касаясь губами щеки Дашковой.Вот я и посвятила вас в кавалеры, как обещала когда-то.
Екатерина Романовна готова была расплакаться от счастья. «О, только позвольте мне любить вас»,беззвучно выдохнула она.
Первое дело для ювелирапоспевать вовремя. Тонкий дымок от горячих пирогов возвестил Иеремии Позье, что уже шестой час, у пекаря по соседству поднимаются в печи сдобы, и тот растворил окно, выпуская ароматный запах на улицу.
«Значит, и мне пора,сказал себе ювелир, стягивая с лысоватой головы тафтяной колпак и шаря по полу ногами в поисках домашних туфель.Кто рано встаёт, тому Бог даёт». Швейцарец так давно жил в России, что привык повторять местные поговорки, как французы, вернувшиеся из Стамбула, через слово вставляют: «Иншалла!»
Двадцать восьмое июня обещало стать для Позье хлопотным днём. К обеду он должен был поспеть на праздник в Петергоф и ещё до вечернего бала раздать драгоценности всем знатным дамам, которые накануне привезли их ему для чистки и мелкого ремонта.
Бриллианты, как дорогие женщины, нуждаются в постоянном уходе. Опытный глаз Иеремии мог с одного взгляда определить истинный достаток семьи только по украшениям в ушах хозяйки. Грязный крючок в замочке или едва заметная царапина на подвеске говорили ему о тщательно скрываемом разорении имений. Легкомысленные парижские поделки с подкладной жатой фольгойо том, что перед ним нувориши, лишь недавно вошедшие в милость. Отсутствие старинных, ещё бабушкиных очелий среди парада пышных, намедни купленных парюро ложных уверениях в знатности рода...
Мадам Позье сама накрыла мужу завтрак: его любимый мармелад, цейлонский чай, хрустящие вафли и тонкие ломтики сыра (к несчастью, местного!). Сама подала одеваться и смахнула щёткой с плеч чёрного камзола комочки пудры от парика. К семи прибыл извозчик, и, сгибаясь под тяжестью палисандрового ларца с драгоценностями, ювелир спустился вниз.
Город уже просыпался. По улицам спешили прохожие, жители Охты волокли телеги с бидонами питьевой воды. Пироженщики и зеленщицы выкрикивали свой товар, сновали разносчики мелкой снеди. Слуги вытряхивали у порогов ковры, и повара окликали через открытые двери кухонь то одного, то другого торговца.
Господских карет ещё не было. Да и рано, восьмой час. Бог даст, к десяти проснутся. Тогда на улице не протолкнёшься. Надо поспеть до столпотворения.
Погоняй, братец!кинул Позье кучеру, но тот и сам был тёртый калачноровил поскорее вывернуть из города на широкую Петергофскую дорогусамую старую из «резидентских».
Сказать по чести, швейцарец очень опасался за сохранность своего сундучка. В нём было тысячи на две богатства, и, если б сейчас какой-нибудь ранний на подъём разбойник вздумал напасть на экипаж, он обеспечил бы себе безбедное существование до конца дней.
Посему Иеремия обрадовался, увидев скачущего во весь опор голштинского офицера. Приглядевшись, он узнал своего знакомого Давида Рейнгольда Сиверса, уроженца Дрездена и флигель-адъютанта государя. «Вот кто проводит меня до Петергофа»,решил ювелир. Однако облик вспотевшего, растрёпанного юноши в сбившемся кивере и расстёгнутом на груди мундире вызвал у него беспокойство.
Поворачивайте! Поворачивайте!кричал голштинец.Въезд в Петергоф закрыт! Кругом караулы!
Позье остановил извозчика и опустил стекло.
Давид, мой мальчик, что случилось?спросил он по-немецки.
Герр Позье? Это вы?подскакавший офицер с трудом перевёл дыхание.Удача, что я вас встретил. Императрица сбежала! Её ищут на всех дорогах! Разве вы не встретили по пути никакого экипажа?
Ювелир стянул с носа очки и протёр их платком.
Никак нет, Давид. Тракт пуст, как кишки матроса. Возможно, она поехала другой дорогой.
Возвращайтесь в город. Здесь небезопасно.Адъютант развернул танцевавшую у кареты лошадь и, махнув Позье на прощание рукой, помчался обратно к резиденции.
Поворачивай-ка, братец, домой,окликнул седок кучера.А то греха не оберёмся.
Истинная правда, барин,подтвердил мужик.Мало ли как оно повернётся.
Больше они не сказали друг другу ни слова, обменявшись понимающими взглядами, и извозчик принялся нахлёстывать лошадей: «Ну пошли, пошли, сучьи дочери! Выноси нелёгкая!» Оба не жаждали встречи с гвардейскими разъездами, опасаясь задержания и долгого бестолкового дознания: кто такие? откуда?во время которого у мужика, как пить дать, сведут на сторону кляч-кормилиц, а у ювелира конфискуют вещи и поценнее...
К счастью, хитроватый кучер знал, как просёлками подкатить к самому городу. Он изрядно растряс швейцарцу жиры, зато обошёл все шлагбаумы и выскочил чуть не у самого Аничкого моста, ловко ввалившись в столицу с другой, не подозрительной для стражи стороны.
За пару часов, прошедших с отъезда Позье, Петербург преобразился. Он не только проснулся, но и встал на дыбы. По ещё недавно пустым улицам галопом носились конногвардейцы (чего они, конечно, не позволили бы себе в другое время), распоясанные, без киверов и едва ли не в расстёгнутых рубашках. Солдаты потрясали обнажёнными саблями и хрипло орали: «Да здравствует Её Величество Екатерина Алексеевна!!!»