Так что все, чего ей под конец было нужно, это балкон и муж, который не ходит в туфлях для гольфа по паркету, время от времени кладет рубашку в стиральную машину и который когда-нибудь, хоть один-единственный раз сказал бы сам, что она приготовила вкусный ужин, чтобы ей не пришлось выпрашивать эти слова. Дом. Детипусть не ее, но которые хотя бы приезжают домой на Рождество. Или хоть делают вид, что у них есть веские причины не приезжать. Правильно устроенный ящик для столовых приборов. Окна, через которые можно видеть мир. Кто-то, кто обратит внимание на то, что Бритт-Мари тщательно уложила волосы. Или хоть притворится, что обратил внимание. Или хоть позволит притворяться ей, Бритт-Мари.
Хоть бы кто-нибудь когда-нибудь, хоть один-единственный раз, придя в дом, где пол сияет чистотой, а на столегорячий ужин, увидел, как она старалась. Потому что людиони как ужин. Не просто так, а ради чего-то. «Как здорово у тебя получилось». Вот ради этого.
Конечно, сердце разбивается, когда уходишь из больницы, унося рубашку, которая пахнет пиццей и духами. Но разбивается оно по трещинам, которые на нем уже есть.
В шесть часов утра Бритт-Мари зажгла лампу на кухне. Не потому, что ей захотелось света, но она рассуждала так: люди видели, что вчера вечером у нее горела лампа, и пусть они сделают из этого вывод, что Бритт-Мари провела ночь в молодежном центре, зато уж точно не подумают, что в шесть утра она еще спит.
Перед диванами стоял старый телевизор. Бритт-Мари могла бы его включить, чтобы стало не так одиноко, но не включила, потому что по нему наверняка передают футбол. В наше время по телевизору постоянно передают футбол, а от этого Бритт-Мари одиноко еще больше. Стены центра обступили ее в выжидательной тишине. Кофеварка лежала на боку и больше не мигала. Бритт-Мари сидела рядом на табуретке и вспоминала, как дети Кента сказали ему, что у Бритт-Мари «пассивная агрессия». Кент рассмеялся так, как он смеется, когда пьет водку с апельсиновым соком и смотрит футбольный матч (живот прыгает, порциями выдавливая смех через ноздри), и ответил: «Да у нее не пассивная агрессия и даже не активная пассия!» А потом засмеялся так, что пролил водку с соком на ковер. Именно в тот вечер Бритт-Мари ни слова не говоря, перетащила ковер в гостиную. Это ни в коем случае не было пассивной агрессией, но всему есть границы.
Она расстроилась не из-за слов Кентаа из-за того, что он даже не подумал, вдруг она стоит рядом и слышит его слова. Бритт-Мари отлично знала, что Кент сам не представляет, что значит «активная пассия», но оскорбилась, поскольку прекрасно поняла, какой смысл он вкладывает в это выражение.
Бритт-Мари не сводила глаз с кофеварки. И в какое-то блаженное мгновение вообразила, что сумеет ее починить, но тотчас одумалась и отдернула руку.
Она ничего не чинила с тех пор, как вышла замуж. Дожидалась Кента. Кент, когда в программе о ремонте показывали женщин, вечно говорил, что «бабе даже икейскую мебель не собрать». И ворчал насчет «квоты». Бритт-Мари обычно сидела рядом с ним на диване и разгадывала кроссворд. Всегда рядом с пультомчтобы чувствовать на коленях пальцы Кента, когда он нашаривает пульт, чтобы переключиться на футбол.
Бритт-Мари глянула на кофеварку и решительно сцепила руки в замок на животе. Потом взяла еще соды и продолжила уборку. Она только-только успела насыпать пекарского порошка на диваны, как раздался стук в дверь. Чтобы открыть, Бритт-Мари требуется некоторое времяровно столько, сколько нужно, чтобы забежать в ванную и уложить волосы перед зеркалом, а ведь света в ванной нет.
Кент никогда не понимал, зачем она каждый раз так тщательно причесывается. Даже перед выходом в магазин.
Как будто дело в том, что люди о ней подумают.
За дверью сидела очень довольная Личность с картонной коробкой в руках.
Ах-ха, сказала Бритт-Мари коробке.
Отличное вино, понимаешь. Дешевое. С грузовика упало, ну! объяснила Личность.
Бритт-Мари не поняла.
Только придется перелить в бутылку с этикеткой и всей хренью, на случай, если налоговая привяжется. У меня в пиццерии называется«домашнее красное», на случай, если налоговая привяжется, окей? Личность кинула коробку Бритт-Мари, после чего переехала через порог и огляделась.
На смесь снега и гравия, оставленную колесами на полу, Бритт-Мари смотрела с таким отвращением, словно это были экскременты.
Прошу прощения, как продвигаются работы по ремонту моего автомобиля? спросила она.
Во продвигаются! Во! А я, понимаешь, Бритт-Мари, спросить хотела: тебе цвет важен?
В каком смысле? изумилась Бритт-Мари.
Личность взмахнула руками:
Да знаешь, есть у меня дверь. Во дверь! Но как бы не того цвета, что машина. Как бы в желтизну.
А с моей дверью что? перепугалсь Бритт-Мари.
Ничего! Ничего! Просто спрашиваю! Желтая дверь? Не подходит? Она это, как его? Окислилась! Старая дверь. Уже почти не желтая. Уже практически белая.
Прошу прощения, мне хотелось бы в полной мере довести до вашего сведения, что машина у меня белая и я никоим образом не потерплю в ней желтой двери! воскликнула Бритт-Мари.
Личность замахала руками на Бритт-Мари:
Окей-окей. Тише, тише, тише. Достанем белую. Не проблема. Не лимон в заднице. Но белая меняет эти, как их? Сроки доставки!
Она беззаботно кивнула на вино:
Вино любишь, Бритт?
Нет, ответила Бритт-Мари, не потому что она не любила вина, а потому что, если ответишь «я люблю вино», люди сделают вывод, что ты алкоголик.
Бритт-Мари не хотелось, чтобы люди делали такие выводы.
Все любят вино, Бритт! ухмыльнулась Личность.
Меня зовут Бритт-Мари. Бритт меня звала только моя сестра, возмутилась Бритт-Мари.
Сестра? Личность просияла. Значит, есть это, как его? Второй экземпляр? Свезло миру!
Личность ухмыльнулась, словно это была шутка. Причем, по-видимому, на ее, Бритт-Мари, счет.
Сестра умерла, когда мы были маленькими, сообщила она, не отрывая взгляда от пакета с вином.
Ой ну блин я это, как его? Соболезную, печально проговорила Личность.
Бритт-Мари сильно поджала пальцы в туфлях и тихо ответила:
Ах-ха. Очень любезно с вашей стороны.
Личность уже улыбалась.
Вино вкусное, но немного это, как его? Мутноватое! Его бы пару раз процедить через такой кофейный фильтр, ну. И будет зашибись! с энтузиазмом сообщила она.
Заметив на полу сумку Бритт-Мари и цветочные ящики, Личность улыбнулась еще шире:
Вот хотела подарить его тебе в честь выхода на работу, но вижу, что оно больше подарок на это, как его? Новоселье!
Бритт-Мари с оскорбленным видом держала пакет на вытянутых руках, будто тикающую бомбу.
Позвольте заметить, я здесь не живу.
А где ж ты спала? ухмыльнулась Личность.
Я не спала. Бритт-Мари захотелось вышвырнуть пакет за дверь и зажать уши руками.
Тут есть типа гостиница, сказала Личность.
Бритт-Мари благожелательно кивнула:
Ах-ха, у вас и гостиница есть, подумать только! И пиццерия, и автосервис, и почта, и продуктовый магазин, и гостиница? Должно быть, вам это нравится. Не нужно определяться с выбором.
Физиономия Личности вытянулась от непритворного удивления.
Гостиница? Зачем мне гостиница? Нет-нет-нет, Бритт-Мари. Это не мойэтот, как его? Профиль!!
Бритт-Мари потопталась в нерешительности и наконец поставила вино в холодильник.
Я не люблю гостиницы, сообщила она и захлопнула дверцу.
Нет, едрить! Не ставь в холодильник, в нем осадок будет! завопила Личность.
Бритт-Мари смерила ее сердитым взглядом.
Неужели обязательно сквернословить в помещении, словно мы какие-то дикари?
Личность поехала на кухню и принялась дергать ящики в поисках кофейных фильтров.
О-о-о, Бритт-Мари! Нашла. Фильтруем. Будет зашибись. Или, понимаешь, можно с фантой смешать. У меня есть дешевая, понимаешь. Китайская!
Вдруг Личность осеклась: заметила кофеварку. По крайней мере, ее останки. Бритт-Мари неловко сцепила руки в замок. Ей захотелось найти вход в черную дыру, отряхнуть его от невидимых пылинок и провалиться туда.
Что что это? спросила Личность, переводя взгляд со швабры на останки кофеварки с отметинами от ручки швабры.
Бритт-Мари долго стояла молча, с пылающими щеками. Может быть, она думала о Кенте. Наконец она кашлянула, выпрямила спину и, глядя Личности прямо в глаза, произнесла:
Выброс гравия.
Личность посмотрела на нее. Потом на кофеварку. На швабру. И захохотала. Громко. Потом закашлялась. Потом захохотала еще громче. Бритт-Мари глубоко оскорбилась. Разве она сказала что-то смешное? Во всяком случае, сама Бритт-Мари ничего смешного в виду не имела. Она уже не первый год, насколько помнит, не имеет в виду ничего смешного. Стало быть, смеются над ней, а не над ее словами, а это обидно. Такое случается, если долго живешь бок о бок с человеком, который постоянно пытается говорить смешное. В их браке смешное говорил только он. Кент говорил смешное, а Бритт-Мари шла на кухню мыть посуду. Вот такое разделение труда.
А теперь вот Личность захлебывалась от хохота, так что кресло грозило перевернуться. Бритт-Мари растерялась, а ее естественная реакция на растерянностьраздражение. И никакая не агрессия, разумеется, потому что Бритт-Мари не агрессивна. Она принесла пылесос и принялась демонстративно пылелосить посыпанные пекарским порошком диваны.
Хохот перешел в хихиканье и бормотание «выброс гравия, выброс гравия, уржаться, ну». Потом Личность умолкла, призадумалась и выпалила:
У тебя там в машине здоровенная упаковка!
Словно это сюрприз для Бритт-Мари. Судя по голосу, Личность все еще ухмылялась.
Я знаю, ответила Бритт-Мари, не оборачиваясь.
Кресло Личности подкатилось к двери.
Тебе помочь, это, ее дотащить?
В ответ Бритт-Мари включила пылесос. Личность завопила во всю глотку, чтобы перекрыть гул:
Мне это ничего не стоит!
Бритт-Мари крепко-крепко, изо всех сил, вдавливала насадку пылесоса в диванную обивку. Снова и снова, до тех пор, пока Личность не сдалась, крикнув напоследок: «У меня, понимаешь, есть типа фанта, если хочешь, к вину! И пицца!» Дверь закрылась. Бритт-Мари выключила пылесос. Не хочется быть невежливой, потому что она вежливый человек. Но с упаковкой ей помогать не надо. Сейчас для Бритт-Мари самое важное на светеэто чтоб никто ей не помогал с этой упаковкой.
Потому что в неймебель из «Икеи».
И Бритт-Мари соберет ее сама.
8
Время от времени мимо Борга проезжают грузовики, отчего молодежный центр сотрясается, будто стоит на разломе литосферы. Она постоянно встречается в кроссвордах, эта литосфера, так что Бритт-Мари в таких вещах разбирается. О местах вроде Борга Бритт-Мари слышала от матери, будто они «за гранью добра и зла», потому что о сельской местности и ее жителях мать Бритт-Мари была именно такого мнения.
Мимо прогрохотал еще один грузовик. Зеленый. Стены тряслись. Бритт-Мари, конечно, уже поняла: раньше грузовики приезжали в Борг, а теперь едут мимо. Сюда уже никто не едет. И отсюда тоже.
Этот грузовик напомнил Бритт-Мари другой. Промелькнувший в окне машинытогда, в последний день ее детства. С тех пор Бритт-Мари то и дело спрашивала себя, успела бы она крикнуть. Как будто это могло что-то изменить. Мама велела Ингрид пристегнуться, а Ингрид никогда не пристегивалась и теперь не стала. Они стали пререкатьсяи не увидели грузовика. А Бритт-Мари увиделаона-то всегда пристегивалась, ей хотелось, чтобы мама обратила внимание, что она пристегнулась. Но мама никогда не обращала на это внимания, потому что Бритт-Мари и так все делала правильно.
Он налетел справа. Зеленый. Это Бритт-Мари помнит. Помнит стекла и кровь по всему сиденью. Последнее, что запомнила Бритт-Мари, прежде чем потерять сознание, что надо убрать кровь и стекло. Навести порядок. И когда она очнулась в больнице, то именно этим и занялась. Стала наводить порядок. После похорон сестры, когда одетые в черное родственники пили кофе в родительской квартире, Бритт-Мари положила салфетку под каждую чашку, перемыла все блюдца и протерла все окна. Когда отец начал все дольше задерживаться на работе, а мать окончательно перестала разговаривать, Бритт-Мари прибиралась. Чистила, мыла, драила. Наводила порядок.
Она надеялась, что мама рано или поздно встанет с постели, увидит и скажет: «Как здорово у тебя получилось!» Только этого так и не произошло. Они никогда не говорили о горено не могли говорить и ни о чем другом. Бритт-Мари вытащили из машины какие-то люди, ктоона не знала, но знала, что мать в молчаливой своей ярости так и не простила им, что они спасли не ту дочь. Может быть, Бритт-Мари тоже их так и не простила. За то, что спасли ей жизнь, в которой остался только страх дурно пахнуть после смерти. А однажды Бритт-Мари читала отцовскую утреннюю газету и увидела рекламу средства для мытья окон. Так жизнь и пошла.
И вот ей шестьдесят три, она вдали от дома, за гранью добра и зла, и созерцает Борг из окна на кухне молодежного центра; «Факсина» у нее нет, и мира она не видит.
Разумеется, Бритт-Мари стояла достаточно далеко от окна, чтобы не было видно, что она стоит и смотрит в окно. Что о ней подумают? Что она целыми днями пялится в окно, как уголовник? Но ее машина оставалась на парковке. Бритт-Мари забыла в ней ключи, а упаковка из «Икеи» так и лежит на заднем сиденье. Да и как ее дотащишь до молодежного центраупаковка-то тяжеленная! Почему, не очень понятно, потому что не очень понятно, что там внутри. Предполагалось, что табуретка наподобие тех двух, что стоят на кухне молодежного центра, но когда Бритт-Мари нашла на складе «Икеи» нужный стеллаж, то упаковок с табуретками на полке не оказалось. Бритт-Мари впала в ступор и полдня осмысляла, нужна ли ей именно табуретка, пока не испугалась, что это наверняка выглядит подозрительно. Что люди подумают? Наверняка что она собирается что-нибудь стащить. От этой мысли ее охватила паника, и, внезапно исполнившись невероятной силы, Бритт-Мари сволокла с ближайшей полки первую попавшуюся упаковку, во всех отношениях очень похожую на то, что она искала все это время. Как ей удалось перегрузить упаковку из тележки в машину, Бритт-Мари и сама потом поражалась. Наверное, это была та самая сила, которая в телесюжетах про землетрясения появляется у матерей, помогая им поднимать каменные плиты, чтобы спасти детей. Просто в Бритт-Мари эта сила пробудилась от страха, что посторонние заподозрят ее в преступных намерениях.
На всякий случай Бритт-Мари отошла еще дальше от окна. Ровно в двенадцать часов она накрыла себе стол к обеду. Это был не то чтобы обед и не то чтобы столвсего лишь жестянка арахиса из гостиничного мини-бара и стакан воды, но цивилизованные люди обедают в двенадцать, а Бритт-Маричеловек цивилизованный. Прежде чем сесть, она постелила на диван носовой платок, высыпала арахис на тарелку и принялась есть орешки ножом и вилкой; осуществить это оказалось так же трудно, как вообразить. Потом Бритт-Мари вымыла посуду и еще раз прибралась, так тщательно, что у нее почти кончился запас соды.
Она обнаружила маленькую прачечную со стиральной и сушильной машинами. Бритт-Мари вымыла обе, употребив на это остатки соды, как голодающий на необитаемом острове жертвует последним метром рыболовной лески. Не потому, что Бритт-Мари собралась стирать, а потому что невыносимо думать, что они стоят здесь немытые. В углу за сушилкой обнаружился мешок, полный белых маечек с цифрами. Футболки, догадалась Бритт-Мари. Все стены молодежного центра были плотно увешаны фотографиями разных людей в таких же маечках. Разумеется, футболки оказались сплошь в пятнах от травы. Это кем надо быть, чтобы заниматься спортом на улице в светлой одежде? Дикарями!
Взяв мобильный, Бритт-Мари позвонила девушке из службы занятости, чтобы узнатькак она полагает, есть ли в продуктовом магазине/пиццерии/автосервисе/на почте в продаже сода. Сода исключительно эффективна от травяных пятен. Девушка не отвечала. Занята своей статистикой, естественно. Бритт-Мари погибает в диком краю, но это никого не волнует.
Бритт-Мари сняла с вешалки пальто. Прямо возле двери, сбоку от фотографий футбольных мячей и людей, которым другого дела нет, как пинать их, висела желтая футболка с надписью «Банк» над цифрой «10». Прямо под ней красовалась фотография улыбающегося старика, который держит перед собой эту самую футболку.
Надев пальто, Бритт-Мари открыла дверь. И увидела лицо, на котором читалось явное намерение постучаться в упомянутую дверь. Лицо посасывало снюсво всех отношениях скверное начало для непродолжительных отношений лица и Бритт-Мари, которая снюс терпеть не могла. Отношения закончились через двадцать минут; лицо отправилось своей дорогой, посасывая снюс и бурча что-то похожее на «мымра».