Как, спрашиваешь, пронюхал? Поди, вон, с его помощью, кивнул презрительно на Растёбина Мурзянов.
Чьей помощью? непонятливо нахмурился Ян.
Чего?! переспросил Никита театрально-возмущенно.
Того! Не ты ли стуканул Лебедю про пункты да подпункты?
Если Никита не почуял вину сразу, ещё там, в кабинете, то лишь благодаря Позгалёву. Ян сам не заметил, как своим извечным благодушием, и грамма сомнения не допускающим, что кто-то из своих может оказаться не своим, подсветил его со всех сторон. Подсветил так хорошо, что липкой чернильной жабе неоткуда было подступиться. Но, пока Ян беспечно фонарничал, Мурз сознательно и крепко подозревал, и вина тут же пристроилась сзади, дохнув Никите в затылок. И вот уже Растёбин лихорадочно вспоминает, когда и кому мог выболтать; вспоминает, чего и в помине не было!
Чёй-то он говорит такое, штабной?
Враньё, зачем мне это надо-то? буркнул Никита и сам поверил себе со скрипом.
Зачем? А кто ещё, кроме него, знал, если так-то?! Нас тутраз, два и обчёлся! втолковывал Позгалёву Алик.
Хилый аргумент, Мурз. Да уж чёрт его знает, с кем мы тут только не керосинили. Кто угодно мог. Рентгенолог хоть. При нём ты раз двадцать подшофе брал дембельские аккордырапортану, мол, и заживу. Было?
И что? Тоже мне секретрапортану! Откуда Лебедь про пункты и подпункты в курсе? Это ж наш разговор, тогда, на троих. Слово в слово. Тоже я разболтал Майкову? Ничего, кроме «рапортану», и не было. Или он рентгеном меня просветил? Да иди ты.
Тут и без «разболтал» несложно сообразить. И потом, Мурз, ты под синьку иной раз свиристишьсебя не помнишь, чё уж говорить.
Алик, ссутулившись на краю койки, желчно уставился в полнадувшийся, незаслуженно обиженный мальчишка:
Ага, вот, значит, кто у вас крайний.
Крайний? Где тут кто крайний? Позгалёв зашастал глазами по углам комнаты. Откинув свисающую простыню, сулся было под койку:
Что-то не вижу Крайних мы, в отличие от кое-кого, не назначали. Ты о ком вообще?
Ладно, остывший Мурзянов глянул на Никиту смазанно, избегая зацепиться взглядом. Отходчиво гаркнул:
А на кого ещё было думать? Я его два дня знаю. И лепить мне, гневно скосился на Позгалёва, не надо! Взяли моду, что тогда, что сейчас. Типа склероз у Мурза. С памятью порядок! Сколько б ни залил!
Вот долдон, отмахнулся Ян, тебя кто винит?
С минуту молчали. Никита, ошарашенный, безуспешно давил не свою вину и въевшуюся с ней на пару злость к Алику. И если последняя при виде мальчишески недотёпистого лица мичмана улетучивалась с шустростью пара, вина иссякать не спешила, сочась медленными каплями.
Ладно. Всё. Чё теперь дебаты разводить, узнал и узнал, подытожил Ян, надо думать, чё дальше.
Нет, и главное жодин в один наш разговор! не унимался Алик. Правда, теперь уже не рыская подозрительно взглядом в Никитину сторону.
Как-то быстро он сдулся, поглядывал тот на Алика, видать, точносам ляпнул кому, а теперь стрелки переводит.
В ответ на мурзяновский пыл Ян лишь рассеянно икнул:
Короче, скажи ещё, слушает нас. Чего гадать, как хрычёвки
А что, вполне клещ способен. Не удивлюсь.
Мичман подхватился, взведённый; замаячил туда-сюда меж коек с новой идеей. Сел на подоконник.
Точно. Ведь запросто ж мог. Похоже ж на падлятника. Вкрутил где-нибудь, и пишет нас. Ещё после такого репу чешемторчать тут крысами или как? Да морду набитьи все дела! Эй, мне насрать на твои ультиматумы, адресовался Мурзянов через воображаемых жучков к коменданту, ты вообще кто есть, чтоб я, мичман Северного флота, как подвальная крыса, ныкался?!
Мурз, тут стоит раскинуть хорошенько, прежде чем
Чего раскидывать-то?
Если Еранцев и вправду замначальника управления кадровдело серьёзно. Десять лет твоих, которые год за двакоту под хвост: ни пенсии, ни хаты.
Отвергнув довод Яна, мичман слетел с подоконника, прянул к входной двери. Начал ощупывать-простукивать розетки да выключатели.
Вот сюда мог выдал авторитетно, вскрывать надо, смотреть.
Бросил это дело, подскочил к столу.
Или сюда, шуршанул рукой по исподу столешницы. Падлятник, под домашний арест решил Я утираться не собираюсь. Я тебя выведу, гнида.
Теперь Никита не сомневалсяМурза за шиворот влекла показная бравада, а версия с жучкамичтоб оправдаться за свой длинный язык и пустые подозрения в его адрес. Растревожив рыжих муравьев, Мурзянов сорвал с места холодильник, глянул под плафоны ночников, перевернул стулья, загнул углы ковра.
Я те послушаю, слухачок!
Брось шизнёй маяться, хмыкал утомленный Аликовыми перемещениями Ян, тоже мне, птицы, слушать нас.
А тот, прыгнув на табурет, в рукенож, тащил с гвоздя радиоточку.
Уймись, сказал! Ян встал, выдрал у Мурзянова радио, бросил неугомонного, как котёнка, на койку. Шлёпнувшись, мичман застыл с выражением возмущённого, готового раскиснуть, ребёнка.
А может, ты и протёк?! По трезвой свиристишь, не хуже моего по пьяни!
Может, и протёк, не стал оспаривать Ян. Посадил репродуктор обратно, ещё я буду на курорте, как параноик, озираться, повернул ручку громкости:
грамме лучшие песни советских и зарубежных композиторов: Юрий Антонов, Тото Кутуньо, Пупо. Начало танцевального вечера в двадцать два часа.
Короче, потрошитель радиоточек, каптри грозно высился над мичманом, придавив того надёжно своей тенью, бунт гниде Лебедеву? Я правильно понял?
И не сомневайся!
Ну а ты, Никита? стоя против света, Позгалёв смотрел на него вычерненной половиной лица, морской центурион из казарм Тарентума.
Где-то чуть выше «Звезды», в серпантинных петлях, стрельнула автомобильная шина. Упавший с веток клекочущий птичий грай крапчатым шквалом сомкнул занавески. Молот отцовского баса принялся мерно садить в ухо: размазня, тряпка, не оправдал!
Под домашним арестом шансы видеться с Дашей малыэто одна печаль. Другаяесть ли у меня выбор? По всему, арифметика простая: куда моя одна треть против их двух атомно-дизельных третей?
Ну а что я, что я я с вами.
Тогда полируйте ботычерез час ужин, потом танцы.
Решение было принято, и Алик резво, как по щелчку, скис. К розеткам, выключателям и прочим местам возможного гнездования жучков оравнодушел. В сторону радиоточки не глядел вовсе. Лишь тучная муха на молочно-голубой глади далёкого потолка привечала его потерянный взгляд.
Уныньем Никита не сильно отстал от торпедиста. Парад-саботаж представлялся в краскахначалом их конца. Солнечный образ Даши, затенённый вновь проснувшимися страхами, и тот потускнел. Теперь отца ждут гарантированные неприятности, а меня«радушный» приём дома. Какой же дурак!
Короче, к ботам, как ошпаренные, мичмана не кинулись. И даже обязательными по случаю приёма пищи брюками пренебрегли, оставшисьс перепугу за свое решениев мятых трениках. Зато Позгалёв, час напролет самозабвенно распевая, насвистывая в унисон журчащему крану, полируя зубы пастой «Хвойная» фабрики «Свобода», воркуя электробритвой «Бердск-9», хлестаясь лосьоном «Огуречный», тщательно надраивался. Затем пошёл в бытовку «гладануться». Вернувшись, всё рассматривал себя придирчиво в зеркало, не замечая соседских упаднических физиономий. Даже ступив на алую ширь коридорной дорожки, продолжал одёргивать редкие складки, морщившие мишек на его козырной рубахе «Олимпиада-80», и центровать малахитовые запонки. И тут только вспомнил, что не один: их, вообще-то, трое.
О, а чё мы, парни, приуныли? Ну-ка, выше шнобеля! Когда такие рядом герои, я горд и рад! Так это чего ещё? Что за сподники, что за вшивоза?! Ну, трактористы, ни-ка-кой культуры бунта! Вы жВМФ, у нас даже половые тряпки чище, чем подворотнички в ихней Таманской дивизии! И что теперь встали? Ни хрена! Вперед, позорники, вперед! толкал их на амбразуру Ян, и мичмана, понурые, двинулись навстречу Еранцеву, дабы взорвать его базедовое высокомерие скромным, но неразменным достоинством моряков.
Что там отстал, такой весь красивый? волновался Алик.
Ян шел позади, конвоем, но Никитина и Аликова тени едва поспевали за исполинской тенью капитана, грозным пульсирующим натёком торившей им путь по алому ворсу дорожки.
Перед прорывом японской эскадры, лекторствовал в затылки Ян, экипаж канонерской лодки «Кореец» надел чистое бельё и парадную форму. Считайте, что я не с вами, чуханьё!
Щас! угрюмо огрызался Алик, проголосовано единогласно!
Что-то новенькое. Так уж единогласно?
Чёё? проверещал мичман.
Их бравый марш достиг лестницы, и тут Алик начал прозревать, что этот «Кореец» позади имеет в виду. Стремительным разворотом Мурз остановил шествие.
Чё за базар, Позгалёв? Алик, как обманутая жёнушка, свирепо заломил свою басурманскую бровь, чтоб подначки потом кидать: мол, ни при делах был, так, что ли? Ты за или нет?
Если отмотаете чуток назад, меня вы даже не спросили.
Вот-ты-Позгаль-хрен
Да я не в претензии, парни. Не спросили, и не спросили. Вы ж большинство. И вообще, я перетопчусь у своей песни на горле, сокращение, не сокращениеи хер бы с ним; пусть штампуют пункт дэ. А вот ваш кислый вид не шибко радует. Сам-то готов губу с крючка, Мурз? Готов по несоответствию? Только начистоту, пойму без обид.
Перетопчешься? Мне-то не вкручивай! Чтоб нас же потом и сделать крайними! Всё, стоп машина! Вот что я тебе скажу, Позгаль:заигрался ты! Я иду обратно! Привет!
Отдав прощальный салют, насупленный мичман решительно уселся на ступеньки.
Слушайте, счетоводы, Ян с обалделой улыбочкой оглядел обоих, вы ж и вправду по-любомубольшинство. Готов подчиниться, даже если у большинства разжижение твёрдости приключилось. Вот что мне кумекается.
Кто-то тут хитромудрый жопой виляет, вот что мне кумекается! рыкнул снизу Алик.
Всего-то напомнил про их единогласное, а они вдруг резко стухли. Вдвоёмсила, или без Позгалёва, как без титьки?
Какие сложности? Давайте заново проголосуем, предложил Никита.
Дорога ложка к обеду, отрезал Ян.
Всё, с меня хватит! окончательно взъярился Алик. Он же подстроил, Никит, посмеяться! Ну, давай смейся! Да, яза пенсию и крышу! И вообще, после такого, яза флигель! Чтоб за здорово живешь подтереться десятью годами?! И вправду, дурак былсогласился! Это хотел услышать, благодетель?!
Ой, а я вам ужин приказ коменданта.
Официантка Вера, держа на подносе дымящиеся тарелки и льющиеся из окна топлёно-золотистые сумерки, растерянно стояла пролетом ниже.
Чего он, а? На карантин вас?
ЧАСТЬ II
ГЛАВА ПЯТАЯ. Бакшиш
Флигельзначит, флигель. Никита принял такой поворот смиренно, с некоторым даже облегчением, хотя путаные игры Позгалёва ему здорово не понравились. Алик был вполне удовлетворен. Ян, как всегда, держался безразлично-беспечно, словно говоряему и в собачьей конуре будет курорт. Правда, все трое, время от времени кривились, демонстрируя, как их воротит от этой унизительной лебедевской затеи.
У коменданта по части их переселения заминок не возникло. И с местом всё вышло, как и было обещано, почти без обмана. В том смысле, что новое место вполне втиснулось в оправу «люкс». Чёрт с ним, с туалетомбыл летний умывальник, и ладно; зато комнатаникаких тебе слепо-глухо-немых стенстеклянный цилиндр с одним сплошным опоясывающим окном-витражом, затопленный проточным солнцем и небесной лазурью столь изобильно, что, порой, когда повалялся на отдельном пляже, уплёл доставленный Верочкой обед и опробовал на мягкость каждый матрас, нет-нет, да и тянуло взвыть: как ни крути, тычудо лебедевской селекции, грызун санаторский, вынужденный сучить лапками в этом солнечно-лазурном барабане. Ходи, хоть заходись, бегай, хоть забегайся, но только от сих до сих. Итак, от сих до сих включало: приватный пляж, устроенный некогда для персонала санатория, отрезанный от общего пляжа рабицей, занавешенной старой маск-сетью. Исполосованная кореньями самшитника тропинка, вьющаяся от самой пляжной гальки вверх, по лесистому взгорью прямо к крыльцу их нового обиталища. Высота флигеляметров десять. По периметруизумрудные кружева зубчатолистых грабов, лип, дубов и падубов. Наверхвинтовая лесенка-штопор в пять витков и собственно само стеклянное гнездо, из которого открывалась невозможно красивая панорама бухты Тихая с мысом Видный. Это- если забегать вперёд. Если же только ступаешь из тёмного винтового преддверья в сферическую светёлку, оказываешься словно на цирковом круге, выстеленном нетрезвыми униформистами. По всему полу в безалаберный лоскутный нахлёстматрасы, сверхуслоистые стопки одеял, образующие каньоны, в пересохших руслах которых томятся вздутыми тушами видавшие виды подушки. И каждый метр ландшафта пробит казёнными звёздчатыми клеймами «МО». Пылища, прель, радиоточка без регулировки громкости, удобства в кустахэто из минусов, и, вопреки обещаниям, Лебедев тут ни черта не прибрался. Но в целом их устроил лежебокий войлочный хлев, располагающий к сибаритству и перемещениям на четвереньках, уравновешенный лишь отчасти столом и табуретками, призванными, видимо, стимулировать иногда прямохождение. Впрочем, серьёзной угрозой последнему был главный приз от лебедевских щедротнастоящий видеомагнитофон с телевизором: лежите и пяльтесь хоть сутки на-пролёт, а захочется прошвырнутьсятропинка на пляж. Вот и весь дозволенный маршрут, огороженный страхом статьи «несоответствие», под которую за компанию подверстали и Растёбина.
Вот здесьпожалуйста, сколько угодно, Лебедев небрежно швырял пятерню в глубь солнечной темницы, хоть посуду колотить, хоть до поросячьего визга
Затем рука не без торжественности ставила галочку возле винного ящика, который расположился по соседству с видеопризом за сговорчивость.
До отъезда, надеюсь, хватит?
Позгалёв в ответ косоротился, разве что не сплёвывал.
На остальную территорию попрошу ни ногой. Выход в городв разрешительном порядке, на пляжв уведомительном. За мнойэкскурсии; обещал, помню. Можно, кстати, с Мацесты начать. Сероводородные ванны, грязи. Творят чудеса.
И сноватолько кислая ухмылка от Позгалёва и мрачная мурзяновская гримаса в ответ.
А хотите, с Воронцовских пещер начнём? Сталактиты-сталагмиты
Всё б тебе нас в банку загнать.
Хорошо. Мацеста так Мацеста. Сейчас по расписаниюфизиотерапия. После обеда мой уазик отвезёт вас в лечебницу. Располагайтесь, товарищи подводники.
Помявшись в дверях на всякий случайглядишь, соскочит с какого языка доброе слово, Лебедев не солоно хлебавши, наконец, удалился.
Позгалёв вразвалку двинул к окошку-витражу, толкнул одно из стёклышек, со скрипом отъехавшее, уселся на узкую дугу подоконника, невесело закурил, окутав сизыми клубами Ахун.
Ну, как вам казематы? Мягко, сукин кот, стелет.
Никита нетерпеливо поглядывал на лебедевские дары, оттого едва проникся хрипатой иронией Яна. Мурзянов, тем временем, куда-то за груду подушек, швырнул свою сумку, будто она и была главной виновницей всех бед, упал на ближайший матрас, сцепив руки за головой.
Обрамленные облачком золотистой закатной пыли дары остались стоять отверженнымини капли видяевского внимания. Никита же, как ослеплённая блеском сорока, едва сдерживалсясверкающее чудо хотелось изучить поближе.
Пока видяевцы предавались брезгливой грусти, он подошел к подаркам. Серебристый телевизор «Сони», не новый, с царапанным корпусом и базальтово-чёрный видеомагнитофон «Хитачи»тоже бывалый. Как их занесло сюда? Каким искривлением пространства выплюнуло? Рядом в две стопкикассеты. Беглого взгляда хватило, чтобы определитьтут был весь пантеон богов: летающий Брюс Ли, бугристый Шварц, человек-шпагатВан Дамм, даже Эдди Мёрфи тут имелся.
Что там за бакшиш, штабной? Позгалёв, наконец, проявил к подаркам интерес.
Шварц, Эдди Мёрфи, Ван Дамм!
Бухло, в смысле, пульнул бычком в направлении Ахуна капитан.
А-а убрав кассеты под мышку, Растёбин нагнулся к ящику. Достал одну, в стружечной пыли.
«Солн-це-дар», креп-кое.
Скажи-ка, дядя, ведь не-даром отцы травились «Солнцедаром», затянул хмуро Ян.
Пришла бабка на базар и купила «Солнцедар». Ладушки, ладушки, нету больше бабушки, угрюмо подхватил Алик.
Матрасы припахивали дремучей прелью, из подушек торчал пух и прах, и вообще выглядело это добро так, будто долгие годы колесило по всему Союзу в плацкарте.