Ученики загодя готовят жилище Меира и прилежащий дом учения к встрече цадика с хасидами: моют, чистят, сметают пыль с книг. Стемнеет, и комната наполнится гомоном мужских голосов. Нельзя опоздать, ведь не зря сведущие в каббале остерегают: на переломе ночи выходят из укрытий дьяволы, принимая вид собак да ослов, и ищут поживу греху.
Рассаживайтесь удобно, евреи! пригласил раби Меир.
Расселись и преклонили ухо! торжественно ответил за всех Хаим.
О чем сегодня речь поведешь, раби? спросил Берл, сын божинского лесоторговца Авигдора, единственный богач за столом.
Хасиды друг другу братья, все мы равны, и нет важных и неважных среди нас, произнес Меир, обращаясь к Берлу.
Разумеется, раби, поспешил с ответом Берл.
Братство наше мы должны лелеять, а вражду гнать из сердца, сказал Меир и взглянул поочередно на Яира и Пинхаса, сидевших по разные стороны длинного стола.
Не сомневайся ни в ком из нас, раби, воскликнул верный дружбе Хаим.
Слишком много врагов! Кабы только дьяволы в ночи! продолжил цадик, так ведь хасидоборцы, бездушные талмудисты, доносят на нас властям. Своих предают. А ведь вражда с родными больнее, чем с чужими! Просвещенцы немецкие еще опаснее. Насмешники и безбожники. Сторонитесь, берегитесь скверны, блюдите чистоту души, и, главное, гоните отчаяние из сердца, друзья! Ведь сатане не грехи наши нужны, он ждет, что мы отчаемся очиститься от них.
Хасиды согласно закивали, выслушав краткую проповедь раби. Стали есть рыбу, халы, прочие уцелевшие атрибуты субботнего благоденствия. Меир взял миску, переложил на нее рыбью голову со своего блюда, добавил соусу, переправил посудину Берлу. Хасиды с уважением и завистью посмотрели в сторону счастливца, удостоившегося чести получить кусок с блюда цадика. Берл зарделся от гордости.
Меир весьма дорожил привязанностью Берла, отпрыска богача Авигдора. Отец и брат Берла были хасидами раби Айзика. Не часто мужчины одной семьи следуют за разными цадиками. Меир невысоко ставил Айзика, подлинным цадиком его не считал. К богатым прилепился, подношения их любит, а ведь хасидыэто все больше простой народ, и цадикопора беднякам, думал.
Учитель! Мне нужен твой совет, воскликнул Берл, и гости за столом навострили уши.
Мы для того и собрались в этой горнице, чтоб ученик вопрошал, а наставник поучал, важно произнес цадик.
Отец настаивает, чтоб я посвятил себя торговому, либо какому иному делу. Уступив, я не смогу столь часто, как сейчас, видеть любимого раби и внимать ему, сказал Берл, заглядывая цадику в глаза и вожделея желанного ответа.
Непреложный долг сына почитать родителя, но основание непреложности есть разумность, изрек Меир и обвел многозначительным взглядом честную компанию.
Поясни, учитель.
Разве ты нем, Берл? Разве дом учения не оттачивает ум и не развязывает язык?
Отец твердит, мол, думай о будущем, гляди вперед, пробивай дорогу.
Словаслова Авигдора, а рукарука Айзика! А ведь знает хасид: излишнее беспокойство о завтрашнем дне есть недоверие всевышнему!
Великий грех на господа не надеяться! зашумели хасиды.
Родитель мой, мир праху его, цадик и сын цадика, сказал Меир, ставил мне в пример одного бедного лавочника. Тот как увидит, что заработанного хватит день прожить, окончит торговлю, сядет за книгу, а покупателей отправляет в лавку к соседу.
Я, кажется, уяснил, раби.
Слава создателю!
Я должен восстать!
Это твои слова!
3
Берл души не чает в своем раби, обожает веселые сходки у него, пляшет, поет, и в хоровод встает. Заслушивается хасидскими байками, и сам рассказывать горазд, и хмельному не враг, и радуется жизни, будто бедняк. Хвала цадику: научил, как убедить отца не толкать сына в болото трудов и забот.
Есть у Берла дружок, Ашер, о котором хасидскому братству не известно, и только Меир посвящен. Ашер учился в столице, веру почти забыл, стал просвещенцем, не немецким, а божинским, доморощенным. Не удивительно, говорил Меир, что у отца хасидоборца вырос сын просвещенец! Цадик весьма не одобрял это ученое семейство, но ради Берла терпел неправедную дружбу.
Как-то случилась беда, и погиб хасид Меира. Во исполнение долга и, помогая вдове, цадик пристроил к делу взрослых ее детей. Юношу взял себе в ученики. Пусть молится горячо и сидит над книгами, и будет ревнителем дела моего, резонно рассудил раби. А девушку, юную красавицу Зелду, по просьбе Берла определил в семью Ашерав доме как раз служанка требовалась.
Незлобивый нрав Берла многим по вкусу, а чем пленил ученого Ашера жизнерадостный хасид? Сердцу божинского просвещенца мил народный дух, и Берлего якорь в еврействе. А еще Ашер любит друга за быстрый цепкий ум. Жаль, что невежествен хасид и не хочет знать пользы своих дарований. Молись меньше и учись наукам мирским, дружище!внушает Ашер.
Берл вновь спешит за советом к раби. С глазу на глаз цадик толкует ученику: Не сворачивай с верного пути. Университеты их гасят огонь веры в душе еврея, и отдаляется день прихода мессии, и паства у цадика редеет! Наученный Меиром, Берл воспротивился Ашеру, и тот отступился сохранения дружбы ради.
Начавший бунтовать идет далеко, и его ничто не держит, и жало принуждения не язвит. Созрело в голове ученика зерно несогласия с учителем. Если не жена ему, хасид не глядит на женщину. Не сострадает ей, ибо искуситель направит жалость на стезю греха. Увы, дьявол обладает своей частью в нашем мире!твердил ученикам раби Меир. И много еще в том же роде проповедовал цадик, остерегая хасидов от соблазна. Как же не глядеть на Зелду, прелестное создание? Как не сострадать сироте?думал сын богача, тайно и твердо держась крамольного воззрения.
Чужой манящий ветер
1
Умер муж у Маргалит, старшей дочери божинского лесопромышленника Авигдора. И хоть не было любви меж супругами, и не остались сироты, и нет братьев у покойного, а все ж мысль о вдовстве горестна молодой женщине. И болит материнское сердце Дворы, и плачет вместе с сестрою младшая Пнина.
Усердные бдения над святыми книгами и рьяные моления усопшего супруга-талмудиста, мир праху его, не наполняли гордостью мятежную Маргалит, словно она нееврейская жена. А ведь отец и братья ее хасиды, и, стало быть, люди безупречно богобоязненные.
Безотчетно, но настоятельно душа Маргалит отторгала счастье, уготованное смиренной спутнице жизни. Никто не наградит за кротость, и нет резона быть кротким. Но и честь полновластно править домом и единственной в семье добытчицей поить-кормить ученого мужа не казалась синекурой. Она, пожалуй, не знала своего сердца, не то смутилась бы крамольной несхожестью с женской половиной правоверного еврейства.
Не находя в браке любви, Маргалит прогоняла печаль, помогая отцу в трудах его. Авигдор не нарадовался на сметливую партнершу. Нынче он готовился встретить компаньонов из Берлина, и, дабы отвлечь молодую вдову от мрака дней, поручил дочери вести деловые переговоры с гостямией по силам.
2
Натан, берлинский Авигдора сотоварищоба извлекают благородный металл из презренной древесиныв Божин не приехал, а отправил сына Ицхака. Замена не огорчила лесоторговца, ибо он сам оказал доверие молодым рукам, а еще мелькнула неизбежная мысль отца овдовевшей дочери. Посланничество Ицхака украшала младшая незамужняя сестра его, Ревекка.
Берлинеры, как называли европейских вольнодумцев украинские хасиды, поселились в гостинице, которую держали Шимон и отпрыск его Ашер. Тот самый Ашер, который был дружен с Берлом, непутевым сыном Авигдора. Подходящее пристанище для моих безбожных гостей, думал благочестивый Авигдор, непременно породнятся духом с папашей-хасидоборцем Шимоном и сынком-просвещенцем Ашером! Впрочем, Авигдор любил богоотступника Натана и любовь эту перенес на детей его.
Церемония знакомства гостей с хозяевами их временного пристанища и с семейством Авигдора доставила приятность для всех занятых в ней сторон. Одним оком наблюдая Ицхака и Маргалит в роли коммерсантов, многоопытный Авигдор со смешанными чувствами гордости и ревности отмечал компетентность выросшей смены. В Берлине Ицхак упрекал отца в потворстве восточному компаньону, норовящему обойти законы империи. Но трудно быть исключением, а идти торной тропой легко. В Божине сын Натана нашел пути примирения новых идей со старой корыстью.
3
Соглашения между Ицхаком и Маргалит были достигнуты, Авигдором одобрены, и скрепленные подписями бумаги отправились в Берлин. Ицхак проявил повышенный интерес к деловой партнерше. Когда коммерческая часть визита окончилась, он сообщил Маргалит, что главное его занятие в Божине только начинается. Ицхак не только делец, но и писатель. Еще в Германии он собирал сведения о хасидах, на Украине узнает их во плоти, и сочинит книгу о самых жизнелюбивых и преданных вере евреях.
Маргалит жадно внимала единоверцу, хотя временами он ей таковым не казался. Беглый идиш Ицхака располагал к словообилию. Они садились за стол, широко распахивали двери в комнате и упивались беседой. Ицхак делал заметкидолжно быть, для будущей книги.
Маргалит увлеклась новыми идеями и, кажется, их молодым и красноречивым глашатаемтоже. Слишком малым почетом окружена хасидская жена. Мужчины узурпировали усладу святых книг, и сидят над ними без меры ретивые талмудисты, и с готовностью доверяют женщинам добывать хлеб насущный. Уж о многом говорено меж Ицхаком и Маргалит. Он приобщается к тайнам хасидского двора, и, бог его знает, как опишет их. Она же думает, что не там родилась, а что не за того выходилаи прежде знала.
4
Дабы опробовать свои воззрения среди возможных читателей будущей книги, Ицхак собрал божинских мыслителей в гостинице Шимона и Ашера, и разгорелись споры на излюбленные евреями темы. За исключением эмансипированной Ревекки, аудитория состояла из мужчин. Начиная диспут с предмета, обожаемого всеми без исключения, Ицхак умудрился разговорить носителей полярных мнений, не склонных к общению при иных обстоятельствах.
Господа! уверенно начал Ицхак, кажется, ни у кого из нас не вызывает сомнений исключительность еврейского вклада в казну человеческой мудрости. Сей факт очевиден, но причины его туманны.
Отчего туманны? нетерпеливо воскликнул Авигдор, разве евреи не есть божья тягловая сила, что ведет народы к свету?
Добавлю, отец, заметил Берл, цадик раби Меир, говорит, что еврей от природы умнее.
Поверхностный вы народ, хасиды! вставил Ашер, обращаясь к Авигдору и Берлу, от природы все народы умом равны, и нет ничего глупее желания казаться всех умнее. А превосходству есть две причины: трудолюбие и книголюбие!
Сын, ты лишь от малой части прав! сердито воскликнул Шимон, трудом неустанным мы извлекаем знания из данных богом книг. Всевышнийвот первопричина!
Позвольте и мне слово молвить! раздался женский голос, уязвивший целомудрие некоторых из мужчин, вы ищите внутри то, что лежит снаружи. Не вере иудейской, но смелому вступлению во внешний мир христианский обязаны мы успехом, произнесла Ревекка и не убоялась грозных взглядов.
Господа, нельзя отказать в наблюдательности моей развитой сестрице. Есть перемены: народ наш не желает более оставаться добровольным затворником, сказал Ицхак.
Добровольный затворник? Не мы, ненавистники наши возвели стены! заявил Авигдор.
Раби Меир говорит, что умных теснят потому, что боятся их, поддакнул отцу Берл.
Где стержень воззрений ваших, хасиды? вновь рассердился хасидоборец Шимон, соединиться с прочимимиссии избранничества изменить!
Другие времена пришли, отец! возразил Ашер, в убежденьи превосходства мы упрямы и оттого гонимы. Мы много поучали, пора начать учиться.
Рад слышать голос просвещенца! воскликнул Ицхак, учиться наукам и полезному труду, чтоб не слыхать упреков в тунеядстве. Идти, как все. Вернее, впереди на шаг.
Спуск легок, подъем обратный невозможен! рассмеялся Шимон, порой упоминают достоинства недруга, чтоб свои выпятить.
Мирские науки не полезны еврею, а простой труд глушит любовь к богу, возразил Берл, вспомнив поучения цадика.
Почтенный берлинец-просвещенец! Не ты ли сказал, что мы преуспели больше всех, обогащая мировую мудрость? Теперь отправляешь нас к отстающим в ученики? кольнул Авигдор.
Почтенный хасид! Не говори мы, говори они! пришла на помощь брату Ревекка.
Кто они? поинтересовался Шимон.
Берлинеры-просвещенеры и иже с ними! воскликнул Ицхак и потрепал по плечу Ашера.
Диспут уподоблялся пикировке. Шимон демонстративно посмотрел на часы. Спорщики стали расходиться. Каждый прав и победил.
Маргалит не смела входить в мужские словопрения, но суть спора довели до нее. Как умен Ицхак, как доказателен! Мужчина! Отчего дороги наши раньше не сошлись? Диво ли, что я увлечена? Однако просвещенец сей смеется над хасидами. А я в чьем лагере?думала молодая вдова. Приезд Ицхака расшевелил Божин, встревожил сердце Маргалит. Она подставляла лицо свежему ветру и дышала радостью и тревогой.
Девичники
1
Богатый лесоторговец и хасид Авигдор, уроженец и житель украинского города Божина, принимал гостей из Берлина. Его коммерческий партнер Натан, завзятый немецкий просвещенец, на Украину не поехал, а отправил сына Ицхака, дабы тот набивал руку в делах. Миссию начинающего дельца украшала сестра его Ревекка, прибывшая в Божин с целью понять экзотическую душу местного богобоязненного еврейства. Несхожесть мировоззрений Авигдора и Натана не мешала ни совместному обогащению, ни дружбе, ни обогащению дружбы хасида и просвещенца.
Авигдор обрадовался замене, ибо и сам он вверил свершение предстоящей сделки дочери своей бедняжке Маргалит, недавно лишившейся мужа. Важным поручением Авигдор думал отвлечь от горестных мыслей молодую вдову. Сметливая и предприимчивая Маргалит сама тянулась к серьезному занятию.
2
Поразмыслив, во что наряжаться в диком богомольном краю, Ревекка предпочла платья скромные и немодные. Одежда обнажает мудрость: наградой за тонкое чутье стало скорое приятельство с дочерьми Авигдора и Дворы. О, две жемчужины! Как славно!воскликнула гостья, знакомясь со старшей Маргалит и младшей Пниной. Укротив тщеславие, Ревекка держалась просто, не щеголяла образованностью и остерегалась будить зависть. Она избегала рискованных сравнений великолепного умытого Берлина с грязным сирым Божином. Если верно, что показная простота есть утонченное лицемерие, то это лучшее и благороднейшее лицемерие. Двора, всечасно озабоченная судьбою детей, весьма одобрила новую дружбу дочек. Идиш устраивал всех. Ревекка привыкала к украинским вкраплениям, а божинские дамы не смущались обилием немецких слов. Родинаэто язык, а язык иудеевих родина.
Правда, что цадики запрещают женам хасидов надевать цветную одежду, а девицам не позволяют завивать волосы? однажды спросила Ревекка.
Был такой раби, да не в Божине, слава богу, ответила Двора.
Нам повезло: отцовский цадик раби Айзик всегда говорит: Дочери Израиля должны украшать себя!добавила Маргалит.
Либерал! вырвалось у Ревекки.
Зато раби Меир, нашего Берла наставник, чересчур строг, заметила Пнина.
Вот и хорошо, Берл легкомыслен, вздохнула Двора.
Как-то в Берлине ехидный раввин спросил меня, отчего это царь Соломон среди тысячи жен не узрел ни одной достойной? воскликнула Ревекка, приготовившись выказать остроумие.
Желающий тысячу жен не заслуживает достойной! выпалила Маргалит и была награждена уважительными взглядами матери и сестры.
Вот и я ответила в том же роде, пролепетала потухшим голосом гостья.
Ревекка радовалась любопытству собеседниц и, как могла, старалась простецки описать претенциозных берлинских просвещенцев. Хозяйки дивились западной свободе и охали и завидовали втайне. Гостья же внимала свежим закоснелым придумкам хасидского житья-бытья и делилась с братом добытым знанием, ибо Ицхак не только коммерсант, но и сочинитель книги о хасидах.
3
Вечер пятницы. Горят зажженные Дворой свечи. Авигдор с сыновьями Довом и Берлом и примкнувшим Ицхаком ушли в синагогу. Дом готов к встрече субботы. Женщины ожидают возвращения мужчин.
Позвольте-ка, молодые мои товарки, поведать вам историю нашей с Авигдором любви! воскликнула Двора.
Нежная мечтательная Пнина и деловитая решительная Маргалит слыхали и прежде любимую матушкину байку. Просвещенная рассудочная Ревекка, коей предназначался рассказ, навострила уши, ибо повесть о счастливой любви слаще меда девичьему сердцу.