И это он, именно он и никто иной предложил начать партизанскую войну против захватчиков! Правда, тут же оказывается, что не он один такой умный, и чем-то подобным ещё с июля по инициативе Барклая де Толли не без успеха занимается генерал Винценгероде, вернее, как потом выяснилось, по большей части не он сам, а его заместитель, Александр Бенкендорф Но это не отменяет его первенства: Винценгероде и Бенкендорф действуют в рамках арьергардных боёв армии, а он предлагает по настоящему глубокие рейды, может быть даже и дальше границы, да с привлечением крестьянских масс.
Денис проснулся в холодном поту и вспомнил свой сон. К чему бы вдруг такое приснилось? Со времён Бородинского сражения и его лихих рейдов по тылам неприятеля прошло много лет, война выиграна, а он в опале Как только отгремел гром победы, неблагодарное Отечество забыло своего воспетого героя, а завистники постарались отнять и генеральский чин, «присвоенный по ошибке», и даже усы, «не положенные егерям», командовать которыми его сослали в глухое захолустье. Такого позора он, конечно, стерпеть не мог и написал лично Императору просьбу об отставке.
Спас от неминуемой опалы и позора более удачливый друг и боевой товарищ Саша Бенкендорф, пробившийся Императору в адъютанты. Из ссылки не вызволил, но добился восстановления в генеральском звании и, пусть номинально, но в гусарах, а не презренных егерях, или, того хуже, драгунах. Правда потом он всё же ушёл в бессрочный отпуск, фактическую отставку, где пребывал и по сей день.
Ну что ж. У него, по крайней мере, есть любящая жена и дети, чем в наш век может похвастаться далеко не каждый, а ещё перо и бумага. И пусть, если честно, он не Пушкин, но у него свой неповторимый стиль, его публикуют и читают и даже в самом уважаемом обществе у него есть поклонники, такие как, например, Василий Андреевич Жуковский.
И вот теперь Сашка Бенкендорф прислал письмо, в котором очень просил своего старинного друга непременно приехать в Москву на коронацию и принять от нового императора назначение в действующую армию.
Глава 7
События, тем временем, происходили более чем тревожные. План по расчленению Российской империи, разработанный в далёком Лондоне, продолжал небезуспешно осуществляться.
31 июля 1826 года персидская армия без объявления войны перешла российскую границу в районе Мирака и вторглась в пределы Закавказья на территорию Карабахского и Талышского ханств. Основная масса пограничных «земских караулов», состоявших из вооружённых конных и пеших крестьян-азербайджанцев, за редкими исключениями, сдала позиции вторгшимся персидским войскам без особого сопротивления или даже присоединилась к ним.
Командованию персидской армии была поставлена задача захватить Закавказье, овладеть Тифлисом и отбросить русские войска за Терек. Главные силы были поэтому направлены из Тавриза в район Куры, а вспомогательные в Муганскую степь, чтобы блокировать выходы из Дагестана. Иранцы также рассчитывали на удар кавказских горцев с тыла по русским войскам, которые были растянуты узкой полоской вдоль границы и не располагали резервами. Помощь персам обещали карабахские беки и многие влиятельные лица соседних провинций, которые поддерживали постоянные контакты с персидским правительством и даже предлагали вырезать русских в Шуше и удерживать её до подхода иранских войск.
Первый удар 31 июля 1826 по российской территории нанесла 16-тысячная группировка эриванского сердара Хусейн-хан Каджара, подкреплённая курдской конницей численностью в 12 000 человек. Русские войска на границе Грузии, во всём Бомбаке и Шурагели насчитывали около 3000 человек и 12 орудий донской казачий полк подполковника Андреева, два батальона Тифлисского пехотного полка и две роты карабинеров. Сильные персидские отряды легко сметали на своём пути разбросанные малочисленные русские посты.
Одновременно Гассан-ага, брат эриванского сардара, с пятитысячным конным отрядом курдов и карапапахов перешёл на российскую территорию между горой Алагёз и турецкой границей, грабя и сжигая на пути к Гумрам армянские селения, захватывая скот и лошадей, истребляя сопротивлявшихся местных жителей-армян. Уничтожив армянское село Малый Караклис, курды приступили к методическим нападениям на обороняющихся в Большом Караклисе.
В половине июля 1826 года сорокатысячная армия Аббас-Мирзы форсировала Аракс у Худоперинского моста. Получив известие об этом, полковник И. А. Реут приказал отвести все войска, находящиеся в Карабахской провинции, в крепость Шушу. При этом трём ротам 42-го полка под командованием подполковника Назимки и присоединившейся к ним сотне казаков не удалось пробиться к Шуше из Герюсов, где они дислоцировались. Иранцы и восставшие азербайджанцы настигли их, и в ходе упорного боя половина личного состава погибла, после чего остальные по приказу командира сложили оружие.
Гарнизон крепости Шуши составил 1300 человек. Казаки за несколько дней до полной блокады крепости согнали за её стены семейства всей местной мусульманской знати в качестве заложников. Азербайджанцев обезоружили, а ханов и наиболее почётных беков посадили под стражу. В крепости укрылись также жители армянских сёл Карабаха и азербайджанцы, оставшиеся верными России. С их помощью были восстановлены полуразрушенные укрепления. Полковник Реут для укрепления обороны вооружил 1500 армян, которые вместе с русскими солдатами и казаками находились на передовой линии. В обороне участвовало и некоторое число азербайджанцев, изъявивших свою верность России. Однако крепость не располагала запасами продовольствия и боеприпасов, поэтому для скудного питания солдат пришлось использовать зерно и скот армянских крестьян, укрывшихся в крепости.
Тем временем местное мусульманское население в массе своей присоединилось к иранцам, а не успевшие укрыться в Шуше армяне, бежали в гористые места. Мехти-Кули-хан бывший правитель Карабаха вновь объявил себя ханом и обещал щедро наградить всех, кто к нему присоединится. Аббас-Мирза, со своей стороны, заявил, что воюет только против русских, а не против местных жителей. В осаде принимали участие английские, австрийские и французские офицеры, находившиеся на службе у Аббас-Мирзы. Для того, чтобы разрушить стены крепости, по их указаниям под крепостные башни были подведены мины. По крепости вели непрерывный огонь из двух артиллерийских батарей, однако в ночное время обороняющимся удавалось восстанавливать разрушенные участки. Для внесения раскола в ряды защитников крепости Аббас-Мирза приказал согнать под стены крепости несколько сот местных армянских семей и пригрозил казнить их, если крепость не будет сдана, однако и этот план не имел успеха.
Оборона Шуши продолжалась 47 дней и имела огромное значение для хода военных действий. Отчаявшись овладеть крепостью, Аббас-Мирза в конце концов отделил от основных сил 18 000 человек и направил их к Елизаветполю, чтобы нанести удар по Тифлису с востока.
Получив сведения, что основные персидские силы скованы осадой Шуши, генерал Ермолов отказался от первоначального плана отвести все силы вглубь Кавказа. К этому времени ему удалось сосредоточить в Тифлисе до 8000 человек. Из них был сформирован отряд в 4300 человек под командованием генерал-майора князя В. Г. Мадатова, который повёл наступление на Елизаветполь, чтобы остановить продвижение персидских сил к Тифлису и снять осаду с Шуши.
Тем временем в Бомбакской провинции русские части, отражавшие налёты курдской конницы на Большой Караклис, 9 августа начали отход на север, за Безобдал, и к 12 августа сосредоточились в лагере при Джалал-Оглы. Курдские отряды широкой лавиной растеклись по ближайшей местности, уничтожая селения и вырезая армянское население. 14 августа они напали на немецкую колонию Екатеринфельд, всего в 60 км от Тифлиса, после длительного боя сожгли её и вырезали почти всех жителей.
Всего этого ещё не знали в Москве, готовящейся к коронации нового императора. На усиление Ермолову были высланы только одна пехотная и одна конная дивизии, под командой генерала Паскевича.
После коронации события стали развиваться стремительно. С юга пришли первые неутешительные вести, из Финляндии писал о событиях в Аландах Гейден, а Великий князь Константин сообщил о предложениях возглавить борьбу за трон со стороны представителей Англии, обещавших всемерную поддержку в обмен на независимость Польши и Финляндии.
Николай думал. Сил было мало, после подавления восстания от уверенности в безоговорочной надёжности войск не осталось и следа. Да и время ведь полыхает одновременно по трём направлениям, расстояние между театрами две тысячи вёрст, а это для пехоты почти два месяца марша. С Польшей после договорённости с братцем Костей можно было подождать, в Финляндии Гейден должен справиться, но флот на всякий случай в этом году надо подержать в море подольше, ведь возможно Логгину Петровичу понадобится поддержка артиллерии и десанта. Да и тренировка морячкам в преддверии неминуемого похода в архипелаг не помешает. Тем более сухопутных войск выделить Гейдену сейчас никак нельзя.
По последним данным на сторону поддерживаемого Англией Аббас-Мирзы перешли Грузия, Армения и много горских племён. Ермолов застигнут врасплох и сил у него достаточно только для обороны на кавказской линии, о наступлении не может идти и речи. Тут откровенно говоря и сами сплоховали: буквально накануне вторжения разведка на южном стратегическом направлении была обезглавлена. Все её нити замыкались на Александра Сергеевича Грибоедова, имевшего агентуру в ближайшем окружении Аббас-Мирзы. А именно на него и поступил анонимный донос с обвинением в членстве в «южном обществе». Поступил, что характерно, не в столице, а там же, на месте. Исполнительные дуболомы в Грозном немедленно арестовали «подозреваемого» и отправили в Петербург. Конечно, по прибытии в столицу Александр Сергеевич был моментально отпущен, но время потеряно. Он и теперь ещё где-то в пути на Кавказ.
Осложняет положение на юге и готовящаяся война с Турцией, которую открыто поддерживают Австрия и Египет, негласно Франция, а Англия плетёт козни, на словах осуждая османов, на деле же занимаясь пиратством в архипелаге. Дипломатам нужно сделать всё возможное и невозможное, чтобы, не идя на уступки, отсрочить начало войны на несколько месяцев, необходимых чтобы подтянуть войска и разобраться с Персией. Ну и ещё одна проблема, о которой мало кто знает, но многие уже догадываютсяказна пуста. Экстренная программа постройки флота, вывезенное в Англию золото на обеспечение будущей архипелагской экспедиции, снабжение войск припасами и фуражом, ну и конечно расходы на коронацию потребовали колоссальных расходов. В ход пошло всё, даже «незаконное» золото Русско-американской компании, из месторождений на материке неподалёку от Новоархангельска. Слава Богу, удалось скрыть его происхождение. Об этом золоте не должен знать никто, иначе весть о нём мигом разнесётся по свету и не видать нам Русской Америки как своих ушей! Сил для защиты колонии не то что от Англии, но даже и от янки нет ни малейших.
Но вернёмся к нашим южным баранам, то есть персам. Хорошо, что наученные горьким опытом прошлой войны, мы теперь имеем не только хорошие карты района действия войск, но и свежайшие сведения о численности, составе и подготовке войск неприятеля, а также о его мобилизационных резервах, населении, настроениях и внутренних противоречиях. Всё это должно существенно помочь, когда мы, наконец, перейдём в наступление. Паскевич с двумя дивизиями уже должен быть на Кавказе, но этого мало. Отличную идею выдвинул Александр Христофорович Бенкендорф, предложивший отправить на войну всех штрафников из полков, участвовавших в восстании. Они сейчас из кожи вон лезть будут, чтобы оправдаться и загладить вину, потому и действовать им отдельно от остальных войск, а начальником к ним назначим, пожалуй, брата нашего нового шефа жандармов: Константина Христофоровича Бенкендорфа. Да, нельзя оставить безнаказанными и убийц брата. Императоров просто так не убивают! Пожалуй и тут стоит поддержать идею верного клеврета. Пускай засидевшийся в своём именье Денис Давыдов прогуляется навестить двоюродного брата, вспомнит боевое прошлое, а заодно покарает возомнивших о себе грузинских князьков, сперва подло убивших императора по заказу своих английских хозяев, а теперь перешедших на сторону Персии.
Глава 8
Денис покинул Первопрестольную 15 августа и двигался на Кавказ со всей возможной поспешностью. Он быстро миновал Елец, Воронеж, Ставрополь, а на подъезде к Владикавказу пересел в седло и продолжил путь верхом, оторвавшись от сопровождавших его казаков и пехоты. Обгоняя очередной военно-почтовый караван, он встретил также спешившего назад в действующую армию Грибоедова, который предложил продолжить путь вместе в его дрожках. Впереди лежала Военно-грузинская дорога, двигаться по которой в одиночку и в мирное время было подобно самоубийству, потому оба несказанно обрадовались возможности продолжить путь вместе. К тому же общество такого собеседника, как Александр Сергеевич Грибоедов отвлекало Дениса от грустных мыслей. Ему не нравилось порученное дело, ведь карателем он никогда не был, хотя и понимал необходимость наказания преступников, совершивших цареубийство. Понимал он и то, что никто другой не справится с таким ответственным и деликатным делом лучше него.
Дорога сперва была довольно однообразная: равнина, по сторонам холмы. На краю неба видны вершины Кавказа, каждый день являющиеся выше и выше. Крепости, достаточные для здешнего края, со рвом, который любой взрослый человек перепрыгнул бы не разбегаясь, с заржавленными пушками, не стрелявшими со времен графа Гудовича, с обрушенным валом, по которому бродит гарнизон куриц и гусей. В крепостях несколько лачужек, где с трудом можно достать десяток яиц и кислого молока. День ото дня горы становятся всё ближе и, наконец, окончательно смыкаются у Дариальского ущелья. И вот уже скалы с обеих сторон стоят параллельными стенами. Здесь так узко, что не только видишь, но, кажется, чувствуешь тесноту. Клочок неба как лента синеет над головою. В иных местах Терек подмывает самую подошву скал, и на дороге, в виде плотины, навалены груды камней. Недалеко от Дариальского казачьего поста мостик смело переброшен через Терек. На нем стоишь как на мельнице. Мостик весь так и трясется, а река шумит, как колеса, движущие жернов. Против Дариала на крутой скале видны развалины крепости. Легенда гласит, что в ней скрывалась царица Дария, давшая ущелью своё имя. На самом деле «дариал» на древнем персидском языке значит ворота. По свидетельству Плиния, Кавказские врата, ошибочно называемые Каспийскими, находились здесь. Ущелье в те давние времена замкнуто было настоящими воротами, деревянными, окованными железом.
Денис стоял у деревянного моста через быстрый Терек и наблюдал переправу наших войск на тот берег. Сейчас по мосту бодро шёл батальон пехоты, а на берегу, ожидая своей очереди, скопилось сотни полторы казаков с примкнувшими к ним киргизскими лучниками. Наверное, вид этих лучников, меднолицых, в островерхих меховых шапках, впервые увиденных им много лет назад в Тильзите, куда с резервом из азиатских губерний пришёл князь Лобанов-Ростовский, напомнил ему те далёкие дни. Там тоже был мостмост через Неман, и по мосту тоже шли солдаты. Но было и весьма существенное отличие: тогда на правый берег переходили последние батальоны изнурённой боями с превосходящим противником, потерпевшей жестокое поражение под Фридландом армии. Батальоны ещё шли по мосту, а вдали уже глухо, как удары деревянными палками доносились ружейные выстрелы. Видимо, казаки прикрытия схватились с французскими вольтижёрами. На мосту, не обращая внимания на проходящий арьергард, усталые потные солдаты пионерного батальона возятся с просмоленными бочками и пороховыми зарядами. Командует ими совсем молодой поручик без шляпы и с наспех перемотанной не то раненой, не то обожжённой рукой.
Никитченко! кричит поручик ломающимся подростковым баском, срывающимся на фальцет, смотри у меня, чтоб не как в прошлый раз!
Дык, ваше благородие! отвечает скалоподобный солдат в мокрой от пота, заляпанной смолой, пропылённой форме с многочисленными заплатами и следами огня, в прошлый раз хфитили трофейные были, бельгийские. Рази ж это хфитили? На ентот раз я сам крутил, не сумлевайтесь, окурат полыхнёть, да так полыхнёть, что Бонапартию слыхать будет в самом ихнем арьегарде.
При этом на его чумазой физиономии сменяются выражения крайнего смущения, вины за «прошлый раз», когда, как слышал Денис, мост взорвался прямо под отходившими казаками. Было видно и радостное предвкушение зрелища моста, который «полыхнёть так полыхнёть» под копытами французов. Но вот последний батальон переправлен, у моста стоит Багратион, всматриваясь в покинутый Тильзит, стрельба в котором вдруг становится какой-то заполошной.