На полигоне жили и другие ученые, все просто. Но Ник, не русское имя, русское имя Коля она решила
Я, наверное, больше ничего, никогда не вспомню приемным родителям она ни о чем не говорила, но папа Миша обещал, что мне скажут имена папы и мамы, или даже покажут их фото
Марта слушала успокаивающий голос диктора. Британское радио рассказывало о новогодних празднествах, в Лондоне:
Странно, что я сразу поняла английский язык, подумала Марта, словно я всегда его знала в школе Маши преподавали именно английский:
Она занимается дополнительно, французским и немецким, и я тоже начну. Для переписки с зарубежными учеными, чтения монографий, надо знать языки
Новости закончились. Марта покрутила рычажок:
Час русского романса, вступил мужской голос, по-русски, поет солистка Свердловского театра оперы и балета Ирина Архипова. Слова Тургенева, музыка Абазы. «Утро туманное, утро седое» низкий голос разливался по комнате, шуршала метель за окном, завывал ветер:
Утро туманное, утро седое,
Нивы печальные, снегом покрытые,
Нехотя вспомнишь и время былое,
Вспомнишь и лица, давно позабытые.
Девочка поморгала рыжими ресницами:
Я все вспомню, обязательно она прижалась к уютному боку Дружка: «Вспомню».
Серым, унылым днем улица Чкалова выглядела обыкновенной городской окраиной. На углу бойко торговала булочная. Очередь тянулась из дверей на каменные ступени магазина. Рядом притоптывала валенками закутанная в ватник женщина в ушанке:
Пирожки, свежие, горячие, с ливером, с капустой, с рисом и яйцом
Маше не позволяли покупать такие пирожки на улице. Мать поджимала губы:
В школьной столовой бери, что хочешь, а на лотках можно подхватить расстройство желудка порывшись в школьном портфеле, Маша достала портмоне:
С ливером и капустой, пожалуйста есть она не хотела, напившись чаю в Олиной квартире, но живот сводило неприятными спазмами. Маша ушла из дома после завтрака, под предлогом очередного посещения больной подруги и визита в детскую библиотеку:
Саша просил обменять его книги, объяснила она матери, завтра он возвращается в город завтра Маша отправлялась и на первую тренировку, в новом году, на городском ипподроме:
Надо Лорду принести что-нибудь вкусненькое, напомнила себе она, он всегда ждет моего появления, ласкается несмотря на кровное происхождение, жеребец оказался вовсе не заносчивым, а добродушным и покладистым.
Остановившись за магазином, придерживая локтем портфель, Маша кусала сразу два пирожка:
Так вкуснее. У Оли я побывала, библиотеку навестила. Зачем я здесь? Надо было поехать домой весь день она уговаривала себя, что ей не стоит заходить на улицу Чкалова:
Ничего не случилось, это мое воображение. Но змейка, змейка за новогодним завтраком, мать объяснила Маше, что перстень попал в ее семью после революции:
Его носила моя мать, теперь я, а скоро и ты его наденешь, доченька заперев дверь своей комнаты, Маша спрятала кольцо в антикварном комоде, орехового дерева. Она поняла, что никогда не видела мать с драгоценностью:
Мама носит золотые часы, серьги с бриллиантами, но кольцо она никогда не надевала Маша не стала интересоваться, почему. Она тоже не собиралась носить украшение:
В школе разрешают только часы и простые серьги. Я еще пионерка, нас учат скромности мать хотела сшить Маше вечернее платье, для посещения «Щелкунчика»:
Саша пойдет в парадной форме, озабоченно заметила Наталья, а тебе можно подобрать закрытую модель, без декольте Маша закатила глаза:
Совершенно ни к чему. У меня есть праздничное платье, его я и надену утром мать уехала с Мартой в ателье обкома партии:
Кажется, Марте не обойтись без платья, весело подумала Маша, доедая пирожки, хотя она не интересуется театром. Но музыку она любит, всегда слушает, когда я играю малышка утверждала, что музыка помогает ей думать. Выбросив промасленную чековую ленту в урну, Маша вытерла руки платком:
Незачем думать. Если на улице Чкалова что-то и произошло, это ко мне отношения не имеет. Но девушка говорила о Волке, я помню человека, с татуировкой волка. Голос, который я слышала в доме, упоминал о кольце, змейке. Не случается таких совпадений Маша взглянула в сторону знакомого ей забора дома под номером восемьдесят четыре. Никакой толпы, о которой вчера говорил отец, у ограды не было. Не заметила Маша и милицейского поста.
За ужином, или сегодняшним завтраком, родители не обсуждали инцидент:
Или обсуждали, но наедине, а не при мне, или, тем более, Марте небрежно помахивая портфелем, Маша пошла вдоль забора, я загляну внутрь, и вернусь к автобусу. Я запомнила, где остановка Маша улыбнулась, девушка, наверное, просто потеряла рассудок. Ее увезла скорая, а в дом вернулись жильцы
Судя по скрипящей на ветру двери, дом пока пустовал. Маша, осторожно, ступила на прогнившие половицы:
Странно. Тогда комнату ярко осветили, а теперь здесь полутьма впереди мерцал красноватый огонек лампады, переливались свечи. Маша ощутила теплый, пряный запах:
Словно дома, словно мы сидим за чаем, все вместе. Так хорошо, так спокойно
Она замерла на пороге комнаты. Свечи налепили на бревенчатую стену, обозначив силуэт человеческой фигуры. По углам, на коленях, стояли какие-то люди. Маша услышала заунывное пение, кто-то всхлипнул:
Богородице Дево, святой Николай Угодник, молите Господа Иисуса Христа о рабе его, девице Зое, да обретет она здоровье душевное и телесное Маша не успела податься назад. Перед ней выросла почти забытая фигура, в расстегнутом, деревенском тулупе. Седобородый старик, с непокрытой головой, держал свечу:
Здравствуй, Мария Максимовна, тихо сказал он, вот мы и снова свиделись.
Администратору куйбышевского Дома Колхозника, облупленного трехэтажного здания, неподалеку от железнодорожного вокзала, заселившийся неделю назад старик предъявил не обычную справку из правления колхоза или сельсовета, а, неожиданно, паспорт.
Из бумаги следовало, что новый постоялец, которому шел восьмой десяток, родился в Заволжье, в городке Пугачев, на реке Иргиз:
В тех местах издавна жили раскольники, вспомнила женщина, но скиты давно разорили старик напомнил ей священника, или монаха. В первые годы революции, в тогдашней Самаре их еще попадалось много.
Постоялец занял койку, в общей мужской комнате, с двумя десятками соседей. Старик объяснил, что приехал из Саратовской области в больницу при местном мединституте, надеясь получить консультацию врачей.
Больным, постоялец, впрочем, не выглядел. По утрам он колол дрова, на заднем дворе, в одних ватных штанах и застиранной майке. Кухня Дома Колхозника работала на старинных, дровяных плитах. Старик не распивал в номере водку, не курил в коридорах, не играл на баяне и не пел по ночам военные песни. Утром он завтракал чаем, миской перловки или ячневой сечки, и куском хлеба. Старик даже отказывался намазать его маргарином.
Постоялец на целый день покидал гостиницу, возвращаясь поздно вечером. Администратор решила, что у него в городе живет родня:
Должно быть, он столуется у кого-то на квартире. Вообще видно, что он не одинок, вещи у него в порядке повар, по секрету, сказала ей, что старик носит крестик:
Носит, пусть носит, подумала работница гостиницы, он пожилой человек. Меня и саму крестили, до революции
Иван Григорьевич Князев отлично управлялся не только с топором, но и с иголкой. Князев сам ухаживал за своими немногими вещами, и даже мог починить обувь. Обосновавшись у ограды парка культуры, он посматривал на автобусную остановку:
Готовить я тоже умею, но здесь я обедаю у истинных христиан, как обычно
После смерти жены Князев подался, как он говорил, обратно на запад. Овдовевшим мирянам разрешали принять монашеский чин. С официальной церковью Князев ничего общего иметь не хотел:
Сначала они продались большевикам, назвали себя обновленцами. Теперь они и вовсе встали на сторону отродья диавола так в катакомбной, запрещенной церкви, где монашествовал брат Иоанн, называли Сталина. По мнению Ивана Григорьевича Хрущев был ничем не лучше:
Истинная церковь всегда претерпевала лишения. Мучеников расстреливали, ссылали в лагеря, но они не отступились от веры. Так будет и дальше у ограды парка он ждал рабу божию, отроковицу Марию:
Вчера она убежала из дома, откуда забрали рабу божию Зою, вздохнул Князев, даже разговаривать со мной не захотела. Но она должна знать, кто она такая, должна найти своего отца
После пострига, в уединенном, алтайском скиту, Князев стал связником, как они выражались, на военный манер, между разрозненными группами истинных христиан. Настоятель скита, отец Гермоген, в двадцатых годах, с кучкой верных церкви монахов, отправился за Урал. Иван Григорьевич надеялся на тихую жизнь в тайге, однако перед кончиной Гермоген отрядил его в Москву:
Встретишься с матушкой Матроной, велел почти столетний настоятель, может, ей помощь какая нужна Гермоген знал Матрону по дореволюционным годам:
Вокруг нее одни женщины, что надежно, но мужская рука тоже понадобится. Ты долго жил в миру, антихристы на тебя не обратят внимания Матрона и рассказала Князеву о рабе божией, девице Марии:
Сейчас она увидела Зою, подумал Иван Григорьевич, она пришла в домик не случайно
Судьба Зои, увезенной новогодней ночью, с улицы Чкалова, вместе с иконой, пока оставалась неизвестной. Князев надеялся на сведения от медсестры в городской психиатрической больнице. Женщина, раньше работавшая в клинике при мединституте, тоже была тайной монахиней. Очевидцы рассказали, что Зою вынесли из дома на носилках, прикрытую одеялом:
Приехала скорая помощь, милицейская машина переступая ногами в аккуратно зашитых валенках, Князев следил за автобусами, а ведь я так хотел уйти от мира, отказаться от документов, не вспоминать о сатанинской власти. Но Господь рассудил по-другому, мне надо выполнять свой долг
Он надеялся выручить Зою из лечебницы и переправить девушку в сибирские скиты:
Иначе мученица сгинет, в руках иродов Князеву надо было услышать от Маши о ее встрече с девушкой:
Надо убедить ее найти отца, Волка, где бы он ни был матушка скончалась, а без нее Князев не мог узнать, где сейчас настоящий отец Маши:
Да и матушка сего не знала, только сказала, что он жив и не в СССР
Вглядевшись в пассажиров прибывшего автобуса, Князев заметил знакомую шапочку, темного соболя. Оторвавшись от газетного щита, он пошел вслед за Машей в парк.
Мягкие хлопья снега кружились над уединенной скамейкой. По укрытой белой пеленой дорожке прыгал, щебетал красногрудый снегирь.
Порывшись в кармане ватника, Иван Григорьевич бросил птице крошек, от съеденной по дороге в парк четвертинки ржаного хлеба:
Видишь, добродушно заметил старик, как сказано в Евангелиях, взгляните на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, ни собирают в житницы. Отец ваш Небесный питает их. Вы не гораздо ли лучше их
Сцепив длинные пальцы, в замшевых перчатках, Маша, слабым голосом, проговорила:
Пушкин писал, тоже о птицах Иван Григорьевич кивнул:
Птичка Божия не знает
Ни заботы, ни труда;
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда
Маша заметила в его седой бороде мимолетную улыбку:
Это из поэмы «Цыгане». Я учился дома, но читал не только Библию девушка пробормотала:
Я не читала. Библию, я имею в виду Маше было стыдно за то, что вчера она не осталась в доме, по улице Чкалова:
Но я испугалась, он опять назвал меня Марией Максимовной. Я решила, что он меня преследует догнав ее в парке, Иван Григорьевич, тихо сказал:
Не бойся, милая. Я здесь затем, чтобы невинная душа не страдала на скамейке, представившись Маше, старик быстро рассказал, что произошло в новогоднюю ночь, в деревянном, окраинном домике. Девушка смотрела на порхающую над сугробами птицу:
Зое не хватило пары, для танцев. Она сняла со стены икону Николая Чудотворца, и крикнула, что святой станет ее кавалером об этом рассказали в панике бежавшие из комнаты парни и девушки:
Зоя застыла на месте. Все решили, что она шутит, стали ее тормошить, но она даже не могла двинуться, ее словно впечатали в стену. Говорить она тоже не могла, но со мной говорила Маша объяснила Ивану Григорьевичу, что попала в дом на улице Чкалова случайно. Девушка покраснела:
На тротуаре появился пьяный, он приставал ко мне Маша отвела взгляд. Иван Григорьевич кашлянул:
Словно Господь тебя туда направил, Мария. Ты единственная, кто слышал голос Зои после случившегося. Или это был не ее голос, а чей-то другой голос Маше, внезапно, стало страшно. За серыми верхушками облетевших деревьев, виделись окна их особняка. Маше захотелось уйти:
Зачем я здесь? Все это ерунда, насчет какого-то Волка. У меня есть мать и отец, все указано в метрике. Я родилась в Куйбышеве, в марте сорок второго года она так и сказала старику, добавив:
В клинике при мединституте. Иван Григорьевич, я понимаю, что не все Маша замялась, не все можно объяснить наукой, но это совпадения. Моя мать, действительно, отдала мне наше семейное кольцо, змейку, но перстень не имеет никакого отношения к Волку, кем бы он ни был. Вы вообще знаете его, этого Волка поинтересовалась Маша. Князев развел руками:
Понятия не имею, кто он такой. Но матушка Матрона отряхнув подол дубленого пальто, Маша поднялась:
Иван Григорьевич, при всем уважении к вашей старости она помолчала, к вашей вере, вы сами говорили, что матушка была слепа, от рождения. Как она могла знать какого-то Волка, или, тем более меня Маша вскинула на плечо изящную сумочку:
Вы его не знаете, а я знать не хочу. Иван Григорьевич, у меня есть родители, они меня вырастили и воспитали. Я от них никогда не откажусь Маша вздернула твердый подбородок, да и незачем отказываться, я их дочь помня о секретности, окружавшей погибших родителей Марты, о приемной сестре она вообще не говорила:
Если он следил за нами в парке, я объясню, что Марта, дальняя родственница, она гостит у нас о Марте речь не заходила.
Иван Григорьевич тоже встал, нацепив на седую голову заячий треух:
Неволить я тебя не стану, Мария, серьезно сказал Князев, однако попрошу тебя, о помощи Маша вспомнила мертвенно-бледное лицо Зои, росчерк алой помады, на губах:
Иван Григорьевич сказал, что Зоя только немногим старше меня, вспомнила Маша, она, скорее всего, сейчас в психиатрической лечебнице, бедная снегирь, вспорхнув, уселся на ветвь рябины. Маша, растерянно, ответила:
Мне очень жаль Зою, Иван Григорьевич, но что я могу сделать Князев вздохнул:
Твой он запнулся, отец, член бюро обкома партии, я прочел о нем в «Волжской коммуне». Он должен знать, где Зоя, что с ней серые, в глубоких морщинах глаза, взглянули на Машу:
Иисус заповедовал нам помогать страждущим, милая Маша отозвалась:
Хорошо, Иван Григорьевич. Ждите меня завтра, у этой скамейки. Я постараюсь что-то выяснить она быстро пошла по дорожке к главной аллее парка. Князев перекрестил стройную спину девушки, белокурые косы, выбившиеся из-под шапочки:
Господи, не дай ей блуждать во тьме. Пусть она обретет веру, пусть найдет истину, на своем пути.
Скромная церковь апостолов Петра и Павла стояла в глубине занесенной снегом, тихой улочки Буянова, бывшей Сенной. В прошлом веке храм возвели на личные средства самарского богатея, торговца зерном Головачева. После революции кафедральный, Вознесенский собор, закрыли, в Покровском соборе обосновались обновленцы. В окраинную церквушку стали потихоньку стекаться истинно православные верующие.
До войны священников у Петра и Павла, несколько раз, арестовывали, но летом сорок первого года одного из бывших настоятелей выпустили на волю, вернув на прежний пост. Церковь, как и Покровский собор, отремонтировали. В храме служили молебны за победу советского оружия над фашистами, собирали пожертвования, на нужды армии. Даже через десять лет после конца войны, над конторкой, где продавали свечи, красовалась выцветшая телеграмма. Давно умершего настоятеля и паству благодарили за взнос, в дело борьбы против нацизма.