Надо пройти в палату, пока милиционеры не вернулись с обеда в конце коридора виднелись белые двери, с цифрой «7».
Счастливое число, подумала Маша, значит, все сложится хорошо она и сама до конца не верила тому, что делает. По словам Ивана Григорьевича, матушке Вере, как звали встретившую Машу на заднем крыльце, пожилую женщину, появляться в палате было нельзя:
Она медсестра, в больнице, хмуро объяснил старик, если милиционеры застанут ее рядом с Зоей, ее уволят Маша кивнула: «Я понимаю». Князев вздохнул:
Речь не только о ней самой. В больницу могут попасть другие верующие, матушка нужна на своем месте. Тебя никто не видел, никто не знает Машино пальто валялось в кладовой. Матушка снабдила ее серым халатом и косынкой санитарки. Маша решила, что московский профессор надежно засел в кабинете главного врача. Сестры, на коридорном посту, тоже отправились в столовую.
Девушка вдыхала назойливый аромат лекарств и дезинфекции:
Мне надо сказать Зое, что ее не бросили, и тотчас уйти. Иван Григорьевич велел не рисковать
До отъезда отца в командировку, Маша, незаметно, старалась слушать разговоры родителей. При них с Мартой мать и отец такого не обсуждали, но Маша, затаившись у двери кабинета, узнала, что Зою хотят отправить в Москву:
Иван Григорьевич такого не допустит, она медленно пошла к палате, он считает своим долгом выручить Зою из беды
Маша старалась не думать о кольце со змейкой, спрятанном среди белья, о неизвестном ей Волке, якобы ее отце. Она вспомнила далекий, женский голос, в комнате на улице Чкалова:
Моя мать стала дымом Маша сглотнула, но это неправда, ошибка. У меня есть папа и мама, мои настоящие родители девушка остановилась:
Но если и меня усыновили, как Марту? От Марты ничего не скрывают. Она знает, что ее родители погибли, что мы ей не родная семья. То есть теперь родная Маше стало неуютно, по спине пробежал холодок:
Матушка Вера работала в клинике при мединституте. Я родилась именно там, весной сорок второго года. Она ухаживала за мной, она помнит мою маму. Но если ребенок папы и мамы умер? Если они меня взяли в семью, новорожденной, ничего мне не сказав Маша вспомнила своего тренера по конному спорту, в Москве:
Он говорил, что у меня аристократическая повадка, что я словно выросла в седле. Но папа и мама происходят из рабочих, пролетариев, из беднейших крестьян. Папа вообще родился в деревне с появлением в семье Марты, Маша обратила внимание на манеры приемной сестры:
Ей было три года, а она ела ножом и вилкой, как и я, в детстве. Мама шутила, что меня не надо было ничему учить. Когда я села за стол, я все умела. Может быть, Марта родилась не в русской семье, но я Маша подавила желание развернуться и уйти, я появилась на свет в Куйбышеве. Откуда здесь взяться иностранцам? Хотя мама рассказывала, что в Куйбышев эвакуировали дипломатов и журналистов. Ее соседкой была испанка, коммунистка, бежавшая из страны после победы Франко Маша вздохнула:
Оставь. Все это чушь, я дочь своих родителей, а вовсе не какого-то неизвестного Волка дверь палаты заперли, но в кармане халата Маши лежала длинная шпилька. Открывать замки ее научила приемная сестра. Марта, в шесть лет, отлично управлялась не только с замками, но и вообще с техникой:
Она даже может поставить новую розетку и сменить лампочку Маша орудовала шпилькой в замочной скважине, я думаю о Марте потому, что волнуюсь она сказала Князеву, что выполнит его просьбу, но больше с ним встречаться не станет:
Я это делаю потому, что мне жаль Зою, сухо сказала Маша, но с вами я видеться больше не хочу Князев отозвался:
Не хочешь, не надо, Мария. Но увидимся мы, или нет, сие только в руке Божьей замок щелкнул. Маша, неуверенно, заглянула внутрь. Ей, почему-то, казалось, что Зоя и здесь будет прижиматься к стене:
Но матушка Вера говорила, что ее держат привязанной к койке. Бедная девушка Маша всматривалась в бледное лицо, над серым одеялом, на светлые, как у нее самой, волосы, выбившиеся из-под больничной косынки. Ей пришло в голову, что она может остаться в палате, вместо Зои:
Мы похожи, только она ниже ростом. Но Зою никак отсюда не вывести, она не ходит под одеялом Маша заметила очертания иконы. Девушка не выпускала из рук образ. К ее носу, от капельницы, стоящей рядом с кроватью, тянулись две трубочки:
Ее кормят через зонд, она сама не двигается опустившись на колени у изголовья, Маша увидела, что синеватые губы девушки шевелятся. Прошептав: «Не бойтесь, милая, вас скоро отсюда выручат», Маша застыла.
Одеяло задергалось. Зоя напряглась, словно пытаясь подняться с койки:
Но она ведь словно камень, или статуя Маша не успела отстраниться:
Я не верю, она не на нее смотрели голубые, затуманившиеся глаза. Зоя повернула голову. Ремень, с треском, лопнул. Тонкая рука поднялась, удерживая небольшую икону:
Не сгинь во тьме Маша услышала знакомый, женский голос, не пропади в пучине, Мария, вырвись из-под земли сырой. Ищи отца, ищи Волка голос исходил не от Зои:
Радио, поняла Маша, как будто это радио. Зоя не сама говорит зубы девушки застучали, голова закружилась. Икона, качнувшись, осенила Машу крестным знамением:
Это тоже делает не Зоя успела подумать Маша, она где-то в другом мире. Она меня перекрестила, то есть не она девушка уловила почти неслышный шепот:
Иисус умер за грехи наши. Иди, Мария, иди ему навстречу сердце Маши беспорядочно забилось. Не смотря на койку, за спиной, не вслушиваясь в далекий голос, девушка выскочила в коридор.
Наташа Журавлева попросила водителя такси остановить машину рядом с деревянным навесом, конечной станцией автобуса. Отсюда до больницы было еще минут десять хода. Тропинка вела по заваленной сугробами, боковой аллее ныне заброшенного парка. К госпиталю вела и наезженная дорога, но Наташа не хотела появляться у главного подъезда. Матушка Вера обещала встретить ее на аллее и провести в больницу через служебный двор. Пальцы, с алым маникюром, протянули шоферу купюру:
Ждите меня здесь, я через полчаса вернусь визит к Зое обещал стать коротким.
Наташа надела старое, сшитое в Москве, после войны, пальто. Вещь болталась в груди:
С отпуском в Крыму, с переездом, я похудела довольно подумала Журавлева, правильно говорят, от хлопот сбрасывают вес
Сапожки скрипели по свежему снегу. Она издалека заметила темную фигуру матушки Веры, под раскидистым дубом. Промороженные листья дерева неприятно шелестели, под легким ветром с Волги.
Наташа, сначала, хотела взять передачу, для Зои:
Она простая девушка, из рабочей семьи. Надо принести что-нибудь дешевое, карамельки, как для матушки в телефонном разговоре Вера вздохнула:
Не стоит, милая. Она ничего не ест, ее кормят через зонд матушка Вера звонила Наташе с общего аппарата, из коридора коммунальной квартиры. Звонок раздался поздно вечером, когда дети отправились спать. Наташа понимала, что пожилой женщине надо соблюдать осторожность:
Но даже если меня увидят в больнице, ничего страшного не произойдет. Меня никто не знает, ничего не заподозрят матушка сказала, что у Наташи будет не больше десяти минут:
Милиционеры меняются в пять часов вечера. Первая смена уходит, и заступает вторая объяснила медсестра. Наташа предложила ей прийти на обеде. Журавлева помнила, что в это время охрана отсутствует дольше:
Это будет неудобно, отозвалась матушка Вера, ничего больше не сказав. Медсестра следила за меховой шапкой Наташи:
Неудобно. Но не говорить же ей, что ее собственная дочь тоже навещала Зою Вере еще предстояло сказать генеральше Журавлевой, что визит к Зое невозможен. Палату запечатали наглухо, у Зои сидели московские психиатры, во главе с Лунцем.
Обнаружив лопнувший ремень, на койке, профессор, во всеуслышание, заявил:
Кататония закончилась. Видимо, подействовала лекарственная терапия. Мы постараемся добиться от больной движений и разговора матушка Вера не представляла, что могло случиться, во время визита Маши Журавлевой:
Может быть, Зоя ее узнала, с новогодней ночи. Но зачем она порвала ремень медсестра была уверена, что Зоя не собиралась нападать на девушку:
Нет, здесь что-то другое. Может быть, она хотела благословить Машу Иван Григорьевич о своих планах говорил уклончиво, но матушка Вера предполагала, что Князев хочет устроить пропажу Зои при ее перевозке на аэродром. О прошлом монах не распространялся. Матушка Вера понимала, что пожилой человек не всегда был иноком:
Он, скорее всего, воевал, и не на стороне красных. Он сможет достать оружие, собрать надежных людей в разговоре с Князевым, медсестра предложила попросить о помощи Машу или ее мать. Серые глаза старика похолодели:
Словно он что-то хотел сказать, но передумал Князев покачал головой:
Не стоит. Это опасно, как опасно и вовлекать вас. Вы нужны церкви на своем месте. Только узнайте, когда Зою собираются отправлять из больницы в Москву
На медсестру повеяло сладким, удушливым ароматом. Несмотря на морозец, Журавлева запыхалась, над верхней губой блестели капельки пота:
Пойдемте, матушка зашептала она, таксист ждет на автобусной остановке медсестра коснулась руки, в замшевой перчатке:
Не получится, Наталья Ивановна Наташа не верила своим ушам:
Что значит нельзя, она раздула ноздри, вы обещали, матушка! Я должна увидеться с Зоей Наташа оборвала себя. Она не хотела говорить медсестре о благословении, для дочек. Наташе казалось, что если она получит напутствие Зои, то все сложится хорошо:
Словно с матушкой Матроной. Она обещала, что у меня появится еще девочка, так и случилось Наташа предпочитала не вспоминать сухой голос матушки:
Она говорила, что Маша не моя дочь, велела отдать ей змейку. Я так и сделала, но насчет Маши, это чушь. Матушка была слепа, она могла ошибиться. Зоя мне скажет, что у Машеньки все будет все в порядке о мужчине, напавшем на нее в телефонной будке, в конце войны, Наташа тоже не думала:
Он хотел узнать, где Володя. Он был уголовник, к гадалке не ходи. Антонина Ивановна до войны ездила в лагеря. Она могла с ним познакомиться, и не только. Володя, наверняка, либо сидит, либо сядет. Но мы воспитываем Марту, мы искупили свою вину Наташе хотелось услышать от Зои, что это именно так:
Нельзя, милая, донесся до нее грустный голос медсестры, Зоя начала двигаться, с ней московские врачи. В палату вам никак не пройти заставив себя успокоиться, Наташа поджала губы:
Ладно. Всего хорошего, матушка Журавлева велела себе улыбаться:
Вера еще пожалеет, что на свет родилась. Она отняла благословение, у моих девочек. Подумаешь, врачи! Она могла бы что-то устроить. Она не хочет рисковать работой проваливаясь в сугробы, Наташа двинулась к остановке.
Таксист покуривал в окошко:
Быстро вы, добродушно заметил он, заводя машину, едем обратно, на улицу Куйбышева щелкнув застежкой ридикюля, Наташа достала пачку американских сигарет, позаимствованных у мужа. Снабжение сотрудников, в Министерстве Среднего Машиностроения, оказалось даже лучше, чем в бытность Михаила Ивановича генералом госбезопасности. Муж весело сказал:
Физики привыкли к самому лучшему. Нашим подопечным присылают каталоги заграничных товаров Наташа изучала яркие издания:
Надо выбрать подарки, на дни рождения девочек, напомнила она себе, Марта тоже родилась в марте. Наверное, поэтому ее так и назвали она покачала головой:
Нет, рядом. Отвезите меня на главный почтамт Наташа не хотела посылать письмо из окраинного почтового отделения:
Здесь малолюдно, меня могут запомнить она знала, как работает бывшее ведомство Михаила Ивановича.
Журавлева отпустила такси у серого здания главпочтамта. Внутри было шумно, жарко, к стойке с посылками змеилась очередь. Люди еще получали новогодние подарки. Купив несколько листов писчей бумаги и конверт, Наташа присела на обитую дерматином скамейку, под плакатом: «Советский суд суд народа!». Женщина в костюме, с медалью, народный заседатель, чем-то напоминала саму Наташу:
Пусть матушку Веру осудят Наташа окунула вставочку в прикрученную к столу чернильницу, она поплатится за то, что не дала мне встретиться с Зоей скверное перо брызгало. Она вывела:
В Комитет Государственной Безопасности Куйбышевской области. Как советский гражданин, считаю своим долгом сообщить в госбезопасности внимательно читали каждое анонимное письмо:
Веру арестуют и посадят, удовлетворенно подумала она, Бог меня простит, я только хотела благословения, для своих девочек наклеив марки, бросив письмо в местный ящик, Наташа вспомнила о хорошей кондитерской, у художественного музея. Завтра для девочек и Саши устраивали особую экскурсию:
Надо потом побаловать их пирожными, лимонадом Наташа остановилась на ступенях почтамта, но можно и сейчас туда зайти. Посмотрю, какие торты свежие, выпью кофе, с эклером улыбаясь, она направилась по улице Куйбышева на север, к музею.
По взлетному полю куйбышевского военного аэродрома гуляла метель. Яркие лучи прожекторов выхватывали из вихрей снега очертания новейшего, пассажирского, реактивного самолета, ТУ-104. Генерал Журавлев понятия не имел, что армия использует эти машины. Насколько знал Михаил Иванович, испытания ТУ-104 закончились только прошлым летом. Самолеты еще не выпустили на регулярные рейсы.
Он стоял с чашкой кофе в диспетчерской, наблюдая за въехавшим на поле, в сопровождении двух милицейских машин, воронком:
Ясно, что армии нужны быстроходные самолеты, а на истребителе такой груз не увезешь Журавлев получил радиограмму из куйбышевского обкома партии, находясь на уединенном, будущем полигоне, на границе Астраханской области и Казахстана. Бюро просило его, не заезжая домой, проследить за отправкой груза Z по назначению. Самолет Журавлева приземлился в Куйбышеве час назад. Позвонив в психиатрическую лечебницу, он услышал, что груз готов к транспортировке:
В связи с новыми обстоятельствами покашлял профессор Лунц, санитарной машине придана дополнительная охрана о новых обстоятельствах Журавлев тоже узнал из радиограммы. Вчера, у себя на квартире, была арестована медицинская сестра, работавшая в психиатрической больнице:
Кто-то прислал анонимку, сообщил, что она тайная верующая. Она готовила побег этой самой Зои Карнауховой Журавлев, понял, что, может быть, в последний раз произносит настоящее имя девушки:
Отныне и навсегда, во всех документах, она превратится в Z генерал, впрочем, считал, что Зоя долго не протянет:
Ее запрут в каком-нибудь особом госпитале, где она тихо скончается по словам Лунца, после непонятного эпизода возбуждения, больная опять впала в кататонию:
Она не двигается, не говорит, не выпускает иконы, Журавлев вздохнул, понятно, что мы никогда больше о ней не услышим из воронка выгружали закрытые носилки.
Бывшие коллеги, из местной госбезопасности, сообщили Журавлеву, что, кроме ареста медсестры, милиция начала проверки на улице Чкалова и в прилегающих переулках:
Они будут раскручивать дело, искать сообщников медсестры, среди прихожан городских церквей Журавлев не сомневался, что никаких сообщников у пожилой женщины нет:
Она сама тоже виновата только в том, что ходила в храм, и молилась носилками занялись прилетевшие на ТУ-104 солдаты, в форме внутренних войск:
Врач там имеется, Журавлев прищурился, интересно, куда ее везут он понимал, что никогда этого не узнает. Допив кофе, он прислонился лбом к холодному стеклу:
Но, как сказал первый секретарь обкома, Москва не потерпит нерасторопности. Они хотят устроить процесс верующих, в преддверии областной партийной конференции Журавлев бросил взгляд на отрывной календарь, на стене диспетчерской:
Шестое января. День рождения героини французского народа, борца с самодержавием, Жанны ДАрк генерал подумал:
О Жанне тоже говорили, что она сумасшедшая. Она заявляла, что видела ангелов и Бога, что призвана свыше, для своей миссии. Сейчас ее бы сгноили в клинике для умалишенных, а тогда отправили на костер Журавлев предполагал, что и Зоя, не моргнув глазом, пошла бы в огонь, за веру: