День прошел, тихо отозвался он, ты говорил, что на перевале вроде из пушки стреляли. Лавина могла не просто так случиться, Максим Михайлович Волк и сам думал о таком:
Советы могли подстроить лыжный поход, чтобы замаскировать наши поиски. Не зря мы нашли гэбиста с рацией на дереве, не зря сгорел самолет ему не хотелось думать, что миссия могла попасть в ловушку:
Марта и Меир не доверяли Филби, вспомнил он, но Джон утверждал, что документы о миссии не проходили через его руки в суматохе на горном склоне он потерял кузена из вида. Максим считал себя обязанным обыскать перевал:
Может быть, пушка нам послышалась, вздохнул Волк, ребята запаниковали из-за лавины. Джон решил остаться с ними для помощи. Может быть, он тоже ранен Волк избегал размышлять о другом исходе событий для кузена:
Но я не мог поступить иначе, сказал он себе, я должен был спасти девочку. Опоздай я, и она бы навсегда сгинула в расселине, в сырой земле, как говорила матушка. У нее поднялась температура, она должна оправиться по лицу Ивана Григорьевича Волк понял, что старик недоволен его решением:
Святый отче, нарочито церемонно сказал Максим, все равно самолета у нас больше нет. Нам придется идти на лыжах к Белому морю или даже финской границе. Мы только весной туда попадем, если не летом. Девочка должна выздороветь, окрепнуть Волк понимал, что Князев не покинет СССР:
Бесполезно предлагать, он отшельник, он здесь умрет. Тем более, он старый человек, ему такое путешествие не по силам Максим решил, что всю дорогу идти на лыжах не обязательно. Паспорт Иванова оставался в потайном кармане его куртки:
Документы для Маши я достану на первом базаре по пути, коротко усмехнулся он, адвокат и выпускник Кембриджа не потерял давних умений. Доберемся на поезде до моря или приграничного района. Настанет весна, от лыж можно будет избавиться Маша, тем не менее, должна была подождать:
Нельзя ее тащить в тайгу с температурой, подытожил Волк, колония в сутках пути, не больше. Если Иван Иванович ранен, то я вернусь, оставлю его с вами, и пойду дальше. Если нет, мы пойдем вместе звезды на небе сияли холодным огнем. Князев прищурился:
Пазори взошли, заметил он, место, где полковник погиб, семь столбов, оно странное ничуть не удивившись, Волк кивнул:
Как в книге Иова, там слышен голос соблазнителя, Сатаны. Кто это, Иван Григорьевич старик покачал головой:
Не знаю. Матушка только сказала мне, чтобы я был осторожен Максим вздохнул:
Меир не был. Зачем он пошел в пещеру, что он увидел вслух он отозвался:
Обещаю, что буду осторожен. В конце концов, у меня девочка на руках
В голубых глазах дочери плавал жар. На стройной шее, в тусклом свете лампадки, играла искрами бриллиантовая осыпь на змейке. Кольцо висело на стальной цепочке, рядом с невидным крестом:
Распятие ей Иван Григорьевич подарил в Самаре, подумал Волк, девочка его сохранила. Как она похожа на бабушку, одно лицо дочь напоминала и старшего, единоутробного брата, и дядю, его светлость:
Это у нее от покойницы Тони, понял Волк, подбородок такой же упрямый термометра у них не было, но Максим предполагал, что жар подбирается к тридцати девяти градусам:
Кое-какие порошки, из аптечки, я в рюкзаках отыскал. Хорошо, что мы здесь свалили багаж. Надо было мне остаться вчерашней ночью на перевале, найти Джона, но я не хотел рисковать Машей он боялся воспаления легких.
Он поднес чай к потрескавшимся губам дочери:
Травы надежные, ласково сказал Волк, твоя прабабушка меня такими лечила. Пей, Машенька теперь никто не мог узнать, что, на самом деле, случилось с дочерью Журавлевых:
Тони поменяла детей, понял Максим, Виллем говорил, что девочка умерла. Умерла, или он мимолетно закрыл глаза:
Бог ей судья, Тони. Она давно погибла, она сейчас перед престолом Всевышнего. Получается, что за девочку я и молился он провел ладонью по потной щеке:
Видишь, температура падает, милая. Иван Григорьевич все принес, он кивнул в угол кельи, никуда не ходи. В рюкзаках есть чистая одежда, поменяй рубашку Маша всхлипнула:
Иван Григорьевич жив, папа. Я за него молилась на перевале, я думала, что он умер Волк привлек ее к себе:
Жив и в добром здравии, милая Маша вдохнула запах табака, зимнего леса. Большая рука погладила ее по голове:
Есть ты пока не захочешь. Я сам болел, знаю, как это бывает. Потом Иван Григорьевич кашу сварит с медом, постных блинов напечет несмотря на туман в голове, Маша заставила себя собраться:
Он в куртке, значит, он куда-то уходит обветренное лицо отца заросло белокурой бородой:
Мы похожи, поняла Маша, у меня тоже яркие глаза, я высокая, за метр семьдесят. Он вообще головой до потолка кельи достает уютно мерцала лампада, ее накрыли явно заграничным, легким и теплым спальным мешком. Маша подалась вперед:
Папа, ты что она указала на куртку, не остаешься у Ивана Григорьевича Маша поняла, что старик живет в маленьком скиту:
Он рассказывал, как спасался, на Алтае. Истинные христиане уходят далеко в тайгу, чтобы не иметь ничего общего с дьявольской властью никак иначе об СССР Маша подумать не могла:
Надо рассказать папе, что случилось на перевале, предупредить его о Гурвиче поцеловав ее в лоб, он поднялся:
Я скоро, милая, туда и обратно, пообещал Волк, а ты спи, пожалуйста голова опять закружилась, Маша заползла под спальник:
Вернется папа, все ему скажу темные ресницы задрожали, она тихонько засопела. Еще раз перекрестив дочь, Волк неслышно закрыл тяжелую дверь кельи.
В продолжение пути их пришел Он в одно селение. Здесь женщина, именем Марфа, приняла Его в дом свой. У нее была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово Его. Марфа же заботилась о большом угощении. Подойдя, она сказала: Господи! или Тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? Скажи ей, чтобы помогла мне. Иисус же сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом, а одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее
Голос Ивана Григорьевича был мягким, напевным. Шелестели страницы дореволюционного, пожелтевшего Евангелия:
От иноков здешних, Князев показал Маше потрескавшуюся обложку черной кожи, они кое какие книги спасли, когда антихристы большой скит разорили. Здесь рука игумена Арсения на развороте чернила выцвели, но почерк был твердым:
В лето 7390 от сотворения мира достигли мы вертограда праведного, уединенной пустыни, основанной во времена гонений никонианских на истинную веру Иван Григорьевич пошевелил губами:
Они здесь обосновались, когда твой прадед едва появился на свет, после убийства государя Александра Второго Маша полулежала на тощей подушке, укрывшись спальным мешком. За сутки жар у девушки почти прошел, но Иван Григорьевич запретил ей покидать келью:
Как тебе получше станет, я воды согрею в углу гудела русская печь, помоешься, как следует. Баню истопим, когда твой отец появится по словам Ивана Григорьевича, Волк, как он называл отца, ушел на перевал:
И дальше на восток, объяснил старик Маше, видимо, с дядей твоим все в порядке, если они сюда не вернулись. У них семейное дело, долг чести, что называется Князев и Маша коротали время за чтением Евангелия. Девушка вытерла сопливый нос:
Температуры больше нет, но все равно я чихаю. Я помню эту главу от Луки, Иван Григорьевич. Отец Алексий объяснял, что Марфа заботилась о суетном, а Мария о вечном. Дальше идет «Отче наш» Князев кивнул:
Именно так. Ты насчет своего дяди спрашивала, старик коротко улыбнулся, он достойный человек. С ними еще один твой родственник был, из Америки, однако он погиб, бедняга Князев перекрестился. Маша еще не могла поверить, что, кроме отца, получила двух родных братьев, дядю, ближних и дальних кузенов, и братьев названых:
Твой батюшка о семье вашей много не говорил, вздохнул Князев, времени не было, но еще одного твоего родственника, Петра Михайловича, я встретил на Дальнем Востоке. Я ему помог выбраться из СССР, только он все равно потом погиб. Но хорошо, что сынишка у него растет Маша, было, заикнулась о том, что Ивану Григорьевичу тоже стоит покинуть СССР. Старик покачал головой:
Здесь я родился, на сей земле и умру, милая. Поручение матушки Матроны я выполнил. Теперь могу вернуться к отшельничеству он погладил седую бороду, могилы иноков надо призревать. Может быть, ко мне кто-то придет из истинных христиан, станет моим преемником Князев рассказал Маше, что ближайший тайный скит находится на восточном склоне Урала:
Они Спасова согласия, объяснил старик, нетовцы, без священников обходятся. У них и молебнов нет, они только Псалтырь читают, и поклоны кладут с лестовкой Князев объяснил Маше, как надо молиться с лествицей. Девушка перебирала кожаную, скрученную веревку
Треугольник, символ Святой Троицы; четыре треугольника означают число евангелистов она вздохнула:
Папа мне ничего не рассказал о моей матери. Я только знаю, что она была дочерью герцога, что ее убили нацисты. Интересно, как она попала в СССР? У меня есть старший брат, единоутробный, он живет в Бельгии. Ему двадцать лет, он учится в военной академии, а сыну папы, тоже Максиму, двенадцать отец упомянул, что женат на вдове своего кузена, мистера Питера Кроу:
Иван Григорьевич называет его Петром Михайловичем, Маша зевнула, у нас такая большая семья, даже непривычно она решила рассказать отцу о Марте:
Понятно, что ее родители были иностранцы. Может быть, папа о них слышал девушка прикрыла глаза, Князев поднялся:
Она быстро устает, бедняжка. Но поела она хорошо, выпила чаю с медом. Пусть спит, набирается сил. Хоша бы ее отец и дядя быстрее пришли. Пусть отправляются на запад. У меня место глухое, но мало ли, вдруг поисковики сюда забредут рука Маши сжимала лестовку. Князев перекрестил девушку:
Зоя тоже икону не оставляла, да призрит Иисус душу мученицы. Но Мария отыскала свет, то есть мы ее вывели из тьмы. Она обрела веру, обрела семью. Как сказано, благая доля да не отнимется от нее Иван Григорьевич решил не забирать у девушки лествицы:
Я и так помолюсь, ничего страшного потерев ноющую после колки дров поясницу, он опустился на колени перед иконами. Свет лампадки отражался в покрытом морозными разводами, подслеповатом окошке кельи:
Вроде огоньки, в лесу, забеспокоился Иван Григорьевич, или это пазори полыхают? Волка сатана смущал в том месте. Матушка предупреждала, что так случится, но больше ничего не сказала. Господи, пошли рабе твоей, девице Марии, здоровья, душевного и телесного. Избавь ее от лукавого, не введи ее более в искушение, ибо Твое есть царство и сила и слава, во веки веков, аминь
Огоньки двигались, приближаясь к избушке, собираясь у ограды скита.
Саша Гурвич отказался лететь в Свердловск. Юноша твердо сказал товарищу Котову:
Я себя хорошо чувствую. Вам надо сопровождать арестованного, он кивнул на носилки, а мне надо найти свидетеля. В конце концов, она пропала из-за моего упущения Маша Журавлева оставалась единственным очевидцем случившегося на перевале.
Спокойные глаза Саши оглядывали темные очертания почти вросшей в землю избушки, за покосившейся оградой:
Ничего с Машей не сделают, напомнил себе Саша, в Свердловске ее допросят, Михаил Иванович заберет ее домой. И вообще, ничего не произошло, самодеятельные туристы погибли при сходе лавины. Печально, но в таких походах каждый год погибают люди Маша понятия не имела о порошке в чае:
Правда, она видела того то существо, задумался юноша, но в панике можно увидеть все, что угодно услышав Сашу, товарищ Котов поскреб седоватый висок:
Конечно, плохо, что ты не сделал соответствующий доклад, в Ивделе, юноша покраснел, но, с другой стороны, ты прав Котов усмехнулся, перестраховщиков у нас хватает. Взяли бы, и отложили операцию, если бы вообще не отменили. Мы бы тогда не поймали матерого шпиона остальные матерые шпионы пока пропали из вида.
Саша почувствовал, что бойцы рядом тоже затаили дыхание:
Но это ненадолго, надо атаковать укрытие. Может быть, они прячутся здесь. Может быть здесь и Маша взяв в вертолете лыжи, дождавшись, пока с командиром западной группы свяжутся по рации, Саша быстро догнал отряд. Машу Журавлеву, разумеется, никто не собирался арестовывать. Товарищ Котов пожал плечами:
Зачем? Она не преступница, девушка только свидетель. Ее допросят, как положено, и пусть едет домой в Куйбышев он неожиданно усмехнулся:
Она тебе нравится, что ли Саша зарделся:
Да, товарищ Котов. Я хочу попросить ее руки у Михаила Ивановича, когда закончу академию Эйтингон подумал, что мальчик и в этом напоминает отца:
Матвей был человек хорошего воспитания. Если бы Князева не повела себя, как дура, он бы увез ее в Америку. Неухоженная, ерунда, мы бы обо всем позаботились. Впрочем, такие истерички, как Князева, опасны. Истинно, дочь своего отца. Александр Данилович, впадая в меланхолию, лечил себя расстрелами заложников он опасался, что Маша Журавлева начнет болтать:
Князева все забыла, то есть заставила себя забыть. Под лекарствами она быстро вспомнила и о ребенке, и обо всем остальном. Если эту Машу найдут, надо организовать ей поездку в санаторий, прием медикаментозных средств Эйтингон успокоил себя тем, что девица, судя по всему, не светоч разума:
Она не начнет докапываться до истины. Ее отец честный дурак, и она такая же. Она проглотит все, что мы ей скормим он был рад услышать о планах Саши:
Именно такая девушка, советская, ему и подходит. Всяким прохиндейкам, вроде покойной Антонины Ивановны, доверять нельзя. Но операцию с Невестой мы проведем, это отличный шанс. Филби скоро покинет Лондон, а нам нужен человек, на Набережной. Они сейчас будут особенно настороже, после пропажи его светлости. Нового человека туда не внедришь он был уверен, что Саша выполнит приказ:
Он поймет, что это для блага СССР. В Невесту он не влюбится, видно, что он однолюб на прощанье он обнял мальчика:
Будь осторожен, милый, встретимся в Свердловске. Познакомишь меня с будущей женой Эйтингон подмигнул ему, Саша совсем смутился.
Юноша не отрывал взгляда от подслеповатого окошка:
Я знаю, что Маша мне не откажет. В конце концов, именно я ее спас, то есть я и отряд внутренних войск до него донесся шепот лейтенанта, командира взвода:
Мы можем послать бойца с рацией в лес, вызвать с перевала подкрепление парень был старше Саши всего лет на пять:
Но я не пойду служить в армию, с сожалением подумал юноша, то есть пойду, но не в регулярную. После академии меня возьмут на оперативную работу он вспомнил о товарище Саломее:
Она говорила, что преподает в Москве. Я хотел все закончить, но, наверное, не стоит. Мы с Машей поженимся только через пять лет, а пока надо он отогнал от себя эти мысли:
Думай о деле. Либо в избушке шпионы, либо Маша. Очевидно, что внутри люди над трубой, в чистом небе, вился легкий дымок. Саша помотал головой:
Нельзя терять времени. Нас больше, они не уйдут. Только надо запретить бойцам стрелять Саша боялся, что шпионы заметят движение в лесу. Резко затрещал автомат, кто-то крикнул:
Уходят, они уходят приподнявшись, Саша заметил темную тень, бегущую по заснеженной прогалине, к лесной чаще:
Брать только живыми, заорал лейтенант, половина взвода в погоню, половина остается здесь над головой просвистела граната. Земля словно вздрогнула, на Сашу посыпался снег. Дверь избушки, слетев с петель, упала на покосившееся крыльцо.
Лейтенант скомандовал: «За мной!».
Маша бежала, не разбирая дороги, тяжело дыша. Белокурые волосы растрепались, по лицу лился пот. Ноги, в больших ей валенках Ивана Григорьевича, проваливались по колено в свежие сугробы, скользили по насту. Под аккуратно подшитыми подошвами трещали сучки и шишки.
Поднимаясь с узкой лавки, чтобы сходить по нужде, она натягивала именно эти валенки, прохудившиеся под коленом, высокие, из потрепанного войлока. Даже с тридцать девятым размером обуви, в двух шерстяных носках, валенки были ей велики.
Шум застал Машу сидящей на корточках над жестяным ведром. Ей было неловко принимать помощь пожилого человека, но Иван Григорьевич отмахнулся: