Среди сосновых ветвей перекликались, порхали птицы. Рыжая лиса, высунувшись на поляну, повела носом. Зверек затаился, прижавшись к стволу дерева. Под сугробами могли прятаться мыши. Лиса не хотела отправляться дальше, не прислушавшись к заметным только ей звукам. Снегирь защебетал. Недовольно фыркнув, лиса исчезла в лесу. Все стихло, в чащу кустов доносился только звон ручейка.
Снегирь взлетел на ветку, осыпая снежинками свернувшуюся в клубочек девочку. Она заползла далеко от поляны. Из леса никак было не увидеть светлые, выпачканные волосы, измазанную грязью куртку. Она уткнула лицо в сгиб локтя, неслышно дыша. София ловила звуки леса, запахи, доносящиеся в укрытие:
Зверь выходил на поляну, но исчез, устало подумала девочка, люди здесь не появятся. То есть пока не появятся ей захотелось завыть. Она не помнила, как оказалась рядом с ручейком:
Остальное я хорошо помню, то есть теперь вспомнила, теплые слезы покатились по лицу, мне надо прятаться до конца дней моих хронометр София потеряла, но девочка и так могла сказать, что утро только началось:
Солнце еще не в зените, она осторожно пошевелилась, когда я сюда прибежала, еле брезжил рассвет в голове гремели выстрелы, она слышала злое рычание:
Это была не собака, не волк сдерживая рыдания, София вцепилась зубами в рукав, это была я. Я убила девушку, рядом с палаткой, товарища Золотарева и того офицера в лесу. Если меня найдут, меня расстреляют по словам близняшек, в лагерях сидели, как они выражались, малолетки:
Но за убийство меня никто не отправит в колонию, поняла София, меня посадят в тюрьму, приговорят к смертной казни ночью она очнулась в лесу, с размаха влетев в ствол сосны. Перед глазами заплясали искры, София услышала вкрадчивый голос:
Беги, не останавливайся. Тебе надо спрятаться, иначе тебя начнут искать и найдут голос и рассказал ей о том, что она сделала:
Я была не в себе, заплакала девочка, виноваты таблетки. Я таких еще никогда не пила. Но товарищ Золотарев сказал, что это витамины голос усмехнулся:
Суд это не примет во внимание. Не забывай, ты убила товарища Золотарева София смутно помнила белокурые волосы лежавшей на тропинке девушки:
Кажется, Золотарев ее душил, она кричала. Я прыгнула ему на спину от голоса она узнала, что случилось дальше. Неизвестная женщина прибавила:
Когда ты туда прибежала, ты успела прогрызть шею девушке, рядом с палаткой, напиться ее крови, обглодать лицо, как с офицером, съесть язык Софии стало плохо, ты ударила Золотарева ножом в спину, запустила руки в рану, сломала его ребра. Ты хотела вырвать его сердце. Тебя расстреляют, если ты хоть шаг сделаешь к людям. Ты не человек, ты зверь. Ты будешь жить как зверь, в лесной глуши София рыдала:
Я не могла такого сделать, это все таблетки девочка подумала, что на ней могли испытывать новые лекарства:
Я всегда хорошо себя чувствовала, но в интернате мне тоже давали таблетки. Врач в Ивделе сказал, что я здорова голос отозвался:
Какая разница? Тебя посчитают опасной убийцей, и расстреляют. Тебе не место даже в сумасшедшем доме, такие, как ты, не должны жить. Но, если ты меня послушаешься, я обо всем позабочусь София не знала, кто с ней разговаривает. Девочка вытерла лицо:
Но я ей верю. Она права, мне нельзя возвращаться к людям. В интернате все посчитают, что я погибла с оставшимися на перевале слезы опять подступили к глазам:
Я никогда не увижу близняшек и Павла, не увижу Светы. Но если бы они знали, что я сделала, они бы сами от меня отвернулись она не хотела думать об убитых ей людях, но голос не отставал, перечислив в подробностях все произошедшее. В интернате София читала дореволюционную книжку о путешествиях знаменитого Миклухо-Маклая:
Он жил среди каннибалов, на южных островах. Я тоже каннибал, дикарка, а не человек. Не случайно прошлую ночь я провела с волками в глаза ударила яркая луна, зашуршали волны, запахло псиной. На белом песке виднелись темные пятна. Стая, возбужденно воя, вырывала друг у друга куски:
Тебе было четыре года тихо сказал женский голос, ты ела это мясо. Вы убили слабого ребенка, принесли его тело волкам София закрыла уши ладонями, но голос никуда не делся:
Ты жила в норе, как зверь, и будешь в ней жить, пообещала женщина, ты не человек, тебе не место среди людей. Тебя воспитывали волки София поняла, что это был не санаторий:
Ясно, почему я почти ничего не помню. Но она все помнит, все знает. Мои родители были вовсе не офицеры, а бандиты, противники советской власти об этом ей сказала женщина, меня тем более расстреляют, если я не спрячусь в лесу она нашла на шее вышитую сумочку:
Свиток никуда не делся. Это все, что у меня осталось от прошлого по вечерам кто-то из близняшек непременно навещал спальню Светы и Софии:
Они пели нам песенки, София заставила себя подняться, я любила белорусскую колыбельную. Я никогда больше никого не увижу она шла, не разбирая дороги, беззвучно плача:
Спи, моя кветачка. Это цветочек по-белорусски до нее донесся запах дыма. Заскрипели ступеньки крыльца. Маленькая девочка, в детском тулупчике, перевязанном крест-накрест пуховым платком, подняла деревянную лопатку:
Снег, мамо пролепетала она, Зосе хадзить ласковые руки матери подхватили ее. Малышка поцеловала холодную щеку, с гречишным зернышком родинки. София коснулась мокрой щеки:
У меня тоже родинка появилась мать потерлась носом о ее носик:
Мы снегавика зробим, Зосенька. Хутко тато прийде, нам допоможе в маленьком сарайчике квохтали курицы, София увлеченно рылась в снегу. Загремели ворота, раздался веселый мужской голос:
Зосенька девочка заковыляла по тропинке: «Тетис, тетис». София опустила голову в руки:
Это были мои папа и мама, бандиты и убийцы, такие, как я. Мне больше нельзя показываться на глаза людям. Я останусь в лесу, иначе меня найдут и расстреляют
Миновав ручей, ловко взобравшись на поваленные бревна, София исчезла из вида.
Лично проверив, как установили растяжки для полевых носилок в МИ-4, Эйтингон запретил вертолету делать остановку в Ивделе:
До Свердловска меньше пятисот километров, сварливо сказал он пилотам, практическая дальность машины, четыреста шестьдесят. Горючего на борту хватает, пойдете с минимальной скоростью. Меньше, чем через пять часов мы будем в городе Наум Исаакович не хотел никакого риска. Его охватило почти забытое, сладкое чувство редкостной удачи:
Теперь я со щитом, как говорится он не мог согнать с лица улыбку, теперь Шелепин не сможет мне отказать в звонке детям или даже встрече с ними
Эйтингона не интересовали тела членов группы Дятлова, разбросанные по заснеженному склону горы, сгрудившиеся на спешно выстроенном настиле под кедром, в долине реки. Он равнодушно смотрел на аккуратный ряд собранных трупов, на изуродованное свежими ожогами тело какого-то парня. Даже рваная рана на спине капитана Золотарева, и торчащие оттуда сломанные ребра не удостоились внимания Наума Исааковича:
Здесь постаралась Принцесса, он услышал описание нападавшей от мальчика, с таблетками Кардозо она окончательно потеряла рассудок. Девчонка сбежала в тайгу, подыхать в лесной чаще день выдался славным, звонким. По камням текли струйки тающего снега. Над перевалом перекликались птицы:
Один февральских дней, когда можно подумать, что скоро весна, Эйтингон подергал растяжки, впрочем, впереди месяц буранов. Март здесь тоже холодный, снег начнет сходить только в апреле. Кое-какие тела найдут раньше, остальные мы спрячем получше. Пусть в районе болтаются поисковики, это нам только на руку. Они могут наткнуться на Ягненка или Волкова, чужие люди здесь заметны по словам мальчика, он не видел ни того, ни другого:
Спи, ласково сказал Эйтингон, выслушав доклад юноши, врачи тебе сделают укол, залезай в вертолет, и спи. В Свердловске отправишься на обкомовские дачи, отдохнешь Наум Исаакович повел рукой. Студенту Гуревичу предстояло исчезнуть из официальных документов:
Он никогда не учился в политехническом институте, не состоял в группе Дятлова, напомнил себе Эйтингон, Юдину, сошедшему с маршрута, рот не заткнешь избавляться от парня было слишком подозрительно, но Гуревич по документам сирота. Плакать по нему никто не будет, искать тоже. Что искать, вокруг дикие края. Трупом могли поживиться волки, медведи он вспомнил детскую считалку:
Трое негритят в зверинце оказалось, одного схватил медведь, они вдвоем остались Эйтингон искренне надеялся, что Ягненок и Волков наткнутся на какого-нибудь шатуна или беглых зэка. Отряды внутренних войск на лыжах ушли на восток, в направлении колонии Валленберга, и на запад, за Ауспию. Эйтингон не думал, что парочка подалась на север или на юг:
На юге слишком людно, а на севере начинается тундра, им там делать нечего. Они либо следуют намеченному плану, либо решили вернуться к самолету
От второй группы, пропавшей несколько дней назад, так ничего и не было слышно. Наум Исаакович выдал руководителю взвода, отправившегося на запад, карту с координатами места посадки самолета:
Чем черт не шутит, хмыкнул он, если мальчик сумел подстрелить Холланда, может быть, мы наткнемся и на его товарищей по оружию его светлость пребывал в медикаментозном сне. Врачи похвалили сохранившего самообладание Сашу:
Рана не опасная, товарищ Котов, здесь никто не знал настоящего имени Эйтингона, но молодой человек доктор кивнул на Сашу, вовремя сделал перевязку. Вокруг печени много кровеносных сосудов, пуля прошла навылет, но место деликатное Саша признался, что ударил раненого по затылку:
Только, чтобы он впал в забытье, товарищ Котов, робко сказал юноша, нас учили удару на занятиях по самбо Эйтингон потрепал его по плечу:
Ничего страшного, мой милый. Ты слышал докторов, у него легкое сотрясение мозга. В Свердловске его подлечат. Потом его переправят в Москву, начнутся допросы Саша повторял себе, что надо признаться товарищу Котову в пропаже Маши:
Юдин ее видел, он знает, что Маша осталась в группе. Нельзя долго скрывать ее присутствие на перевале. Команда с высоты 880 собрала все тела, но Машиного среди них не оказалось девушка могла упасть в расселину, ее труп мог лежать под сугробом:
Я виноват в том, что не позаботился о ней, горько подумал юноша, но жизнь Холланда для СССР важнее, чем жизнь Маши Журавлевой не выдавив из себя ни слова, он достал из кармана ватника подобранные рядом с трупом Золотарева часы. Саша прочел гравировку на крышке, но не хотел интересоваться тем, кто такая пионерка Иванова. Он хорошо помнил голову, опущенную в рваную рану на спине капитана, треск ломающихся ребер, звериное урчание:
Кем бы она оно не было, мне, все равно, ничего не скажут понял юноша, это государственная тайна Наум Исаакович узнал часы:
Она здесь побывала, она убила Золотарева, и девушку, Дубинину Дубинину, с вырванным языком и обглоданным лицом, присоединили к телам, по плану ожидающим таяния снегов. Наум Исаакович набросал на кроках перевала расположение трупов:
Конец февраля, писал он, обнаружение палатки и тел под кедром. Дорошенко, Кривонищенко, Дятлов, Колмогорова. Май, остальные, включая Дубинину и Золотарева. Их тела перенести к ручью, надеть на них вещи тех, кого найдут в феврале Эйтингон ожидал, что бойкий журналист непременно настрочит роман о гибели группы:
Придумают массовое безумие, или высадку инопланетян на Северном Урале, как придумали Гувер с Даллесом, после крушения сверхзвукового аппарата Вороны вспомнив о Вороне, он велел западной группе особенно тщательно обследовать плато Маньпупунер:
Будьте осторожны, напомнил он командиру, предыдущий десант не вышел в эфир. У вас есть рация, берегите ее. Жду докладов, каждые несколько часов связавшись со Свердловском, Эйтингон приказал пригнать на взлетное поле военного аэродрома скорую помощь с конвоем и приготовить охраняемую палату в госпитале:
В госпитале, где лежал Герой Советского Союза Воронов, то есть сэр Стивен Кроу, понял он, мерзавка Князева увезла его из города под нашим носом. Но его светлость никто не спасет. Надо жениться на любящих женщинах, он усмехнулся, а не на подстилках вроде Саломеи он тем не менее хотел привлечь капитана Мендес к допросам:
С Валленбергом она отлично сработала. Может быть, ей удастся разжалобить супруга. Хотя вряд ли, он ее давно раскусил. И вообще, против фармакологии еще никто не устоял, кроме он отогнал от себя эти мысли:
Кукушка давно мертва, а если его светлость знает, где проклятая Марта, он нам все расскажет остановившись на лесенке, Эйтингон пропустил врачей с носилками:
Грузите со всем возможным тщанием обросшее светлой бородой лицо герцога разгладилось. Спящий неожиданно помолодел:
Если у них сидел агент в Комитете, тогда еще министерстве, он выдаст и его имя, подумал Эйтингон, я позвоню Шелепину из Свердловска, обрадую его на амнистию Наум Исаакович не рассчитывал:
Отсижу десятку, хмыкнул он, мне дадут синекуру, как Уинстону Смиту, будут использовать для консультаций и следить за каждым моим шагом. Но они не откажут мне во встрече с детьми. Надо выбить медаль для Саши у Шелепина, поощрить мальчика. Хотя он сын своего отца, он служит стране не ради почестей
Яркое, теплое солнце било в глаза, на перевале искрился снег. Ребята с высоты 880, разведя костер, кашеварили по соседству с разложенными по порядку трупами. Эйтингон повернулся к Саше:
Покурим на дорожку и по коням, он кивнул на вертолет, в машине поспишь, в Свердловске сходим в баньку мальчик комкал в исцарапанных руках ушанку:
У него щетина отросла, понял Эйтингон, парню идет семнадцатый год. Когда он переедет в Москву, надо найти ему проверенную девушку щелкнула зажигалка. Саша взглянул на него запавшими, серыми глазами:
Товарищ Котов, отчаянно сказал мальчик, разрешите доложить. В группе была Маша Журавлева, дочь Михаила Ивановича наверху зачирикала птица:
Я увидел Машу только на вокзале Саша глубоко вздохнул, и решил, что лучше продолжать операцию. Товарищ Котов он запнулся, Маша пропала ночью. Я не знаю, где она сейчас.
Темный чай в старой эмалированной кружке пах лесными травами.
Ребенком, болея, Максим получал от бабушки именно такой чай, с серебряной ложкой малинового варенья, с оранжевым, сладким апельсином:
От Елисеева, вспомнил он, бабушка всегда называла гастроном в старой манере за окном спальни кружились снежинки. Любовь Григорьевна посыпала варенье белым порошком. Максим морщил нос:
Горько, бабушка подмигивая, она доставала из-за спины бумажный пакет:
Доктор прописал тебе эклеры, три раза в день. Прими лекарство, ложись, потей от пирожного веяло ванилью. Максим забирался под пуховое одеяло, с дореволюционным томом Жюля Верна или Майн Рида:
Осенью сорок пятого, когда мы обретались в Москве, Виллема тоже продуло, подумал он, Марта ему давала такой чай и варенье. Бедная моя девочка, у нее жар белокурые волосы дочери прилипли ко лбу, она тяжело дышала. Волк ловко приподнял девушку:
Выпьешь чая, и спи, ласково сказал он, Иван Григорьевич печку натопил, здесь тепло, вы не замерзнете со двора доносился звук топора. Чувствуя себя неловко перед стариком на восьмом десятке лет, Волк хотел сам нарубить дров. Князев отмахнулся:
Силы в руках мне пока не занимать, а ты побудь с дочерью он не закончил.
Волк угрюмо затянулся советским «Беломором». Пачки миссия получила в Лондоне. В келье он не курил. Они с Князевым отошли к ограде скита, устроившись у мшистой стены черной баньки:
Иван Григорьевич, измученно сказал Волк, поймите и вы меня. Я не могу не вернуться на перевал, не могу не выполнить свой долг. Полковник Горовиц мертв, он перекрестился, а у него четверо детей. У Ивана Ивановича, он назвал герцога в русской манере, двое. Его девочке восемь лет, она может лишиться отца. Я обязан закончить миссию, вырвать того человека, он махнул на восток, из гулага Князев взглянул на ясное, ночное небо: