Знаем мы эти штучки, рука руку моет сержант вытряхнул из паспорта гражданки Бергер такую же бумажку, платят оборотистым людишкам, а сами живут в городе гражданин Бергер упорно молчал, не признаваясь, откуда он появился на площади, с рукописным плакатом на двух языках:
Слова из Библии, хмыкнул сержант, по картотеке, он неоднократно добивался разрешения на выезд в Израиль, выдавал себя за гражданина Польши Вильнюс, где родился Бергер, и Каунас, где его арестовали после войны, давно стали советскими городами.
Гражданка Бергер Фаина Яковлевна, передвинувшись с кошелкой ближе к окошечку, прикрывшись платком, расстегнула тулуп. Сержант увидел мимолетный проблеск чего-то белого:
Она ребенка кормит, милиционеру стало неловко разглядывать женщину, она хорошенькая, младше его на десять лет. Зачем ей бывший зэка, увечный, неграмотный, и умалишенный Бергер второй день отказывался от положенного пайка, не принимая даже чай или сахар. Заключенный только пил водопроводную воду:
Кепку он тоже не снимает, вспомнил сержант, у него помешательство, на религиозной почве. Начальство распорядилось проверить синагогу. Мы выяснили, что он член сапожной артели фотографию плаката послали в Москву, в соответствующий отдел министерства, занимавшийся контролем, как выражались в приказах, религиозных культов. Утром в Свердловск пришел ответ. Бергера полагалось отправить этапом в столицу, в институт имени Сербского, для проведения психиатрической экспертизы:
Действительно, только сумасшедший на такое способен, подумал сержант, кто еще захочет покинуть нашу советскую родину? Он открыто призывал к предательству, стоял на площади на площади Бергер, правда, не провел и десяти минут. Окрестности обкома кишели патрулями:
Все равно, это демарш ненормального сержант свернул газету, пусть ему в Москве определяют инвалидность. Отправят его в психушку, клеить коробки, куда ему и дорога рассматривая паспорт жены Бергера, сержант понял, что на фото женщина не сняла платка:
Она и сейчас в платке, хотя в приемной тепло. Должно быть, все равно мерзнет ему стало жалко девушку:
Может быть, он раньше был нормальным. Пусть она с ним разведется, зачем ей сумасшедший инвалид милое, усталое лицо на фотографии было совсем молодым. Сержант, правда, заметил твердое выражение, в больших глазах:
И сейчас она так смотрит. Надо ей сказать, чтобы больше не носила передач, завтра его везут в Москву распахнув окошечко, он натолкнулся на серьезный, почти суровый взгляд. Гражданка Бергер, подхватив хнычущего младенца и кошелку, ринулась к высокому прилавку. Сержант видел только ее голубые глаза:
Она похожа на кого-то, нахмурился парень, я помню ее лицо взгляд упал на «Вечерку»:
Актриса, игравшая революционерку, в первом фильме о Горском. Она тоже невысокого роста из-под платка жены сапожника выбился одинокий локон. Заправив его обратно, женщина водрузила на прилавок кошелку:
Бергер, Лазарь Абрамович, звонко сказала она, двадцать третьего года рождения передав гражданке паспорт, сержант подтолкнул к ней кружку и миску: «Не положено». Она поджала губы:
Иначе он не сможет ничего съесть, и даже чаю выпить. Ему нельзя казенную посуду, гражданин начальник учитывая скорый перевод Бергера, сержант решил не спорить:
Пусть тащит барахло в столицу, за наш счет. В институте, наверное, передачи лучше. Больным разрешают фрукты, сладости проверив оладьи и фунтик с разрезанными яйцами, он откашлялся:
Больше ничего не носите, гражданочка. Вашего мужа завтра посылают в Москву, на экспертизу. Запомните, справочная института имени Сербского он полистал растрепанную книжку, Кропоткинский переулок, дом двадцать три. Теперь будете обращаться туда
Фаина и не помнила, как оказалась во дворе приемной КПЗ, с паспортом, болтающимся в полупустой кошелке, среди чистых пеленок и ползунков. Исаак недовольно ворочался, она принюхалась:
Надо зайти в общественный туалет, по дороге на вокзал, перепеленать его. Надо сказать ребу Гиршу-Лейбу, что я еду в Москву, взять у него адрес раввина, в Марьиной Роще дел впереди было много. Обернувшись к обитой дерматином двери приемной, Фаина перевела дух:
Не узнали, а в ориентировке, на меня, наверняка написали, что я с младенцем на руках. Ничего, в Москве найдется, с кем оставить Исаака. Незачем таскать его по казенным местам Фаина слышала об институте Сербского. Один из ее прошлых ухажеров, московских карманников, пытался симулировать сумасшествие:
Он два месяца водил докторов за нос, пока его не раскусили, усмехнулась девушка, но, если Лейзер получит справку, так удобней. Хотя вряд ли, поняла она, мало есть людей, разумней него она покачала мальчика:
Ничего, мой хороший. Как говорится, сеющий в слезах, будет пожинать в радости. Мы еще увидим Израиль, Исаак Судаков вечером через Свердловск проходило много поездов:
Куплю билет на завтра, в общий вагон, соберусь и поедем. Не думала я, что опять окажусь в столице. Я все хотела зайти в синагогу, но боялась. Теперь мне стесняться нечего
Выпрямив спину, Фаина прошла мимо углового дома, с барельефом Горского на памятной доске. Рядом повесили объявление, с расписанием работы квартиры-музея героя революции. Повернув к вокзалу, девушка скрылась в полуденной толпе.
Указка красного дерева скользила по карте, скрипели автоматические ручки. Собравшиеся в большой гостиной склонились над блокнотами. Эйтингон велел офицерам не расставлять стулья на дубовом паркете:
Здесь не школа, усмехнулся Наум Исаакович, приучайтесь участвовать в совещаниях, а не только кивать и записывать. Диваны и кресла вместят с десяток человек. Больше никого и не ожидается ему понравился капитан Золотарев, сопровождавший вместе с Сашей, туристический поход. Парню, как помнил Эйтингон, шел четвертый десяток:
Он тренированный спортсмен, лыжник, отлично стреляет. В случае чего, он позаботится о Саше никаких нештатных ситуаций, впрочем, не ожидалось. Вплоть до дня Х, или первого февраля, обе подсадные утки, как называл их Наум Исаакович, не брали в руки оружие:
У вас при себе и не будет пистолетов Эйтингон покачал указкой, при ночевках в тесноте, в палатке, невозможно скрыть такие вещи. Запоминайте, где вы найдете тайник, днем первого февраля днем, по их расчетам, группа должна была начать восхождение на склон горы Холатчахль. Рядом находилась безымянная высота 880, вершины соединял перевал. Тайник с пистолетами оборудовала особая группа, сейчас занимавшаяся поисками Команча:
В общем и целом, Эйтингон бросил на стол какую-то коробочку, оружие вам не понадобится, товарищи. Пистолеты выдаются он пощелкал крепкими пальцами, исключительно ради спокойствия.
Наум Исаакович втайне гордился изящным планом операции. Знакомясь с его заметками, Шелепин хмыкнул:
Никогда о таком не слышал. Вы считаете, что это сработает Эйтингон вздохнул:
Это много раз срабатывало. Как говорится, что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем он добавил:
Бывает нечто, о чем говорят, смотри, это новое, но это было в веках, прежде нас Шелепин нахмурился: «Откуда это?». Эйтингон едва не сказал: «Из «Краткого курса». Стоя у карты, он обвел глазами офицеров, в штатском:
Мне стало лень его дразнить. Должно быть, я старею он был уверен, что Шелепин никогда не брал в руки Библию:
Но Саша прочел книгу, в рамках атеистического кружка. Ладно, пусть хотя бы так мальчик старательно изучал маленькую карту, с указанием места схрона:
Бандиты так говорили, в Прибалтике, вспомнил Эйтингон, кстати, Принцессу и негритянку, Мозес, держат в интернате. В папках его местоположение не указывается, но там могут жить и мои девочки, с мальчиком. Надо завершить операцию, потребовать у Шелепина телефонный звонок Эйтингон напомнил себе, что, официально, он еще зэка:
Я не мерзавка Саломея. Она, наверняка, получает все, что требует совещание шло на русском языке, но сообщение о работе с Валленбергом, Саломея делала по-английски. Наум Исаакович бесстрастно переводил капитана Мендес. Обосновавшись в углу, женщина закрылась ярким Life:
Отсюда она, скорее всего, полетит в Москву. Как говорится дальше Эйтингон скрыл смешок, нет памяти о прежнем, да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые придут после. Она еще получит звание Героя, как получил ее муж. Один я все помню, но и я не вечен. Но мне нельзя погибать, пока я не удостоверюсь, что близняшки и Павел в безопасности
Операция, как выражался Эйтингон, была классической дымовой завесой:
Несмотря на безлюдность места, он вернулся к карте, наша миссия быстрого реагирования может наткнуться на кого-то по пути. Слухи нам не нужны. Мы сделаем вид, что все происходящее в квадрате, он очертил примерные координаты, связано с поиском пропавших туристов Эйтингон взялся за коробочку:
Дымовая завеса, но не простая, а, можно сказать, усиленная он велел Саше и Золотареву проверить, как туристы установят палатку для ночевки:
Точность очень важна, напомнил им Эйтингон, выстрелы с высоты 880 произведут ночью, имея целью строго определенный участок перевала никто, разумеется, не собирался стрелять по палатке:
Все рассчитано, успокаивающе сказал Эйтингон, операция готовилась не один день. Выстрелы вызовут сход снежной лавины, палатка окажется на ее пути коробочка пошла по рядам, офицеры заглядывали внутрь. Помня о работах Вороны, Эйтингон сначала хотел воспользоваться генератором инфразвука. Однако Наум Исаакович сомневался в возможностях закрытых конструкторских бюро:
У нас есть один инженер, сравнимый по гениальности с Вороной, Королев. Однако он занимается космосом, а не инфразвуком. К тому же техника не проверена. Мало ли что случилось, в Патагонии. Нельзя рисковать, никто из группы не должен выжить он решил прибегнуть к испытанному фармакологическому средству. Коктейль Кардозо, как называл его про себя Эйтингон, отлично работал среди подопытной группы на острове:
Вечерний чай первого февраля вызовутся готовить товарищ Золотарев и товарищ Скорпион Наум Исаакович кивнул в сторону Саши, они положат в котелок таблетки, то есть порошок белый порошок производил совершенно безобидное впечатление:
Такой продается в аптеках, от головной боли, вспомнил Наум Исаакович, даже если кто-то из туристов и наткнется на пакетики, ничего страшного он добавил:
Положат, но сами не выпьют. Вам нужна трезвая голова, товарищи американский журнал заколебался. Волна рыжих волос упала на стройное плечо товарища Саломеи. Саша покраснел:
Она очень красивая. Когда она выступала, она смотрела на меня. Но она взрослая женщина, наверное, замужем. Она просто так смотрела, зачем я ей нужен товарищ Саломея повертела острым носком лакового ботинка. Коробочка оказалась в руках Саши, юноша вздрогнул:
Состав вам знать не надо, наставительно сказал товарищ Котов, но через четверть часа после приема начинается тахикардия. Появляется чувство удушья, панический страх, яркие галлюцинации о галлюцинациях рассказывали немногие выжившие в опытах:
Кардозо молодец, отрабатывает ордена, подумал Эйтингон, не зря он заказывал кактусы и грибы по слова профессора, таблетки стали даром природы:
Мы провели синтез и очистку, в лабораториях, объяснил Кардозо, но в остальном, в порошке только природные вещества под действием таблеток, испытывая галлюцинации и чувство ужаса, туристы должны были покинуть палатку:
Они услышат, что сверху идет лавина, подытожил Эйтингон, вам, товарищи, остается только подождать их смерти, от падений, в темноте, от обморожения прогноз обещал в начале февраля до минус двадцати градусов холода. Он собрал бумаги:
Средство выводится из организма за двенадцать часов. Ни одна экспертиза ничего не обнаружит. Пожалуйста, задавайте вопросы офицеры зашумели. Саломея, отложив журнал, наклонилась к Саше:
Ей что от мальчика надо, недовольно подумал Эйтингон, впрочем, ему нет и семнадцати, он еще ребенок сзади покашляли:
Товарищ Котов, неуверенно сказал капитан Золотарев, я хотел посоветоваться насчет дополнительного усиления операции. У меня есть воспитанница, в спортивной секции вертушка, на столе, ожив, затрещала. Эйтингон извинился: «Минуту». Связь с управлением в Серове, была скверной, однако Наум Исаакович разобрал все, что ему было нужно. Положив трубку, он широко улыбнулся:
Хорошие новости, товарищи. Группа разведчиков в окрестностях плато Маньпупунер обнаружила замаскированный лапником и брезентом Команч. Наши гости в Советском Союзе.
Дорогой Саша! Прекраснодушие пора отставить. Мы не можем позволить себе мягкотелость или сожаления о принятых решениях. Большевик подчиняется не только партийной дисциплине, но и диктатуре собственной совести, но партия и есть наша совесть
Саша поискал глазами дату:
Май 1918 года, Москва, Кремль, Владимир Ленин в комнате горела настольная лампа под зеленым абажуром. Юноша читал книгу, в яркой обложке, с чеканным профилем, в шинели и буденовке: «Горский. Прерванный полет». Товарищ Королёв собрал в томик личные письма деда:
Его корреспонденция, весточки, которые он получал на фронтах, от Ленина, Свердлова, Тухачевского и Блюхера книгу Саша купил в ларьке, в музее-квартире дедушки:
Когда мы туда ходили со студенческой экскурсией, девочки говорили, что я похож на Горского, усмехнулся Саша, они только жалели, что у меня светлые волосы юноша смотрел на фотографию, помеченную 1887 годом:
Горский в Швейцарии, среди будущих товарищей по партии Саша Горский, еще не ставший Александром Даниловичем, изящно опирался на альпеншток. Юноша носил короткие, туристические, как о них думал Саша, брюки по колено, и горные ботинки. Группу сняли у водопада:
Здесь ему семнадцать лет Саша словно смотрелся в зеркало, четырнадцатилетним подростком он сбежал из гимназии в Брянске. Бросив дворянскую семью, дедушка добрался в Швейцарию, к Плеханову. Он ехал зайцем на поездах Саша читал переизданную повесть о детстве деда:
Предки дедушки были аристократами, крепостниками. Он порвал со своим окружением, оставив за спиной прошлое, ради нового коммунистического будущего Саша Гурвич, разумеется, не знал, что из сохранившейся в закрытых архивах переписки Горского давно и тщательно вымарали имя его дочери, Анны.
Перелистывая книгу, юноша рассматривал черно-белые фотографии деда:
Екатеринбург, весна 1918 года. Александр Данилович Горский выступает на митинге перед Домом Советов
Дед, в кожаной куртке и галифе, поднимал вверх сильный кулак. Сзади маячили парни, во флотских тельняшках, при старомодных пистолетах:
У дедушки была своя охрана, из матросов-балтийцев, вспомнил Саша экскурсию по музею-квартире, они возили за собой пулеметы из квартиры в музее имелась только тесная каморка, с походной раскладной койкой и пишущей машинкой, на грубо сколоченном табурете. Дама в строгом костюме, партийный историк, восхищенно сказала:
Даже в боях, защищая идеалы коммунизма, Александр Данилович не забывал о просвещении будущего поколения, то есть вас, дорогие ребята. В Екатеринбурге, ночами, он писал и редактировал знаменитый сборник «Герои революций и войн»
Потрепанную книжку Саша привез в Свердловск. Он обрадовался, что его бывший воспитатель, в детдоме, оказался соратником деда:
Василий Васильевич скромный человек, понял юноша, он никому не говорил о своих подвигах. Дедушка настаивал, что коммунист должен отличаться воздержанностью в быту. Его вдохновлял знаменитый Волк, образец аскетизма и приверженности идеалам нового общества
Саша, с его суворовскими привычками, легко прижился в студенческом городке. Большая спальня, где обитал студент первого курса радиотехнического факультета, некто Гуревич, блистала чистотой. Ребята убирались по очереди, деля дежурства по кухне и коридору. Саша обычно поднимался раньше всех. Он делал зарядку на улице, в любую погоду, а с ноября начал обтираться снегом. Гуревич оказался отличным волейболистом и лыжником. Он писал заметки в факультетскую газету и не отлынивал от комсомольских поручений. По легенде, Саша остался военным сиротой, детдомовцем.