Неправда!.. Я хотела с тобой попрощаться
Для начала давайте поздороваемся
Пусти, мне больно!..
Простите, сеньорита, я не обучен галантным выкрутасам, к которым вы привыкли но, может быть, моё обращение вам тоже придётся по вкусу никто не жаловался раньше
Я ударила его по щеке.
Мразь! Жиголо!.. он отпустил меня. Решил должок отработать, да?.. Я думала, ты гордый А ты просто ничтожество!.. глядя на Рамона, мне казалась невероятным, что ещё совсем недавно я искренне восхищалась этим человеком; выхватив из сумочки кошелёк, я швырнула его ему под ноги. Это тебе за старания. Скажешь дону Амаро уговор, который вы с ним заключили, выполнен!.. А ещё скажешь ему, что первый жеребец мне понравился больше!
И всё-таки я не смогла сдержать слёз. Выбегая из конюшни, крикнула:
Боже, неужели я могла тебя любить?..
Сейчас это объяснение видится таким же нелепым и театральным, как сцена из немого кино. Но в тот момент, когда я произносила все эти высокопарные фразы, у меня разрывалось от боли сердце. Казалось, я исходила кровью, а это была самая, что ни на есть дешёвая и пошлая оперетка с убогим реквизитом и бездарными актёрами Вспоминая её, единственное, о чём сожалею, это о том, что тогда с такой лёгкостью рассталась с деньгами (не сомневаюсь, что Касарес их тут же спустил в карты). Не соверши я подобной глупости, жизнь, возможно, потекла бы совсем по другому руслу
Как ни тяжело признаваться, но дон Амаро оказался тысячу раз прав в том, что я понятия не имела о мире, который подстерегал меня за дверями его дома. В моём представлении он был самым ужасным местом на свете, потому-то я тогда так легко и запросто сбежала. Но то, что ждало за его порогом, не снилось даже в кошмарах.
Кампус, куда я приехала из Баии для того, чтобы начать всё с чистого листа, растоптал мои надежды жестоко и безжалостно. Получив довольно приличное домашнее образование, я надеялась найти работу учительницы. Но попытка устроиться в местную школу без диплома и рекомендаций потерпела фиаско. Не взяли меня и гувернанткой: хозяйки домов, в которые я приходила по объявлению, едва завидев меня на пороге, хлопали дверью. Никто из них не удосужился хоть как-то объясниться со мной. Я была в замешательстве, не понимая, чем не угодила всем этим дамам. С каждым новым отказом растерянность перерастала в панику. Наконец, мои нервы не выдержали.
Прошу вас, сеньора!.. Одно только слово!.. взмолилась я у двери, в который раз готовой закрыться перед моим носом. Почему вы меня прогоняете? Ведь вы меня даже не выслушали!..
Сытое, надменное лицо моей собеседницы приняло брезгливое выражение:
Я и так вижу, что вы нам не подходите.
Хотя бы скажите почему?
Но женщина всем своим видом дала понять, что разговор окончен.
Диего, проводи барышню
Подоспевший на зов хозяйки пожилой привратник и объяснил мне причину её неудовольствия.
Сеньор взял бы вас как пить дать взял бы Но он в отъезде А сеньора, понятное дело, не возьмёт Слишком уж вы хорошенькая. Она всем хорошеньким отказывает. Хлопот с ними!.. Того и гляди, как бы чего не вышло Будь вы постарше, ещё бы полбеды, а так Сеньоре с такой нянькой одни хлопоты
Вероятно, по той же причине меня не хотели нанимать и горничной.
Понемногу я распродала почти все личные вещи, но денег, которые удалось за них выручить, хватило совсем ненадолго. Когда же я прожила дотла всё, что у меня было, я оказалась на улице.
Об этом периоде жизни стараюсь не вспоминать. Внушила себе, что его никогда не было. И у меня получается быть хозяйкой своей памяти в течение целого дня. Только вот ночью она, как дикое животное, вырывается из клетки, и я посыпаюсь в холодном поту, а потом долго смотрю в темноту, пытаясь отогнать полночных призраков с их сиплыми, пропитыми голосами и тошнотворным гнилостным дыханием. Я почти не помню лиц они слились воедино, превратившись в нечто бесформенное, заплывшее жиром, с красными воспалёнными глазами и слюнявым ртом, но воспоминания о чужих прикосновениях, грубых и циничных, оказались нетронутыми. Каждую ночь я чувствую, как кожу царапает щетина, как по ней струйками сбегает чей-то липкий пот, как кто-то рывком наматывает мои волосы на кулак, как меня с размаху швыряют на застеленный грязным тряпьём топчан Скомканные простыни, груды одежды, брошенной на ржавую спинку кровати, захватанное, местами почерневшее зеркало, таз, наполненный мутной водой, выщербленная мраморная доска над умывальником, клок пакли, торчавшей из продавленного матраца Был ли у меня иной выбор? Был. Я могла вернуться к дону Амаро, прибиться, как приблудная собака, к дверям его дома. И он не прогнал бы меня Унижение в обмен на гарантированную тарелку супа. Или голод и нищета. Но в любом случае позор неизбежен. Он моё прошлое и будущее. Им пропиталась моя кожа, им пахнут мои волосы. От него не убежать и не отмыться. Он будет со мной до самой смерти. А если так декорации не имеют значения
Сколько это длилось? Несколько недель?.. Или месяцев?.. А, может, год?.. Не помню.
Мысль прекратить всё разом возникла из ниоткуда и очень скоро переросла в навязчивую идею, ходившую по пятам, преследующую днём и ночью. Она казалась единственным выходом, дверью, ведущей из мрака на свет. Стоит только набраться смелости и распахнуть её Один решительный шаг и всё позади, страдания закончатся
Но я не сделала этого. Не потому, что испугалась умереть. И не потому, что захотела жить. Просто моё сердце однажды превратилось в камень и, выкатившись из груди, упало в воду. Оно и сейчас лежит где-то на дне реки.
Оказавшись на мосту на окраине города, я долго смотрела сверху на грязную речную воду: апельсиновые корки, щепки, вздувшееся белое брюхо дохлой тамбакуи В руке был нательный крест. Я сняла его с шеи, посчитав, что с такими греховными мыслями, которые теперь роились в моей голове, больше не имею права его носить. Носить его значит, осквернять.
Встала на колени.
«Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои».
Зажмурив глаза, прижалась лбом к деревянной перекладине моста.
«Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня».
Я обращалась к Господу с последней молитвой покаяния, но вместо этого ко мне со всех сторон лезли образы, которые я всю жизнь отчаянно пыталась вытравить из сознания.
«Мы заживём так, как тебе и не снилось».
«Тебе единому согрешил я, и лукавое пред очами Твоими сделал».
«Парагвайский гостинчик».
«Ты праведен в приговоре Твоём и чист в суде Твоём».
«Износился, как старое платье».
«Я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя».
«Просыпайся, Джованна! Твоя потаскуха-мать тебя бросила!».
«Ты возлюбил истину в сердце, и внутрь меня явил мне мудрость Твою».
«Порок у вас в крови».
«Дай мне услышать радость и веселие, и возрадуются кости, Тобою сокрушённые».
«Ты ведь послушная девочка, да, Джованна?..».
«Отврати лицо Твоё от грехов моих, и изгладь все беззакония мои».
«Ты отомстишь и за себя, и за меня».
«Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня».
«Будь ты проклят, мерзкий упырь!..».
«Не отвергни меня от лица Твоего, и Духа Твоего Святого не отними от меня».
«Он не узнал меня, Джованна».
«Возврати мне радость спасения Твоего, и Духом владычественным утверди меня».
«Не знаю, куда от неё деться!..».
«Господи! Отверзи уста мои, и уста мои возвестят хвалу Твою».
«Ты будешь на коленях умолять, чтобы я принял тебя назад».
«Жертва Богу дух сокрушённый; сердца сокрушённого и смиренного Ты не презришь, Боже».
Ещё пара фраз и «аминь» под занавес а потом моя жизнь оборвётся. Как только я произнесу это слово, между тем и этим миром останется последняя преграда деревянная перекладина: мне нужно будет лишь подлезть под неё, а затем спрыгнуть с моста.
Я подползла к самому краю, теперь надо лишь зажмурить глаза и Но решимость, с которой я пришла сюда, иссякла. Хотелось во что бы то ни стало докричаться до Бога. Хотелось, что бы он мне помешал Должен же хоть кто-то окликнуть меня в момент отчаяния, остановить неважно кто, какой-нибудь случайный прохожий!.. В этом и есть милость Божья Неужели он не дарует её мне?
«Почему ты так поступаешь со мной? Какое преступление я совершила, что ты наказываешь меня? Почему одних ты благословляешь, а других с рождения втаптываешь в грязь?! Где твоя справедливость? Где твоё милосердие?»
Но слова, не долетевшие до Бога, растаяли в воздухе. Меня никто не услышал. Вцепившись в почерневшие доски, я вглядывалась до боли в глазах в мутную воду И, наконец, решилась Но память снова швырнула к другим берегам.
«Если судьба сдала тебе на руки одну шваль, это не повод, чтобы выйти из игры, это значит, что тебе пора осваивать шулерские штучки. И пусть потом плачет тот, кто окажется с тобой за одним игорным столом».
Я сглотнула слюну Где я услышала эти слова? Кто нашептал мне их: Бог или Дьявол?..
Услужливая память освежила эпизод из недалёкого прошлого: гостиничный номер, один из моих клиентов прожжённый картёжник по прозвищу Париж. Помнится, я спросила у него: «Почему Париж?». А он похвалился, что как-то раз по полной начистил французских толстосумов, сорвал такой крупный куш, что все только ахнули, когда ему случилось назвать сумму. Ну, с тех пор и пристала кличка Как же его настоящее имя?.. Кажется, Рокко Весёлый, смазливый парень с родинкой на щеке Он дурачился, поливая меня шампанским и осыпая ворохом только что выигранных денег, рассказывал неприличные анекдоты и показывал карточные фокусы Спустя пару дней до меня дошёл слух, что Рокко кто-то зарезал в таверне
«Если судьба сдала тебе на руки одну шваль».
Ладонь разжалась сама собой Едва слышный всплеск и маленький кружок над водой.
Я поднялась с колен и вытерла слёзы.
«Ну что, Джованна, сказала я самой себе, настало время осваивать шулерские штучки».
Не знаю, откуда у меня тогда взялось смелости, чтобы отправиться к Аттиле главарю местных бандитов, и предложить ему совместный бизнес.
Аттила расхохотался, когда я изложила ему суть дела и назвала свои условия: ему тридцать процентов прибыли, мне семьдесят. Он не поверил в успех моего предприятия и выругал последними словами. Впрочем, ни на что другое я и не рассчитывала. Но отступать было уже поздно, и я повторила ему свои требования. «Твоя наглость поражает! сказал он, разглядывая меня с неподдельным изумлением. Как такой тупой корове, как ты, это вообще могло взбрести в голову?». Когда я добавила некоторые детали к своему рассказу, в которых раскрылись кое-какие подробности задуманного проекта, по выражению его лица поняла, что он больше не считает меня тупой. Сбавив до сорока мой процент от выручки, Аттила пообещал своё покровительство.
Итак, с его помощью мне удалось открыть заведение. Можно называть его, как угодно публичным домом, борделем, домом терпимости, притоном, я же предпочитаю именовать его салоном. Название для него было выбрано изящное и экзотическое «Золото Пайтити».
Подобно древнему городу инков, затерянному в недрах дикой сельвы, дом хоть и располагался в самом центре Кампуса, но от посторонних глаз его надёжно скрывали густые заросли деревьев. Желая придать салону особый шик и таинственность, мы с Аттилой распустили слух, что его владельцем является один престарелый миллионер из Европы, ведущий затворнический образ жизни. На самом же деле этот старинный трёхэтажный особняк, брошенный прежними владельцами после пожара, Атилла прибрал к рукам совсем даром. Мне же он сдавал дом за какую-то совершенно грабительскую сумму: ежегодно несколько сотен рейсов просто исчезали из карманов, как дым, и оседали в его алчных лапах. Также я была вынуждена сделать полностью за свой счёт ремонт в помещении. И если подсчитать, сколько я денег ухлопала на оплату счетов краснодеревщика, обивщика и стекольщика, то выйдет целое состояние.
До тех пор, пока мои дела не пошли в гору, салон не отличался особым великолепием: на первом этаже находился большой зал, где происходили так называемые смотрины, на втором этаже располагались апартаменты, где клиент встречался с заказанной девочкой (таких спален в доме было четыре), на третьем столовая, комнаты девушек с зарешёченными окнами и прислуги. Всё очень просто, без изысков, но чисто и ухоженно. Потом, когда понемногу смогла развернуться, я придала особняку истинную респектабельность: заботясь о звукоизоляции, все стены обила пробкой, наняла художника, выполнившего интерьер каждой из спален в определённом стиле японском, мавританском, индийском, китайском, украсила салон настоящими полотнами, соорудила бассейн внутри дома и фонтан, открыла на первом этаже ресторан Но это было потом, спустя много лет. А на первых порах мне пришлось очень туго. Экономить приходилось буквально на всём. Конечно, в первую очередь, на девочках они работали за кормёжку.
Себе в помощь я наняла двух работников: грека Тимасеоса и парагвайца Сантьяго. Их репутации не отличались кристальной чистотой, но это были сильные и крепкие парни; они занимались подбором «кадров», обеспечивали охрану заведения, и, пока в салоне не появился швейцар, сменяя друг друга, стояли на дверях, встречая и провожая посетителей. Постепенно штат прислуги разросся до десяти человек: экономки, кухарки, повара, прачки, дворника, привратника, горничной и пианиста. Но это, опять же, было потом. А на первых порах мне приходилось работать один на один с двумя отъявленными головорезами: пару раз я была вынуждена пустить в ход нож, чтобы эти скоты раз и навсегда уяснили, что перед ними хозяйка, а не непотребная девка. Позже, правда, мне никогда не приходилось жалеть о своём выборе молчаливость и преданность моих помощников выдержали все испытания.
На открытие я пригласила священника. Не знаю и знать не хочу, что за личность пряталась под сутаной, и где располагался приход, в котором этот падре якобы служил. Всем своим видом он не вызывал никакого доверия. Это было низенькое щуплое существо с бегающими глазками, которые он отводил всякий раз, как сталкивался с тобою взглядом. Теребя жиденькую бородёнку трясущимися пальцами, где вместо ногтей топорщились длинными белыми полосками уродливые шрамы, он поминутно озирался, точно за ним кто-то гнался. Облизнув красным языком влажные губы, он подкинул на ладони протянутую мною монету, молниеносным движением схватил её и, куснув длинным жёлтым резцом, спрятал в недрах своего просторного одеяния. Я не намеревалась афишировать свою будущую деятельность весёлый дом маскировался под вывеской фотосалона, но этот святоша был настолько мелок и гадок, что даже как-то неловко было его таиться.
Не стану скрывать, отец Гуга, место, которое я прошу вас освятить бордель.
Два цепких глаза на секунду впились в меня.
Тогда плата будет удвоена.
Я протянула ему ещё одну монету:
Это справедливо.
Подлинность другой монеты была также проверена на зуб, после чего поступило неожиданное предложение падре изъявлял желание исповедовать грешниц. «Чёртов извращенец!» мелькнуло в голове.
Отец Гуга ответил на презрительную усмешку, появившуюся на моих губах, заключительными стихами Псалма, которые я когда-то так и не решилась произнести «Облагодетельствуй по благоволению Твоему Сион; воздвигни стены Иерусалима: тогда благоугодны будут Тебе жертвы правды, возношение и всесожжение; тогда возложат на алтарь Твой тельцов, аминь». Услышав это, я расхохоталась наконец-то ты мне ответил, Господь!
В первые месяцы работы пришлось несладко. Во все дела совал нос Аттила. Он устроил настоящую истерику, когда увидел моих венерочек.
Ты спятила! помнится, разорался он. Это же дети!
Они вполне годятся для этой работы, спокойно отвечала я.
Да кто пожелает иметь с ними дело? не унимался Аттила. Они же ещё совсем зелёные! Ты бы ещё грудных сюда приволокла!
А ты предпочитаешь восьмидесятилетних?
Когда ты сказала, что будут молоденькие, я подумал лет двенадцати, тринадцати.
Семь лет прекрасный возраст.
Но они же плоские, как рыба-нож! возмущался Аттила. Кто с такими захочет лечь?! Я думал, мы с моими парнями будем заходить сюда развлечься, а что нам тут делать? Охотников на такой товар днём с огнём не сыщешь!
Для тебя и твоих дружков есть клячи из киломбо. А мои девочки исключительно для высоких господ.