Голытьбе же крикнет так, чтобы слышала вся:
«Подымайся, золотая! Царствуй, чистейшая и незапятнанная! Царствуй сама над собой!»
Но не шла золотая, не показывалась чистейшая. Ловили ее по дорогам и по бездорожью, по тропам и бестропью, брали в кнуты и ковали в цепи, сделанные ее же руками.
Еще раз Юшка Соловей крикнул клич.
Ответила ему голытьба кандальным звоном. Тогда подсчитал Юшка своих помощников и друзей их было четверо, сам он пятый. И сказал им:
Уходить надо отсюда, не то обложат, как медведей, и возьмут на рогатину. Разлетаться надо по одному, как орлы, и подстерегать. Сегодня с закатом солнца каждый пойдет своей тропой. Кто на восход?
Я!
Кто к закату?
Я!
Кто в полудень?
Я!
Я в полуночь, сказал четвертый.
А сам Юшка Соловей:
Я пойду и на восход, и на закат, и в полудень, и в полуночь.
Четверо остались дожидаться солнечного заката, а Юшка Соловей пошел на последнюю встречу с дочерью судьи. Встреча была короткая. Юшка Соловей сказал:
Вечером я ухожу. Спасибо тебе за все. Прощай!
Но девушка поймала его за плечи и не хотела пускать.
И я пойду с тобой.
Куда?
Везде
Зачем?
Девушка хотела обязательно идти с Юшкой.
Бери меня в чем я есть. Ты найдешь мне коня и ружье, я буду скакать рядом с тобой и стрелять, в кого ты укажешь.
Я не могу заводить гнездо. Знай, что я птица на перелете, мне некогда высиживать птенцов. Иди к отцу, а я куда мне надо. Прощай! Спасибо, что миловала, целовала. Век на забуду.
Девушка заплакала и прижалась к мятежнику.
Юшка испугался, что жалость к девушке овладеет им, не устоит он противу нее, не устоит противу своей любви к Ирине, и это раздосадовало его.
Он силой оттолкнул девушку и пошел. Но она побежала за ним и ловила его руки, тогда Юшка схватил ее, через кусты и бурелом вынес к дороге.
У нее спутались волосы, разорвалось платье.
Иди домой. Если ты ступишь хоть шаг ко мне, я убью тебя! погрозил Юшка.
Вон как, вот до чего дошло! прошептала она и пошла домой. Мы еще увидимся! Увидимся еще!
Выйдя к озеру, она попросила Ивашку перевезти ее поскорей в завод.
Где была, голубушка? спросил удивленно рыбак. Кто тебя устряпал этак?
Получай сколько следует и перевози.
Приведи себя в порядок, не видишь, как растрепалась? упрекнул рыбак.
Девушка оглядела себя, и ее бледное лицо зарумянилось стыдом. Она торопливо начала приводить в порядок свои спутанные волосы, скрепила булавкой разорванное платье, подтянула спустившиеся чулки.
Ну вот, все лучше, садись! воркотнул Ивашка.
Шаткий Ивашкин дощаник закачался на длинных зеленых волнах Изумрудного. Девушка глядела вдаль, туда, где высокие горы сжимали озеро в узкий пролив. Она была сильно обеспокоена и прикладывала к глазам платок. Ивашка глядел на нее из-под лохматых бровей и качал головой, будто оттого, что качался дощаник.
Причалили к заводскому берегу. Девушка вышла и спросила:
Сколько тебе?
Двугривенный.
Тут она вспомнила, что у нее нет денег, и начала снимать кольцо с дорогим камнем.
Вот, возьми.
Кольцо? Нет! Ивашка не грабитель, чтобы кольца за переезд брать.
У меня больше нет ничего.
Тогда ничего не надо. Считай, перевез по знакомству.
Ивашка повернул шитик обратно к своей землянке, а девушка торопливо пошла заводской улицей. Все встречные удивленно оглядывали ее: платье изорвано, волосы растрепаны, бледное лицо сильно склонено к земле. Знакомые окликали ее, но она никому не отзывалась.
Вся она была пленена одной ярой обидой: «Меня, дочь судьи, гимназистку, отшвырнул, как надоевшую собачонку! И кто? Неграмотный батрак, холуй Нет, нет, я не спущу этого!»
Дойдя до полиции, она приостановилась, потопталась, затем вошла в здание. Немного погодя, словно завернула по ошибке, вышла и направилась к своему дому. И не успела еще дойти до него, как из полиции выехал отряд конников и ускакал в горы.
Солнце коснулось краем горных вершин, от них потянулись тени. Еще один час и на земле будет ночь. Тогда Юшка и его товарищи пойдут каждый в свою сторону. У них все готово и сумки, и ружья, и кистени. Один из мятежников кинул карты.
Ставлю на кон свою дорогу, кто выиграет, тот по ней пойдет.
И приготовились уже капризу карт доверить свою судьбу, как треснул ружейный залп и двое упали грудью на гладкий камень.
Живые схватились за ружья и кинулись на утес. Каратели за ними. Упали последние Юшкины товарищи, и самого его задела пуля в плечо, но он добрался до утеса и оттуда спустился на другой склон, в леса.
Меж тем солнце закатилось, и каратели вернулись в завод.
Раненый Юшка пробирался лесами. Кровь сочилась сквозь повязку, с каждой каплей ее уходили Юшкины силы. В голове поднялся шум, будто гул отдаленного водопада, и ясная мысль мелькала реже, чем крупинки золота в промытых песках. Становился для Юшки непосилен груз собственных плеч, хотелось упасть на каждый камень и прижаться к нему, как к месту своего последнего отдохновения. Но надо было идти, и Юшка шел. Надо было путать следы, и Юшка путал их. Дойдя до бурной, порожистой речки, он бросился в нее, и волны долго несли его вниз. Не раз пытались они выбросить его на берег, кинуть грудью на подводный утес, но Юшка здоровой рукой боролся с волнами, обходил утесы и не дал выкинуть себя, на берег.
Выполз Юшка из реки и долго отдыхал на площадке с чахлой травой. В его обескровленное сердце пришла радость: «Пусть идут, пусть посылают ищейку. Не найдут. Попьет водицы в речке и будь довольна. Спасибо матери, что крепким родила». И тут же, лежа, обессиленный и продрогший, он дал клятву, что еще один раз увидит дочь судьи и окажет ей великую честь утопит в Изумрудном озере либо сбросит с горы Качканар.
И вдруг сама Ирина показалась из леса. Платье на ней было изорвано в клочья, глаза девушки блуждали, а губы звали:
Юшка! Юшка!
Мятежник откликнулся, и пока девушка бежала к нему, он думал, как схватит ее и утопит. «Если она будет тянуть ко мне руки, я оттолкну их ногой».
Девушка рядом, она тянет к Юшке руки и шепчет:
Я предала тебя. Прости. Я люблю тебя, и я предала.
Юшка глядит на девушку, он забыл оттолкнуть ее, он все забыл, у него нет проклятий для Ирины, у него не скажется грубое, жесткое слово.
Он берет девушку за руки и говорит:
Тогда я пошутил. Я возьму тебя с собой.
Ирина улыбается, глаза ее светятся радостью, но голова печально покачивается и губы шепчут:
Иди один. Я не могу, меня ждет отец. И зачем я буду связывать твои руки?.. Зачем ты пошутил в этот раз? И я предала Зачем шутил? Ах, Юшка, Юшка, что ты сделал со мной? Как жить мне дальше? Что говорить людям? Как глядеть им в глаза?
Юшка хочет обнять девушку, прижать ее, чтобы она молчала, не говорила упреков Но где же Ирина? Она выскользнула из рук мятежника, как туман, и уже далеко среди леса мелькает ее белое платье.
Юшка остается лежать один, он чувствует страшную усталость во всем теле, острую боль в плече и в груди.
Отдохнул Юшка Соловей и пошел дальше. В стороне медленно навстречу ему проплыли заводские огни. Когда взошло солнце, вокруг мятежника качались и шумели сосны-великаны, позади угрожающе поднятым перстом торчал Рог Полуденный.
Мятежник крикнул:
Привет тебе, тайга, принимай гостя и друга!
Никто не видел, как темной ночью, в бедном платье и поверх него в старом пальтишке отцовской прислуги, дочь заводского судьи ушла из дома малой тропой обочь Изумрудного озера и не вернулась обратно. Добравшись до Ивашкиной землянки, она постучалась в дверь и окликнула рыбака:
Иван Алпатыч, проснись-ка и выйди на волю!
Рыбак, спавший по-стариковски чутко, мигом очнулся и вышел на знакомый голос.
Иван Алпатыч, стыдно беспокоить тебя, но мне так надо, так надо Перевези, пожалуйста, на ту сторону! попросила Ирина.
Рад бы, но не могу, отказался рыбак. Ночью завезу на камень и Придется подождать до света.
Иван Алпатыч начала было упрашивать Ирина.
Но рыбак перебил ее:
Не могу, не могу. А зови меня Ивашкой. Я с пеленок, с молочных зубов Ивашка.
Неудобно как-то
Чего тут неудобного? Иван Алпатычем меня для-ради насмешки кличут. И рассказал, что не всю свою жизнь торчал он в этой землянке, а бывал и в дальних городах, и в чужеземных краях, живал в барских хоромах. Хозяин-заводчик много лет держал его за уродство при себе карлой, значит, карликом, на потеху своим гостям. И звали тогда Ивашку то принизительно Карлой, то навеличивали для издевки Иваном Алпатычем. Какой же он Алпатыч, когда росту в нем аршин с шапкой и по годам был мальчишка. Потом, износивши всего на посылушках и побегушках, хозяин отпустил Ивашку рыбаком на Изумрудное озеро.
Ивашка пригласил Ирину в землянку, но она отказалась:
Буду здесь следить, как рассветает.
Ну-ну Есть хочешь?
Нет. Ничего не надо.
Но Ивашка все же решил оказать гостье уважение, развел небольшой костерок и повесил над ним чайник. Низенький, щупленький, он сидел перед костром, подобрав под себя ноги, и напоминал малолетка. Длинная седая борода казалась чужой, прицепленной для потехи.
У Ивашки постоянные неприятности с бородой: то он прищемит ее, то заденет за сук, то шалуны мальчишки насажают в нее репейнику и приходится старику выстригать его. У костра и того хуже лукавый огонь норовит подпалить Ивашкину бороду, а резвые уголья прыгают прямо в нее.
Сбрей, советует Ирина.
И-и, чего выдумала! рыбак машет руками. Она, борода, и человеком-то меня делает. Не будь ее, что я такое? Ошпаренный поросенок. Не зря говорят, что красота и гордость у бабы косы, у быка рога, а у мужика борода.
Сгоришь из-за нее когда-нибудь, стращает Ирина.
Она у меня не горючая, крепкая. Все волосья на голове съел какой-то зловредный грибок, а с бородой не совладал, убоялся ее. Вот она какая! Не могу я остаться без бороды. Рыбак замолчал, а погодя довольно долго вдруг прибавил: И не имею права.
Ирина удивленно порхнула на него глазами.
Да, да, не имею права, повторил Ивашка. Моя борода не одному мне служит. Вот для тебя я Иван Алпатыч, для других Ивашка, а для многих совсем безымянен, знают они только одну мою кличку «Бородай».
Кто же они, такие неуважительные? спросила осуждающе Ирина.
Средь них много хороших. Так уж получилось, так уж прославлен я на всю нашу державу. Главная моя заслуга борода, все другое голова, ноги, руки на подмоге у нее. Без бороды я вроде дырки у бублика. Сломай бублик не будет дырки. Отними у меня бороду стану никому не нужен.
Ин-те-рес-но раздумчиво проговорила Ирина. Помолчала, затем спросила: И чем же отличилась твоя борода, чем прославилась так?
Тут Ивашка пожаловался, что у него вдруг начались колики в сердце, и полез в землянку отлежаться. Ирина посоветовала ему отлеживаться на свежем воздухе, но рыбак сделал по-своему. Никаких колик у него не было, он поопасился за свой болтливый язык, испугался, что на него нахлынет и он наговорит лишнего. А у рыбака было такое, что не следовало открывать всякому. Он жил у самого бойкого перекрестка лётных троп. Здесь, возле Гостеприимного стана и озера Изумрудного, от Великой тропы, пересекающей всю Россию, отходили, убегали ветки в Башкирию, Киргизию, на Волгу и Кавказ, в дебри северных лесов.
Многое мог бы рассказать Ивашка, он достаточно топтал Русь. Сперва, до встречи с барином, сиротой, нищим; потом, при барине, карлой; после того, как барин разрешил ему осесть на Изумрудном, Русь сама повалила к рыбаку.
Русь земля подневольная. На ней всегда обижали, судили, обирали. Всегда скиталось много бродяг, беглых, скрытников. Вот к Ивашке и повалила эта пешая лётная братия. Она и разнесла его кличку «Бородай».
Ивашка слишком мало знал Ирину, чтобы откровенничать с нею. Она ведь дочь судьи, а судья хоть и хороший, добрый человек, но все же царский судья. Поопасился рыбак не так за себя, как за лётных.
При первом свете, в утреннем, густом еще тумане, Ивашка перевез Ирину на другой берег озера и спросил:
Тебя подождать? Он думал, что девушка приехала на свидание к Юшке.
Она ответила:
Не надо. Я не вернусь.
Совсем?
Может быть.
Отча так?
Вместо ответа она попросила:
Будут спрашивать, не говори, что видел и перевозил меня.
Куда же ты? всполошился рыбак. Здесь сплошь горы, тайга. Бродят одни лётные.
Я теперь тоже лётная, сказала Ирина с отчаяньем. Тоже попала на эту дорожку.
Хоть и нехорошо лезть в чужие жизни, в чужие души, но у Ивашки вырвалось против воли, от удивления:
Почему же ты бежишь, голубушка?
Все другие бежали от тюрьмы и каторги к воле-свободе, от чужбины к родине, от ненавистных извергов, палачей и охранников к своим родителям, женам, мужьям, детям. Их вели любовь и тоска, месть и ненависть, жажда правды и светлой жизни всем, кто достоин ее. А почему бежала эта вольная, богатая, любимая, бежала из родного дома?
Вместо ответа, что убегает от страха перед карой, от людского презрения, от стыда и всенародного позора, от родительского горя, Ирина сказала неопределенно:
Такая уж я несчастная.
Тогда, голубушка, запомни крепко: пристигнет злая нужда иди либо в Бутарский завод, к Прохору Буренкову, либо на заимку Сухие увалы, к Охотнику. В тех местах надежно привечают беглую несчастную братию. Недавно самое надежное было в Гостеприимном стане, у кузнеца Флегонта. А теперь это место опозорилось. Объявился предатель, подвел кузнеца под каторгу. Так что сама понимаешь. Теперь лётная братия обегает Гостеприимный.
Благослови тебя Христос! сказала Ирина Ивашке, как говорили уже многие-многие, и ушла навстречу неведомому.
А Ивашка подумал: «Не могу я, не имею права ничего менять ни в своем имени, ни в облике, ни в своей жизни. Ведь по всем лётным тропам сотни, тысячи бегунцов передают один другому: «А на Урале спрашивай Изумрудное озеро, и на нем рыбака Ивашку. Да смотри не промахнись на Урале озер и рыбаков бездна. Ивашка не шибко стар, но шибко лыс, горбат и бородат. И прозвище ему «Бородай». Нет, нельзя мне ничего трогать, придется доживать этаким».
Многие из лётной братии благословляли и, возможно, до сих пор благословляют рыбака Ивашку, давно уже упокойника, и его завалившуюся землянку, и его сгнивший на Изумрудном берегу дощаник. Здесь постоянно, во все стороны света, тянулись лётные, и всем, не спрашивая ни имени, ни паспорта, ни денег, ни грехов, ни доблестей, Ивашка давал хлеб, рыбу, постель, тепло, всех и в погоду, и в непогодь переправлял через бурное озеро, всех утешал то былью, то небылью, всем указывал надежную дорогу к добрым, верным людям. «Не мое дело, считал он, судить несчастных, судей и без меня больше чем надо; бог велел не судить таких, а жалеть».
4. ОХОТНИК
С виду он был самый обыкновенный охотник, который выслеживает оленей, подстерегает горных козлов, прячась за выступами скал, в трудное время не брезгает зайцами и рябчиками. На нем были высокие сапоги из лосиной кожи, оленевая, сильно потертая куртка, иногда старая шляпа, иногда заячья, тоже старая шапка, заплечный мешок, у пояса фляжка и котелок солдатского образца. С ним безотлучно был его пес, остромордый, поджарый, на длинных ногах, пепельной шерсти, с белыми лапами. Пес носил кожаный ошейник с медной бляшкой. На ней имя пса «Плутон» и год рождения 1903.
Охотник был неопределенных лет, не стар и не молод, выглядел и на тридцать, и на сорок. Никто не звал его по имени, а одни капитаном, другие Плутоном, именем пса, третьи хозяином тайги. И это, пожалуй, было лучшим именем для него: он заслужил его многими годами, прожитыми в тайге, тысячами ночей, проведенных под открытым небом, на еловых ветках, у костра. Заслужил его тем, что широко знал тайгу, как свою сумку, знал не только ее дороги, но и бездорожье, знал в лицо многих ее жителей, от медведя до ужа, приютившегося средь камней. В тайге у него были друзья, и он, встречаясь с ними, оставлял им жизнь, хотя ружье у него всегда было заряжено.
Себя он называл Охотником.
Когда спрашивали:
Охотник на кого?
Он отвечал:
За небесными камнями, за падающими звездами.
И объяснял, что эти звезды кусочки разных горных пород, кусочки иных, далеких миров, залетевшие на землю из межпланетного пространства и раскалившиеся до огненного состояния от быстрого полета в земной атмосфере. Иногда такие путешественники из небесной выси сгорают, не долетев до земли, а иногда падают, не догорев, и теряются среди земных камней. Вот их и разыскивает Охотник.