Здравствуй, мамаша! сказал кузнец, не входя во двор. Он привык за время скитаний остерегаться во всем.
Флегонтик сыночек?! выдохнула старушка, и веря и не веря. Он был до неузнаваемости не похож на себя прежнего. Худой-худой, точно одни оглоданные кости, оборванный до того, что в дырья глядело голое тело, и такой седоволосый, будто сильно намыленный.
Она схватила его за рукав, потянула во двор, в дом, подвела к постели умирающего отца. Все прижались друг к другу головами и долго сидели так в полном молчании.
Потом мать спохватилась: «Устал ведь, голоден!» и зашмурыгала по дому, собирая на стол. И вдруг встревожилась:
Ты, сыночек, как? По чистой али?.. И смолкла.
Убёгом, договорил он за нее.
Тогда она собрала на стол в клети без окон на улицу. Он поел по-человечески за столом, помылся в бане, переоделся в чистое, выспался на постели. Мать весь день поглядывала в улицу, не идут ли за ним ахиды-архангелы. Вечером она сказала ему:
А тебя ищут здесь, спрашивали. Говорят, ты сделал ишшо што-то несусветное. Ежели поймают, сидеть тебе всю жизнь, до смертушки. Всяк тебя может убить, и за это ему ничего не будет, только награда. Закон отказуется охранять тебя. Ты теперь вроде волка. Что же ты сделал, сынок?
Ничего, только убежал.
Больно уж хробостко судят за это.
Да, хробостко. Напрасно родила меня, мамаша.
Ты хоть остерегайся, не зовись своим именем, а как-нибудь по-иному. Без имени, по одному лицу, теперь никто не узнает тебя.
Стараюсь остерегаться. А где мой старший братец?
Не заходит к нам. Слышно, в тайге золотарит.
Через день Флегонт ушел из родных мест, где еще помнили его, и поселился на Северном Урале, в безлюдной долине Кучума. За ним волочилась тревожная людская молва: появился еще какой-то худущий, долгущий, седущий, истый белоголовый дьявол. Эта молва добежала до Флегонта-старшего. Он заподозрил в неизвестном своего брата-кузнеца и сообщил об этом начальству. Стражники, урядники и всякие прислужники царской полиции широко раструбили, что кузнец Флегонт находится вне закона, осужден на вечную каторгу, честь и награда тому, кто поможет схватить его.
Стал Флегонт ниже дворового пса, которого нельзя убивать без воли хозяина. Стал ниже дикого зверя. Для зверя есть заповедные места, где нельзя бить, а Флегонта можно убить где угодно, для него нет заповедных мест. В году есть дни, когда нельзя стрелять зверя и птицу, они могут спокойно устраивать свое гнездо и выводить детенышей, не опасаясь предательской пули, а у Флегонта нет таких дней, его всегда может сразить пуля.
Низведенный ниже зверя, он сделал хижину в потайном месте и, как хитрый лис, прорыл из нее несколько выходов. Ружье и пули были всегда с ним. Днем, когда рубил деревья и громоздил возле хижины на дрова, когда носил камни и загораживал вход к ней, они были с ним. Во время варки обеда он держал в одной руке ружье, ночью, во время сна, оно лежало рядом с ним, как малое дитя, и он часто обнимал его, думая, что обнимает близкого человека. Во время рыбной ловли на Кучумовом озере не снимал с плеч своего огнестрельного друга.
Флегонт решил, что Кучумова долина принадлежит ему. Он властелин ее лесов, вод, рыб, зверя и птицы, властелин ее воздуха и камней. Если ему недоступен прочий мир, то для мира недоступна его долина. Если он в мире зверь, которого можно травить собаками, то всякий пришедший в Кучумову долину тоже зверь, которого Флегонт может загнать и убить. Может и помиловать это как ему вздумается.
Он живет один. У него нет друзей, для него все на подозрении. От всякого он ждет предательства, ждет, что рука любого человека может протянуться за его жизнью, за его годами, которых у него не так много. Ему нет и тридцати лет, а он сед, как патриарх. Страдания глубоко вспахали его лицо и сдвинули брови. Он редко видит человека. Иногда вогул-охотник забежит в Кучумову долину. Флегонт встречает его с ружьем и кричит:
Эй! Брось ружье и подними руки к небу!
Вогул обычно кличет свою лайку и уходит прочь от Кучумовой долины, где поселился человек-дьявол с белой головой.
Два раза в год заезжает к Флегонту вогул-торговец, привозит ему порох и пули, увозит меха и рыбу.
3. ЮШКА СОЛОВЕЙ
Его привела в Гостеприимный стан овдовевшая мать-крестьянка из далекой деревни. Сперва по младости лет он учился три зимы, потом был коногоном управлял лошадью, которая на двухколесной таратайке возила золотоносный песок из шахты на промывку. А подрос немного, поставили к золотопромывательному аппарату вашгерду. А еще подрос, спустили в шахту добывать породу. Таков удел почти всех батраков-золотоискателей, работающих на казенных и купеческих приисках Урала.
Вырос Юшка молодцом из молодцов: строен, складен, ловок, удалые глаза, раскатистый, зычный голос, за который дали ему прозвище Соловей, рыжие буйные волосы под стать приисковым пескам и глинам; самый большой мастак откалывать трепака. Бывало, всю ночь, до утра, гремит каблуками по каменной земле у приискательского костра. Гармонисты устанут, а он свистит, гикает:
Дорогу! Сторонись! Юшка Соловей пляшет! Кто Юшка Соловей? Голытьба, золотая голытьба! Самая чистейшая, хрустальная голытьба!
И верно, всего богатства имел он только одну праздничную смену: красную рубаху, черные плисовые шаровары и хромовые сапоги. Сумел завести Юшка лишь одну малую роскошь подбил сапоги серебряными подковками, на каждый каблук истратил по три серебряных рубля и во время пляски усиленно сверкал этими подковами. Вокруг Юшки всегда была разудалая приисковая компания, круг «золотой, чистейшей» голытьбы. Напиваясь иногда пьяным, Юшка требовал:
Гармонь, шире круг! Веселись, Юшка! Веселись, голытьба! Душу бы я отдал за золотую
Ну, отдай! Давно это слышим, гудела голытьба.
Отдал бы, да не знаю, как.
Эге Вот то-то и оно
Пришел девятьсот пятый год, рванул ветер революции, высоко поднялись волны народного гнева, мести, бунта. Самые молчаливые заговорили смело, самые робкие схватились за топоры и дубины.
В промышленных центрах России Петербурге, Москве, Иваново-Вознесенске, заводском Урале начались рабочие стачки, забастовки, демонстрации с революционными лозунгами: «Долой самодержавие!» Весной 1905 года на уральском Алапаевском заводе была сделана первая попытка создания Советов рабочих депутатов. Вскоре был создан первый общегородской Совет в Иваново-Вознесенске. Затем Советы возникли в Петербурге, Москве и еще многих городах.
Царское правительство для борьбы с революционными рабочими во многих промышленных местах ввело военное положение, поставило войска. Забастовки, демонстрации жестоко подавлялись. Участников избивали нагайками, топтали лошадьми, бросали в тюрьмы, гнали в ссылку.
По всей стране распевалась рабочая песенка «Нагаечка»:
Задумал наш царь мир удивить,
Пулей, нагайкой народ усмирить
Увидел народ такой произвол
Решил посадить царску свору на кол.
Царь испугался издал манифест:
Мертвым свободу, живых под арест.
Вспомни-ка, нагаечка, Девято января,
Выпори, нагаечка, самого царя!
Юшка Соловей надел за плечи ружье, в карман револьвер, за голенище нож, к поясу сумку патронов, на конном приисковом дворе взял самолучшего коня и ускакал в горы.
В первый же день видели его на прииске Озерный промчался рыжим дьяволом. На прииске Артельном остановился перед конторой, где толпились искатели за получкой, и кричал:
Бросай лопату и вашгерд, бери дубину! На царя! На бар! На заводчиков! На купцов! На тюремщиков и палачей!
Появились царские каратели стражники, казаки, хотели поймать Юшку. Он ускакал на своем бешеном коне. Каратели стреляли ему вслед, целились в лохматую рыжую голову, но голова скрылась, и в тот же день ее видели на прииске Варваринском.
На камнях у дорог, на шиханах близ горных троп появились надписи:
«Собирайся, голытьба, и поднимай дубину.
На медвежьей тропе нашли застреленного карателя, а рядом на камне надпись:
«Хоронить не мое дело.
На берегу Изумрудного озера оказался стражник, привязанный к сосне, и на лбу у него бумажка:
«Отвязывать запрещаю.
Зашумела народная молва про Юшку, как шумят в ветер горные сосны. Нашлись еще смельчаки, которые засели по горам и лесам выслеживать заводчиков, чиновников, стражников. Каратели забросили охоту на лосей и горных козлов, стали охотиться только за мятежниками, а Юшку Соловья искали с таким же терпением и упорством, как ищут дорогого бобра.
Не раз видели они Юшку на горных тропах. Скользили у них кони, пятились, а Юшкин бешеный мчал его вихрем. Стреляли в него, а Юшка махал им своей бараньей шапкой:
До свидания. Завтра увидимся!
Приходило завтра, искали снова Юшку, вечером возвращались усталые и злые, а их уже ждала записка:
«Видел вас у Старик-камня.
Кто принес записку? кричали каратели.
Мальчишка, заводской голодранец.
Подать сюда мальчишку!
Приводили мальчишку, а он знал только одно что поймала его на заводской улице чужая тетка и велела передать записку в полицию.
Где тетка?
В лес ушла.
Не давался Юшка, как хитрый зверь. Устали каратели, сбились со следов, и начальство объявило, что выдаст награду всякому, кто поможет поймать Юшку.
В один летний день рыбак Ивашка сидел на берегу Изумрудного озера рядом со своей землянкой и чинил сеть. По берегу росла высокая, густая трава. В своем неудержимом стремлении занять все земное пространство она обратила Ивашкину землянку в подобие зеленого травянистого холма.
Из-за этого холма вдруг показался незнакомец, остановился перед Ивашкой и сказал:
Здорово, голытьба! Как поживаешь?
Помаленьку. Ино рыбку ловлю, ино грибки ломаю, ино странников привечаю, былки и выдумки слушаю.
Богат рыбой?
Нет. Я не любитель забижать ее шибко.
А ну, покажи всю!
Старенький, низенький, сухонький, лысый, но сильно бородатый Ивашка трусливой мышью юркнул в землянку и вынес оттуда ведерко с рыбой.
Вся, ей-богу, вся! поклялся он и стал просить: Не губи мою душу! Он принял незнакомца за карателя, какими в то время были переполнены все заводы и прииски Урала. Хоть я человек махонький, тише воды и ниже травы, а умереть хочу своей смертью.
Не трусь, голытьба! Я Юшка Соловей. Мне не надобны ни жизнь твоя, ни душа. Заводи-ка свой шитик, захвати ведерко с рыбой и вези меня в завод.
На берегу Изумрудного озера были чугунолитейный завод и железный рудник.
Зачем туда? спросил Ивашка.
Сегодня позволь мне продать твою рыбу.
Ты с ума сошел! Схватят, там теперь казачья сотня!
Знаю. А ты вези и помалкивай. Готовься, я сейчас буду.
Юшка заполз в землянку и вышел оттуда другим человеком. У него были черные волосы и черная борода.
Узнаешь? спросил он.
Не ездил бы, схватить могут.
Не каркай, старина! Юшка знает, что делает.
Перевез Ивашка мятежника, отдал ему ведро с рыбой, а сам спрятал лодку в кустах и стал ждать.
В заводе был праздничный базар, улицы гудели народом, каратели шныряли в толпе, заглядывали в лица.
«Оделим сперва рыбкой постоянных покупателей, а остатки на базар», решил Юшка и пошел к управляющему заводом, где продал пять фунтов свежинки. Затем к попу, от него к судье.
Вышла к нему дочь судьи Ирина и сказала:
Мы всегда у Ивашки берем, сегодня он что-то не приехал.
И не приедет, я вместо него.
Тогда возьму.
Я и рыбку приготовил лучшую, специально для вас.
Дочь судьи взяла рыбу, а Юшка сказал ей:
Очисти ее сама, никому не давай.
Почему?
Так уж Никому чтобы
Я ничего не понимаю, пролепетала девушка.
Потом понятно будет.
Юшка засмеялся. Тут с дочерью судьи случилось совсем несообразное: она вдруг побледнела, потом схватила мятежника за руку, припала к его уху и прошептала:
Уходи скорей!
Юшка засмеялся громче, а девушка побежала в дом, с крыльца крикнула Юшке:
Здесь живет судья! Да, да, судья!
Мятежник неторопливо уходил от судейского дома и все усмехался в свою черную поддельную бороду.
Остатки рыбы он продавал на базаре, а последнюю рыбину никому не отдавал и говорил:
Не продажная. По заказу ловлена.
Кому же?
Кому ловлена, тот придет, отвечал Юшка. И продал последнюю рыбину стражнику.
И вдруг заволновался базар, зашумел. Пополз шепот от уха к уху:
Юшка Соловей здесь, рыбой торговал. У рыбы под жабрами записки нашли: «Рыболов Юшка Соловей».
Да-да. Жандарму такую рыбину продал.
Забегали каратели, окружили базар, всем мужикам дергали волосы и бороды, никого не выпускали из завода до ночи, а Юшку не нашли. Он как заслышал шум, ушел к Изумрудному озеру, там рыбак Ивашка отвез его в лес.
После этого не раз Ивашка перевозил мятежника на своем дощанике в завод. Видали по ночам Юшку около дома судьи, видали, что выходила к нему дочь судьи Ирина. Нашла она под жаброй у рыбины Юшкину записку, а что было в ней написано, никто не знал, кроме Юшки и Ирины.
Пронюхали каратели, что Юшка навещает дом судьи, и сделали засаду, но судейская прислуга пришла ночью к Ивашке и сказала:
Не вози сегодня Юшку, его стерегут ахиды.
Ивашка начал раздувать костер.
Я отдохну немного Можно? спросила судейская прислуга.
Сиди. Скоро и сам Юшка будет.
Пришел Юшка.
Едем, старина, бросай костер! крикнул он.
Прыток больно, не каждую ночь ездить.
Упрямиться хочешь, денег надо? А это кто сидит?
Тут судейская прислуга сбросила с головы платок и сказала:
Это я.
То была Ирина.
Зачем сама? Послала бы кого-нибудь.
Кого пошлешь? Кому доверишь?
Узнают замучат, затаскают тебя архангелы.
Ты выручишь. Пусть хватают, пусть мучат.
Юшка один, без Ивашки, проводил Ирину через озеро до заводской околицы и вернулся в лес.
Повелся другой обычай: перестал Юшка Соловей ходить к заводскому судье, зато дочь судейская что ни день, то едет в лес за Изумрудное, едет с корзиночкой, будто за грибами, будто за малиной. А идет домой пуста корзиночка, знать, перевелись грибы и не поспела еще малина.
Как саранча в лихой год, заполонили каратели уральские прииски и заводы, расползлись по всем дорогам и тропам, засели в горах, в буераках, по смолокурным избенкам и шалашам.
Трудно пришлось голытьбе и мятежникам. Многих уложили царские пули, многих под усиленным конвоем отвели в Сибирь, многих снова принудили работать на заводах и приисках, ковать капиталы князьям Сан-Донато, графу Шувалову, промышленникам Поповым и всем прочим засевшим по Уралу и разорвавшим его на куски.
Тогда крикнул Юшка Соловей клич:
Собирайся, голытьба, ко мне!
Указал место тайгу близ Изумрудного. Потянулась к Юшке разбитая, распуганная голытьба. Кто на коне, с ружьем и кинжалом, готовый любому врагу всадить пулю, сам готовый принять равный и неравный вызов. Кто ночами, тайком, по неведомым тропкам, по звериным следам. Кто инвалидом, попрошайкой аль паломником по святым местам, с крестиками, с целебными камешками, с образом Николая-угодника. Кто прикинувшись юродивым аль бродячим мастером лудильщиком самоваров и кастрюль.
Но все и самые потайные тропы были заняты карателями, и в самые темные, ненастные ночи не снимались с дорог посты, не удалось пробраться голытьбе к Юшке Соловью, переловили ее, как рыбу мережами. Только два-три удальца нашли такие тропы, где не стояли ни казак, ни жандарм, на Ивашкином дощанике переплыли Изумрудное и попали к мятежнику.
Думал Юшка, что хлынет к нему голытьба, как весенние потоки с гор, поставит он ее под знамена и двинется против царя, богатеев, начальников, карателей. Для всех найдется место в земле: много по Уралу старых, заброшенных шахт, много пропастей и ущелий.
Кому захочет Юшка показать гнев свой, того он сбросит в шахту, кому снисхождение того в пропасть, кому милость тому наденет камень на шею и утопит в Изумрудном озере.
А кому захочет Юшка сделать величайшую милость и честь, того уведет на вершину Качканар-горы, которую венчают два утеса Рог Полуденный и Рог Полуночный, поставит на один из утесов и сверзит на камни, к подножию. Пусть примут навечно тело и дух человека.